Будучи владельцем предприятий, он выступал за ограничение произвола работодателей, отказался от детского труда, сократил рабочий день, создал на своей фабрике систему самоуправления и отдал часть прибыли рядовым сотрудникам.
От сукновальни к фабрике
Начало династии промышленников Четвериковых принято отсчитывать от 1831 года, когда выходец из мещан города Перемышля Иван Васильевич Четвериков основал на реке Клязьме близ сельца Городищи сукновальную мельницу, позже ставшую фабрикой.
Был он к тому времени уже немолод, и управление фабрикой взял на себя его сын Николай. Однако Николай Иванович не был особенно расположен к такой работе, и дела сукновальни шли неважно. По смерти Николая за дело взялись его младшие братья – Иван Иванович и Семен Иванович.
Семен жил при фабрике, Иван же все время находился в Москве, в постоянных поисках кредитов для покрытия постоянного же дефицита оборотных средств. Братья, как могли, старались улучшить производство, обстроили деревянный корпус камнем, установили 30-сильную паровую машину, но кардинально это ситуацию не улучшило.
У Ивана Ивановича подрастали сыновья – Сергей и Дмитрий. Сергей позже вспоминал о своем отце.
«Отец был для того времени человек очень образованный, пользовавшийся за свои высокие нравственные качества большим почетом среди московского общества. Описываемое мной время совпадало с началом 60-х годов, т.е. либеральных реформ царствования императора Александра II. Отец примкнул к передовым группам этого течения и был выбран почетным мировым судьей города Москвы в числе первых 20 ее избранников. Стремление русского общества после польского восстания 60-х годов обеспечить в Литве русское влияние нашло в отце горячего сторонника, он стал во главе комитета, который за время пятилетнего своего существования построил в Западном крае и снабдил всем необходимым около сотни православных храмов и более 200 училищ».
Сон под ткацким станом
Сергей окончил московскую реальную гимназию. Главным его увлечением была музыка, ей он был предан с ранних лет и всю жизнь. Но сыновья владельцев суконных фабрик не идут в музыканты. После прохождения практики в Петербурге и ознакомительной командировки в Европу – посмотреть, как там устроено суконное дело, – отец отправил его на фабрику.
Фактическим управляющим на фабрике был на тот момент человек из конторских служащих, Николай Егорович Иванов – «человек испытанной честности и необыкновенного трудолюбия, он вместе с тем являлся типом неограниченного деспота, каковых людей не мало создал на Руси век императора Николая I». Он сумел установить на фабрике железную дисциплину, но дело, как выразился Сергей Иванович, все равно «не цвело».
«Затрачивалась масса энергии и труда на преследование копеечных интересов, между тем как рубли ускользали. Особенно плохо было положение служащих и рабочих.
Квартирка в 2 и лишь в исключительных случаях в 3 маленьких комнаты и кухня – было все, о чем могли мечтать мастера и служащие, холостые же спали вповалку в холодном мезонине над главным домом. О каких-либо спальных помещениях для рабочих не было и помину. Большинство из них жило по окрестным деревням, а дальние ткачи (преимущественно рязанские) спали под своими станами. Право быть зачисленным в чистельный корпус, т.е. иметь при себе люльку с ребенком и спать тут же на полу на суровье, считалось для работниц величайшей наградой.
Фабрика работала 24 часа в сутки в 2 смены, причем на присучку брались дети, начиная с восьмилетнего возраста, работавшие также по 12 часов в 2 смены. Так как подобное распределение работ царило на всех без исключения соседних фабриках, то с подобным порядком все мирились… Родившийся в 1850 году, следовательно, воспитавшись всецело в условиях подъема и просветления русского общества в 60-х годах, поддержанный в этом всем складом жизни нашей семьи, я был до глубины своей юной души потрясен порядками и условиями жизни на Городищенской фабрике».
