«Доброту его средца»
Федор Христофорович (Иоганн Фридрих) Граль родился в 1770 году в городе Киеве, в семье лютеранского пастора. Сызмальства готовился в доктора – папаша пристроил его к аптекарю Григорию Бунге изучать медицину. Полученных знаний оказалось достаточно, чтобы в шестнадцатилетнем возрасте поступить в Петербургское медико-хирургическое училище.
Проучившись всего лишь три года, получил звание лекаря. Еще через год защитил диссертацию на тему «Сборник некоторых домашних российских медицинских средств».
С такой диссертацией славу не оседлаешь. Медицинскую науку она не перевернет. Но помощь людям принесет неописуемую.
Он весь такой и был, Федор Граль, помощь обычным людям ставил гораздо выше собственных амбиций.
Соответственно, после защиты диссертации не было триумфальных выступлений в академиях и победоносных европейских вояжей. Был Ирбитский уезд Екатеринбургской губернии, в котором Граль шесть лет служил простым уездным доктором. А потом случился переезд в Пермь, где Федору Христофоровичу доверили организовать городскую больницу.
Доверить-то доверили, а жалование положить забыли. Что ж, трудился без жалования. А помимо организационных работ и исправления должности пермского губернского врача (тоже без жалования), был уездным врачом Пермского уезда, судебным медиком, военно-медицинским экспертом, врачом больницы Приказа общественного призрения, и на свои жалкие сбережения еще и содержал малоимущих пациентов. Лекарства тоже раздавал бесплатно.
Пермяки ежеминутно видели «доброту его сердца, каковая больше подтверждается тем, что сей почтеннейший муж никогда, ни с кем не делает никаких условий о плате за посещение, ни с кого ничего не требует; везде поставляет обязанностью вспомоществовать ближним безмездно».
О нем даже сочинили нечто наподобие частушки:
Не все ведь доктора такие
Как Федор Христофорыч Граль:
За деньги – лечат нас другие,
Ему больных – так даром жаль.
Федор Христофорович действительно ни от кого и ничего не требовал. Не платят и ладно. Многие, конечно, этим пользовались.
Пермский поэт Василий Феонов посвятил ему коротенький стишок:
Ах, Граль!
Как жаль,
Что мало знаешь ты людей:
Пиявки ставишь там,
Где надо ставить змей!
Но доктор продолжал работать даром, измениться он не мог и не стремился к этому.
100 рублей в год
Лишь спустя три года доктору все-таки положили жалование: 100 рублей в год. В день он теперь мог тратить 27 копеек. Тратить, впрочем, было некогда.
«Святой доктор» (ему дали то же прозвище, что и московскому Гаазу) открывал для себя все новые и новые просторы деятельности. Не оставляя уже существующих обязанностей (а на кого бы он смог их оставить?), Граль принимается за борьбу с оспой, а затем и холерой.
Звучит чересчур пафосно: «Федор Граль против оспы», «Федор Граль против холеры». Но на территории Пермской губернии примерно так оно и было, этими болезнями, по большому счету, больше никто и не занимался. Иначе «святой доктор» и не впрягся бы, других забот хватало.
Тем не менее, он всячески пропагандирует оспопрививание, сам делает инъекции, одновременно разрабатывает новые технологии хранения вакцины (вот на этом, кстати, мог себе мировое имя заработать, только времени даже на сон не хватало, не говоря о продвижении всех этих разработок).
А в 1829 году, когда в стране началась эпидемия холеры, принялся за профилактику этой напасти. В результате Пермскую губернию холера пощадила, были лишь единичные случаи заболеваний.
И это несмотря на то, что в самом начале бедствия оренбургский губернатор отправил пермскому губернатору депешу с заключением оренбургских докторов. А утверждали они, что холера, в соответствии с последними исследованиями, вовсе не заразная болезнь, и волноваться нечего.
Режим дня Федора Граля поражает. Вставал ровно в пять утра. До семи – прием приходящих больных у себя дома. Затем объезжал больницы и лазареты (как Перми, так и ближайших сел), дома призрения, учебные учреждения.
Раз в несколько дней – визит в лазарет в селе Верхние Муллы, там находился лазарет, в котором пользовали крепостных князя Голицына. Собственных же крепостных, а их у Граля было целых 14 человек, он давно уж отпустил на волю. И не просто отпустил, а завещал им по сотне рублей.
Если день был базарный, доктор принимал крестьян, приехавших на ярмарку. Объезжал пациентов, которым прописан домашний режим.
