Тайное становится явным: зачем хранить тайну усыновления

В мире осталось очень немного стран, где законодательно закреплена тайна усыновления, и Россия – одна из них. Человеку непосвященному кажется, что это на самом деле очень хорошо: ребенка растят «как родного», и никто не знает, не относится к нему предвзято. Но ключевое слово здесь это «как».

Что значит «любить, как кого-то»? Любят обычно без всяких сравнений и условностей. И пусть, как это бывает в приемных семьях, любовь не всегда приходит легко и сразу – она не требует сравнений с какой-то другой любовью. Отношения с одним ребенком могут быть не похожи на отношения с другим только потому, что каждый ребенок – совершенно самостоятельная личность. И вот это обывательское «как родного» как будто отказывает приемному ребенку в праве на самостоятельную, ни от чего не зависящую любовь к нему родителей.

Справедливо и честно любить ребенка – как его самого. С его особенностями, его генами, его историей. Потому что личность ребенка, собственно, из этого и складывается. Это не чистый лист, на котором можно написать новую историю. Это книга, где можно перевернуть страницу и написать новую – но без того, что написано раньше, сюжет не будет полным.

Так кого же и от чего защищает тайна? Считается, что прежде всего – детей. На деле – родителей. От косых взглядов окружающих и их предвзятого отношения. От возможного шантажа со стороны кровной родни ребенка. От ситуаций «он нас бросит и уйдет жить в биосемью».

Страдает ли от всего этого ребенок, который растет без тайны о своем происхождении? От предвзятого отношения – возможно, но только в том случае, если сами родители делают из этого проблему. Наши дети, например, спокойно говорят о том, что они усыновлены – для них это факт биографии и совершенно нормальный способ появления ребенка в семье. Их невозможно унизить словами «у тебя ненастоящие родители» – они сами знают, кто тут настоящий: кто в детдом сдал или кто тебя любит и защищает от обидчиков. Шантаж – это то, с чем можно справиться с помощью органов опеки или полиции, да переехать, в конце концов – но я не знаю ни одного реального случая, где шантаж действительно имел бы место. А про «бросит и уйдет жить в биосемью» вообще странно слышать: почему он должен вдруг уходить из семьи, где его любят, ценят и уважают – к тем, кто его однажды предал, где жизнь тяжела и неказиста, где он никому не нужен?

Интерес «кто меня родил» – естествен, но дальше интереса дело редко идет. Хотя известны случаи, когда выросшие приемные дети находили своих матерей, к тому моменту уже совсем сломленных асоциальным образом жизни – и помогали им вылечиться, встать на ноги, начать новую жизнь – но разве могут быть у приемного родителя в этой ситуации иные эмоции, кроме гордости за то, что ребенок вырос таким хорошим человеком?

Хранящие тайну усыновители и не хранящие – два непримиримых лагеря, которые воюют в виртуальном пространстве за свое право говорить или не говорить ребенку о том, как он появился в семье. Сегодня, когда обсуждением вопросов усыновления занимаются в своих блогах люди, ранее никогда этой темы не касавшиеся, мы по-прежнему видим, что большинство далеких от усыновления людей говорят: «Я бы усыновил, но только младенца, чтобы никто не знал, и он сам тоже». Но чем больше в эту тему погружаешься – тем больше меняется отошение к вопросу. И уже самые категоричные защитники тайны не так категоричны. Ведь чем глубже прорастаешь в ребенка – тем больнее думать о его прошлом, но не думать – не получается. И это – его боль. Боль, от которой новые родители могут избавить ребенка, дав возможность поделиться ею. Эта боль есть, даже если от ребенка отказались в роддоме и усыновили спустя несколько недель. И справиться с ней можно только говоря о ней открыто.

Есть в хранении тайны еще один момент – при существующей процедуре устройства ребенка в семью сохранить ее практически невозможно. Но об этом мы поговорим в следующей колонке.