Мечта о фасонном сукне
В то время в моду вошли так называемые фасонные сукна (с рисунком). В Городищах тоже пытались производить востребованный товар, но устаревшее оборудование не позволяло. В результате городищенскую продукцию покупали неохотно, на складах копились вавилоны нераспроданных «штук» сукна, денег вечно не хватало.
Опираясь на современные знания, полученные за границей, Сергей лично разработал проект модернизации, а после еще раз отправился в Европу и с самой передовой тамошней фабрики сманил на 4000 рублей жалования самого опытного суконных дел мастера Прагера.
Рабочая гордость Николая Егоровича была уязвлена. Он и прежде не спешил выполнять распоряжения молодого барина, не доверяя его юности – молодому человеку в это время было всего 19–20 лет.
Теперь же управление фабрикой распределилось так: Прагер бился, чтобы переориентировать производство на выпуск востребованной продукции, Николай Егорович тихо саботировал все его начинания, а молодой фабрикант метался между ними, взяв на себя «все письменные работы по подсчету заработка этого отдела ткачей и рабочих, равно все калькуляции по выработке товаров и пр.»
Наконец, появились первые подвижки к лучшему и первая новая коллекция фасонного сукна. Целых 85 новых рисунков по моднейшим заграничным образцам поразили воображение оптовиков, так что «тогдашний самый большой торговец Москвы, Максим Ефимович Попов, сразу дал по ней заказ, почти в 10 раз превышающий его прежние заказы».
Трагедия и спасение
Однако это было лишь начало, и, чтобы закрепить успех, требовалась коренная модернизация производства. Проект выходил в 100 тысяч рублей. Услышав сумму, отец смутился, но все же дал согласие. И Сергей в третий раз отправился в Европу и заказал для фабрики новые машины. Когда он вернулся, «полный самых радужных надежд», его ждало новое потрясение – накануне его приезда отец скоропостижно скончался прямо на фабрике.
«Принимая на себя в возрасте 21 года все заботы о семье и деле, я, к ужасу, скоро убедился, что дело стоит на краю гибели. Касса была совершенно пуста, так как последние деньги были выданы в оплату векселя срочного в день кончины отца, т.е. 4 декабря 1871 года. Будущность представлялась мне в самом мрачном виде, пришлось телеграфно отменить все сделанные заказы на машины и, казалось, нужно похоронить все свои надежды».
Иван Иванович не напрасно столько лет посвятил общественной деятельности. Он пользовался большим уважением и авторитетом, семьи лучших московских предпринимателей состояли с Четвериковыми в дружбе, в родстве и в свойстве. Эти связи спасли и молодого наследника, и несчастную фабрику.
Кредиторы согласились на отсрочку, а муж сестры Сергея Ивановича, Степан Алексеевич Протопопов, и Торговый дом «Владимир Алексеев» в лице своих представителей, Александра и Семена Владимировичей Алексеевых, пришли на помощь.
Было организовано «Товарищество Четверикова», и паи в этом товариществе удалось заложить в банк на 10 лет.
«Хотя все полученные от банка деньги пошли на уплату кредиторам, равно и то, что было выручено за шерсть, товар и материалы, но этого всего оказалось недостаточным для полной оплаты долгов. Но я поставил себе твердую жизненную задачу, не покладая рук, работать до тех пор, пока последняя копейка долга отца не будет заплачена. К сожалению, развитие, а главное, рост доходности фабрики происходили в таких тяжелых условиях, что только через 36 лет после кончины отца мне удалось исполнить это свое решение».
Деловые отношение с семьей Алексеевых подкрепились личными – Четвериков женился на дочери Александра Владимировича, Марии Александровне. К слову, из той же семьи Алексеевых происходил Константин Станиславский – кузен Марии Александровны.
Четвериков купил пустошь Кашинцево близ села Анискино, недалеко от фабрики, выстроил на ней дом и «поселился на житье там безвыездно, отдавая весь свой труд фабрике, требовавшей неустанной о себе заботы».