Вечером – общественная жизнь. Нет, не клубы, не карты, а, например, заседания врачебной управы. Затем, поздним вечером, у доктора начиналось что-то наподобие домашнего досуга: заполнение врачебного журнала, днем на это постоянно не хватало времени. И, наконец, можно прилечь. Конечно же, не до утра, не до пяти часов, а пока не явится кто-нибудь, чтоб вести его среди ночи к очередному недужному.
В 1823 году Граль писал в министерство внутренних дел: «Я ежедневно обязан около ста, а иногда и гораздо более, больных осмотреть и случается операции делать, сверх сего заведую (веду) я четыре больницы, как то: городской госпиталь, горный лазарет, больницу при сиротовоспитательном доме и при семинарии, и никакой, кроме двух учеников, другой помощи.
Принужден часто производить самые простые хирургические пособия… открывать кровь, выдергивать зубы и прочее. При этом занимаюсь письменными делами в приказе общественного призрения…, ближайшим присмотром и отчетами по аптеке».
Нет, Федор Христофорович не жаловался, как можно было бы подумать. Просто ему пытались навязать военный госпиталь, открытый четырьмя годами раньше, а он с немецкой скрупулезностью доказывал, что времени на это нет просто физически. В сутках 24 часа, невозможно прибавить три-четыре на 250 пациентов нового медучреждения.
При этом – опять вспоминаем Гааза – ни единой небрежности в одежде. Всегда в темно-зеленом мундире с длинными фалдами, в парике, в шляпе-треуголке и при шпаге.
Один из современников писал о Грале: «Совестливым, веселым характером своим, дружеским и откровенным обхождением, без всякой напыщенности, утешит больного, облегчит страдания его».
Шло время. Двадцатые годы плавно переходили в тридцатые. Самому же Федору Христофоровичу ходить становилось все тяжелее. Такую жизнь молодой не вынесет, а доктору уже к шестидесяти, а вот уже за шестьдесят.
Где-то далеко, в Санкт-Петербурге и в Москве развивается медицинская мысль, бьет ключом медицинская жизнь. Соотечественник Граля, некто Лодер открывает заведение искусственных минеральных вод, на них съезжается все московское общество. Сенсация следует за сенсацией!
Но для Федора Христофоровича это всего лишь заметки в газетах. Его медицинская жизнь – бесконечная череда гнойников, флюсов, родовых горячек и подвязанных грыж. И никуда не спрятаться от этого всего.
Справедливости ради заметим, что и Гралю все-таки досталась маленькая минутка славы. Журнал «Отечественные записки» писал о нем в 1822 году: «В 8 часов Федор Христофорович выезжает из дому для посещения больных, коих пользует он всегда не менее 50, а иногда по 300 и более.
Всякого посетит, несмотря на то, в палатах ли он живет, или в бедной хижине – знатный ли господин, или последний из слуг, – богатый ли гражданин, или бедный работник, – подробно разведает состояние болезни, предпишет лекарство и пищу, – и если заметит у кого нужду в чем, или недостаток в потребных припасах – всем тем снабдит из своего дому».
Но про модный водяной курорт в центре Москвы читателю было гораздо интереснее.
Одна радость, потихоньку совершенствуются ученики «святого доктора», которых он готовил по уездам. Да и те норовят убежать в Петербург, туда, где пишутся статьи о медицинских новшествах, а не зачитываются до дыр в холодных избах. Хотя Граль постоянно добивается для них увеличения жалования.
Доктор старается поднять губернию хотя бы до какого-то уровня, сам, например, устраивает сборы книг для библиотеки духовной семинарии. Но этого, конечно, недостаточно.
А в пять утра – снова больные. Изо дня в день.
* * *
Так бы и продолжалось все это с утра до вечера, на благо всей Пермской губернии, которой вдруг так несказанно повезло, если бы не роковая операция, унесшая жизнь доктора. Если бы Граль, недосыпающий, уставший, был бы повнимательнее, и не порезался бы скальпелем, и не начался бы сепсис, который за считанные дни оставил пермяков без своего любимого доктора.
Пока Федор Христофорович боролся за жизнь, перед его скромным домом стояла огромная толпа людей и молилась о здравии доктора. Но заражение все-таки взяло верх над изношенным до предела организмом.
Пермяки лишь после смерти обнаружили, что доктор даже не был православным. И крестьяне, съехавшиеся со всей губернии, проделавшие путь и в сто, и в двести километров, несколько тысяч благодарных ему баб и мужиков просто не позволили захоронить Федора Христофоровича на лютеранском кладбище.
Пока батюшка служил обедню, они вырыли могилу в ограде пермского кафедрального собора, куда и опустили гроб. Хотя бы таким образом оставив себе этого безмерно дорогого для них человека.