Перемены
В результате его заботы за нескольких лет фабрика была обновлена: вместо паровых были поставлены двигатели нефтяные и керосиновые, турбина заменила деревянное и железное водяное колесо.
С самого начала он сумел убедить рабочих, что их положение изменится, когда фабрика встанет на ноги. И теперь это время пришло.
«На первый раз были уничтожены все ручные ткацкие станы, и на их месте были устроены первые спальные каморки. Но самой главной реформой было уничтожение ночных работ для женщин и малолетних и перевод 12-часовой работы на девятичасовую. Так как эту реформу я сделал по собственному почину первым в среде русских фабрикантов, то это между промышленниками вызвало немало нареканий и предсказаний полного провала моей «затеи», как тогда говорили. Но жизненный опыт показал, что я был прав: рабочие в 9 часов вырабатывали почти то же, что и в непосильную 12-часовую смену, но работа была неизмеримо лучше».
Поскольку это было время активной борьбы за улучшение условий труда в стране, опытом Четверикова заинтересовались и коллеги-мануфактурщики, и государство. В частности, министр финансов Николай Бунге – человек, которому Россия обязана многими социально ориентированными реформами. Он выступал за необходимость решения «рабочего вопроса» и стал одним из основоположников трудового законодательства в стране.
Несколько раз Бунге приглашал Четверикова для консультаций в Петербург и даже организовал его доклад на общем заседании Государственного совета – такой чести удостаивались немногие.
В результате в 1882–1886 годах был принят ряд законов о правах рабочих. Они запрещали детский труд, ограничивали нагрузку для женщин и подростков, пресекали выплату зарплаты рабочим готовой продукцией, едой или купонами, вычеты за долги из жалования и прочий произвол работодателя.
Четвериков стал первым и важным примером того, что дело можно поставить успешно, не выжимая из рабочего все соки, уважая его права, потребности и саму человеческую личность.
Новый уровень
Однако он пошел дальше, введя на производстве элементы самоуправления. На фабрике приняли сдельную оплату труда, и каждое подразделение стало самостоятельно решать, сколько рабочих ему требуется. Чтобы увеличить заработок, рабочие стали справляться меньшим коллективом, их доходы взлетели на зависть работникам других мануфактур. При этом все, что удавалось сэкономить при внедрении новой техники, тоже шло на увеличение заработка рабочих.
«Большое количество посторонних рабочих стало записываться в очередь, чтобы попасть на фабрику (некоторые очереди длились до 5 лет). Это обстоятельство вместе с тем стало побуждать городищенских рабочих крепко держаться своих мест, вследствие чего большинство из них приобретало навык и умение, близко приближающие их к подмастерьям других фабрик. Параллельно с этим заметное влияние на развитие рабочих стала производить Анискинская фабричная школа».
Школу Сергей Четвериков основал еще двадцатилетним юношей «на карманные деньги». Поначалу это были 15 учеников под началом священника анискинской церкви Рождества Пресвятой Богородицы в здании церковной просвирни. Но уже через несколько лет в школе, имевшей тогда статус церковно-приходского училища, обучались 57 мальчиков и 34 девочки.
Вскоре для училища выстроили новое здание, позднее расширенное и обустроенное, попечительницей стала Мария Александровна. При школе открыли столовую, библиотеку на тысячу книг, мальчиков помимо грамоты обучали переплетному делу, девочек рукоделию.
В школе получали свое первое образование дети не только из Анискино, но и из десятка окрестных деревень. К 1890 году церковно-приходское училище было преобразовано в частное начальное училище при попечительстве М.А. Четвериковой.
«Школа, несомненно, в значительной степени подняла и уровень рядового рабочего фабрики, так как было заведено правило, что при открытии вакантных мест преимущество давалось окончившим курс в Анискинском училище».
Несмотря на предпринимаемые усилия и вложения (а возможно, именно из-за них), доходность фабрики в первые годы не превышала пяти процентов. Стоило, наконец, провести серьезные преобразования, как появилась новая проблема – конкуренция, которую среднерусским производителям тканей составила бурно развивающаяся ткацкая промышленность Лодзи.
Поляки наловчились добавлять к шерсти хлопок, в том числе переработанный из вторсырья, что сильно удешевляло продукцию, но при этом сохраняло высокое качество тканей и дизайна, так что лодзевские сукна шли нарасхват. Русские фабрики отчаянно искали способ снизить цены на свои товары. Четвериков оказался в числе тех, кто не стал ухудшать товар для его удешевления: «Напротив, чем больше промышленность шла в сторону удешевления за счет качества, тем больше я напрягал усилия к улучшению товара».
К 1885 году предприятие подошло к новому кризису: долги выросли настолько, что Сергей Иванович уже не рисковал брать новые кредиты. Выручила супруга: твердо веря в правоту и способности мужа, она перевела в «Товарищество Четверикова» капитал, полученный после смерти отца.
И Четвериков продолжил модернизацию.
Успех
Под новые машины пришлось строить новые корпуса и электростанцию. Был перестроен практически весь фабричный комплекс, создана дорога к фабрике и разборная металлическая плотина. Помимо фабрики у повзрослевшего Четверикова появились и новые дела.
Последние десятилетия XIX века в России были временем тайного террора. В 1893 году террористы убили брата Марии Александровны – Николая Александровича Алексеева, в то время занимавшего пост московского городского головы. На этом посту его сменил Константин Рукавишников, а вот руководящие должности в товариществах «Владимир Алексеев» и «Даниловская камвольная прядильня» пришлось занять Сергею Четверикову.
Для помощи на Городищенской фабрике Сергей Иванович пригласил из Германии опытного управляющего Германа Отто. Нанял и талантливого рисовальщика К.Д. Клейна.
В результате четвериковские сукна не только успешно конкурировали с лодзинскими в Центральной России, но и отлично продавались в самой Лодзи.
Тогда же, в 90-х годах, к управлению фабрикой подключился и старший сын Сергея Ивановича – Иван Сергеевич, внесший немало усовершенствований в ее техническое устройство. Его усилиями на территории фабрики были построены дома с квартирами для служащих, спальный корпус для рабочих, новая больница, чайная с театром для рабочих и многое другое.
Новый век
В 1905 году страну охватила эпидемия стачек и забастовок. Эта участь не миновала и Городищенскую фабрику, более того, на ней забастовка прошла одной из первых в уезде. Вот только бастующие выдвигали исключительно политические требования, адресованные верховной власти, а не экономические, как было на остальных предприятиях. Руководство фабрики не только не приняло мер против бастующих, но впоследствии даже поддержало финансово.
Четвериков не скрывал, что в споре между капиталом и рабочими стоит на стороне рабочих. Он был тем, кто после Кровавого воскресенья инициировал составление и подписание коллективной телеграммы от имени купцов и промышленников Москвы, посланной на имя Николая II. В телеграмме подписанты выражали протест против расстрела рабочих.
Он был тем, кто с С.Т. Морозовым и П.П. Рябушинским представил в правительство Российской Империи записку о назревшей необходимости проведения серьезных политических реформ и введении свободы слова, свободы печати, свободы совести.
Он стоял у истоков создания партии октябристов, но вышел из нее, когда другие руководители партии одобрили создание военно-полевых судов, вместе с Рябушинским создав партию прогрессистов, от которой и был избран членом Государственной Думы. Его политические взгляды были умеренны, он не поддерживал революционеров, но настаивал на защите человеческих прав и свобод.
Авторитет Четверикова в деловых кругах был очень высок. Он был членом Московского Биржевого общества и гласным Московской Городской Думы, Московского отделения Совета торговли и мануфактур, Московского столичного и губернского присутствий по фабрично-заводским делам, товарищем председателя совета Московского Коммерческого института; был членом Московского общества распространения коммерческого образования.
Казалось бы, в начале нового века деловой мир уже нечем было удивить, но Четвериков снова смог. В 1907 году, возглавляя комиссию по организации союза фабрикантов, он предложил создать кассу взаимопомощи для владельцев предприятий (на случай необоснованной забастовки) и такую же кассу для рабочих. И если первое было горячо поддержано, то второе вызвало в среде предпринимателей недоумение.
У себя же на фабрике Четвериков произвел и вовсе неслыханное: часть прибыли стала делиться между служащими и рабочими фабрики, став ощутимой прибавкой к жалованию. И в этом Четвериков тоже оказался пионером, по крайней мере – в России.
И этого ему показалось мало. Тогда же он решил «выработать устав союза рабочих Городищенской фабрики, в котором был предусмотрен исполнительный комитет и, помимо ежегодного собрания всех рабочих, периодические собрания делегатов от всех отраслей фабрики».
Это уже пахло не то что рабочим самоуправлением, а прямо-таки политическими реформами в отдельно взятых Городищах. Статочное ли дело, чтобы владелец предприятия сам у себя создавал профсоюз?!
Московский губернатор Джунковский, к которому на утверждение по закону был направлен проект устава, его не утвердил. Более того: идея Четверикова выглядела настолько подозрительно, что за ним был установлен тайный надзор полиции.
Златоруновск
Параллельно с бурной общественной и управленческой деятельностью Четвериков как бы между делом буквально из ничего создал целую новую отрасль в Сибири. Вот как это вышло.
Сукно, как известно, делается из овечьей шерсти. Чтобы всегда иметь качественное сырье, Четвериков держал на Кавказе собственное стадо на 65–70 тысяч голов. Однако в 1906 году в силу обстоятельств стаду пришлось покидать привычное пастбище. По данным краеведа Елены Кривоносовой, аренда гектара нового пастбища на Кавказе превышала 30 рублей. В Сибири земли было много, а использовали ее так мало, что пастбища там стоили необыкновенно дешево – всего рубль вместо тридцати.
Тонкорунных овец в Сибири отродясь не держали, и все вокруг предрекали Сергею Ивановичу неудачу – от снижения качества шерсти до гибели всего стада. Но он все же рискнул и отправил в Ачинск целый железнодорожный состав с кавказскими тонкорунными овцами. Это была половина основного стада. Вторую половину чабан гнал с Кавказа в Хакасию своим ходом – и это был переход длиной в три года.
Чтобы понять масштабы предприятия, представьте, что для строительства овчарен, жилья рабочих и прочего пришлось сначала построить собственный кирпичный завод. По сей день сохранилась не только часть построек, но и подземные переходы между ними! Переходы, вероятно, были сделаны не из любви к приключениям – это давало возможность перемещаться между службами в самый большой снегопад и пургу.
Очень скоро стало понятно, что мрачные прогнозы не сбылись, богатейшие сибирские травы и суровый сибирский климат только улучшили качественные показатели шерсти, приблизив ее к лучшим мировым образцам.
Четвериков дал жизнь целому новому поселку Златоруновск. Из двух тысяч привезенных Четвериковым ярок сложилось стадо в 47 тысяч голов.
Большие планы
Десятилетия упорного труда и нетривиальных решений привели к тому, что Городищенская фабрика стала одной из самых высокодоходных в России. Правление с пайщиками приняли решение 90 процентов прибыли отчислять на расширение и улучшение фабрики. Планы были грандиозные.
«Предполагалось выстроить новый ткацкий корпус и контору, а в деле дальнейшего благоустройства – расширение квартир служащих, постройка ремесленного училища памяти брата Дмитрия Ивановича, новых бань и прачечной, большого Народного дома с залом собраний, театром и клубом для г.г. служащих (на месте нынешних старых спален, предполагавшихся к сломке), яслей, очага, но главным образом предназначалась полная реформа каморочных спален переводом семейных рабочих групп нами в отдельные жилые дома… Предполагалось вдоль набережной устроить место для праздничного отдыха, а на окраине площади – площадки для игр. При каждом доме (их проектировалось в первую очередь 12) имелось в виду отвести площадь для общественных огородов».
Проект был оценен более чем в миллион рублей и должен был реализоваться к 1919 году. Осуществить успели лишь часть: было создано ремесленное училище, ткацкий корпус, баня с прачечной и два квартирных дома. Наступил 1917 год.
«На этом заканчиваю»
Начало революции в феврале Сергей Иванович принял с энтузиазмом – она обещала все то, за то он боролся уже много лет: введение Конституции, гражданские свободы и права. Как пишет исследователь Юрий Петров, «февральскую революцию либеральный промышленник искренне приветствовал (известно, что в марте 1917-го он пожертвовал 50 тыс. рублей «в пользу борцов за свободу»), но очень быстро ощутил, что страна погружается в пучину анархии и экономической разрухи». Дальнейшие события показали его правоту.
После октябрьского переворота члены последнего состава Временного правительства были заключены в Петропавловской крепости. В их числе были товарищи Четверикова по предпринимательскому цеху – Александр Коновалов и Сергей Третьяков, министр торговли и промышленности и глава экономического комитета соответственно.
Четвериков возглавил депутацию, явившуюся в Смольный, чтобы потребовать их освобождения. Удивительно, но обоих вскоре отпустили, и оба смогли эмигрировать.
Сам же Четвериков остался в Москве и даже вступил на 69-м году жизни в подпольную организацию «Национальный центр», целью которой стало свержение установившейся власти. Однако в реальной деятельности принять участие ему не довелось.
При национализации он потерял решительно все, поскольку практически все его капиталы были вложены в производство. Он практически нищенствовал.
«Не усматривая пользы в своем дальнейшем пребывании на фабрике, мой сын Иван Сергеевич вышел в начале 1917 г. из состава Правления и, переселившись в Сибирь, старался спасти хотя бы часть заведенного мной там овцеводческого хозяйства… Свою дальнейшую работу при создавшихся условиях я считал бесцельной. К тому же стало мне изменять и мое бывшее ранее столь крепким здоровье, и я с Пасхи 1918 года из состава Правления вышел».
Декретом 28 июня 1918 года Городищенская фабрика была национализирована.
«Но никакие декреты не могут вычеркнуть моего имени из жизни и истории Городищенской фабрики, равно как не может быть вычеркнута Городищенская фабрика из моей жизни, все лучшие силы которой ушли на ее создание. На этом заканчиваю», – так завершил он свои воспоминания.
Зимой 1918 года Четвериков был арестован и заключен в Богородицкую тюрьму, откуда его с другими заключенными гоняли чистить от снега железнодорожные пути. Потом его отпустили, но в покое не оставили, без конца устраивая внезапные и бессмысленные «проверки». Потом арестовали снова и собирались расстрелять: он несколько дней провел в камере смертников на Лубянке. В этих перипетиях он лишился слуха, а с ним и большой своей любви – музыки. Только в 1922 году ему удалось выехать из страны и воссоединиться с дочерью Марией, жившей в Швейцарии.
Новую власть он считал большой бедой для России, но в отличие от многих других даже за рубежом не мог позволить себе громкие высказывания в прессе, поскольку в Советской России остались его сыновья, оба ученые – выдающийся генетик Сергей Сергеевич и математик Николай Сергеевич.
Его фабрика, которой он отдал без малого полвека, вложив в ее развитие все свои силы, время и страсть, получила имя революционера Свердлова. Его прекрасное тонкорунное стадо в годы гражданской войны было брошено зимой без кормов, разбежалось по тайге, одичало и почти полностью передохло – с трудом потом удалось отловить. Его сыновья-ученые были репрессированы и отсидели долгие сроки в советских лагерях.
К счастью, этого он уже не узнал – в декабре 1929 года незадолго до своего 80-летия он умер в Швейцарии и был похоронен на берегу Женевского озера.
