У зарубежных психологов есть инструмент для научной оценки того, есть ли у семьи силы, чтобы пережить испытания, что на самом деле объединяет родных людей и как им можно помочь. Это – FRAS (Family resilience assessment scale). Российские психологи, пытаясь адаптировать его под российские особенности, менталитет, культуру и представления о семье, которые отличаются от американских, столкнулись с интересными наблюдениями.
Как это работает
FRAS придумали Фрома Уолш и Меган Сиксби. Доктор Уолш начала с того, что еще 1970-ые годы убедительно доказала – матери не виноваты в том, что у их детей возникают разные психологические проблемы. В то время это была популярная точка зрения. Работая с родителями и детьми, исследовательница сформулировала теорию о том, что происходит с семьями, когда они переживают разного рода невзгоды. С тех пор Фрома Уолш учит своих коллег – психологов и психотерапевтов – не ставить во главу угла то, чего не хватает их клиентам, пришедшим на семейную терапию.
Гораздо эффективнее искать сильные стороны семей: то, что позволяет им переживать утраты, серьезные болезни, экономические кризисы и различные бедствия.
Еще в конце 1990-х годов Уолш составила вопросник, позволяющий оценить, на чем держится та или иная семья, что объединяет родителей и детей, мужей и жен, братьев и сестер. Позднее исследовательница из Чикагского университета Меган Сиксби доработала этот тест, отбросив часть вопросов и сгруппировав оставшиеся. Именно ее вариант известен сейчас во всем мире как FRAS – деликатный и точный способ диагностики семей.
В основе теории Уолш-Сиксби лежат очевидные истины – сплоченные семьи, где все поддерживают друг друга, легче переживают свои беды. Если члены семьи умеют вместе искать решения проблем и учитывают интересы другого, они с меньшими потерями преодолевают трудности. Революционность системы оценки состоит в том, что они первые решили оценивать не особенности, навыки и привычки отдельного человека, а смотреть на всю семью в целом.
Поэтому в тестировании предлагается выяснять, есть ли у членов семьи общие духовные ценности, общие философские установки. В опроснике есть разделы, посвященные той поддержке, на которую может рассчитывать семья. Тут имеются ввиду и дальние родственники, и друзья, и даже френды в соцсетях. Такая поддержка может быть как материальной, так и психологической, что очень важно.
Почему часто так важна именно семейная терапия, а не индивидуальная, комментирует Елена Картавенко, клинический психолог: «Когда семьи обращаются к психологу с трудностями в воспитании ребенка, мы просим каждого члена семьи рассказать, как они видят эту проблему. И это уже терапевтично, потому что порой одну и ту же проблему с ребенком мама и папа видят по-разному.
В фонде «Родительский мост», который помогает приемным семьям, была история, когда на консультацию пришла женщина, потом ее второй муж (это он усыновил ребенка в первом браке), потом первая жена этого мужчины. Приемный ребенок пришел с папой в новую семью, и это вызвало кризис, который затронул всех. Спасибо руководству фонда – они давали возможность работать именно с семейной системой, если это требуется. В других проектах иногда говорят: «нет, мы не можем вести семейную терапию, мы будем консультировать каждого члена семьи отдельно».
Семейная терапия заметно дороже индивидуальной. Но во время семейной терапии мы помогаем членам семьи лучше слышать и понимать друг друга, говорить о своих опасениях и тревогах».
В России помогает способность договариваться
Система оценки семей Уолш-Сиксби была адаптирована и широко используется не только в США, но и в Канаде, Польше, Хорватии, Китае, Сингапуре, ЮАР. Для российских семейных терапевтов ее взялась адаптировать Елена Гусарова, модератор Научно-практического центра по комплексному сопровождению психологических исследований PsyDATA МГППУ, Мария Одинцова, завкафедрой психологии МГППУ, и Марина Сорокова, руководитель центра PsyDATA МГППУ. Недавно они представили свою работу на международном научном семинаре.
Исследовательницы перевели тест-систему на русский язык и проверили ее на российских семьях. Когда несколько сотен участников эксперимента заполнили вопросники, их ответы проанализировали с помощью научных методик.
Респондентам было предложено согласиться или опровергнуть утверждения, характеризующие семьи с разных сторон. Например: мы верим, что можем справиться с нашими проблемами; в нашей семье по-разному принимают потерю; мы обращаемся к соседям за помощью и поддержкой; члены семьи воспринимают наши усилия как должное (полную версию можно прочитать тут).
Что помогает нам продержаться, выжить в трудные времена? На первый план выходят способность договариваться и поддерживать близость друг с другом, вера в возможность успешно разрешить проблемы, способность активно действовать. А еще принятие трудностей и поддержка близких и друзей.
Исследование показало, что чаще всего семьи в нашей стране страдают, когда сталкиваются с финансовыми проблемами или кто-то из членов семьи теряет работу. При этом семьи, хотя и серьезно переживают по этому поводу, в основном успешно справляются с ситуацией. Куда сильнее и интенсивнее члены семей переживают измены, смерти и болезни близких.
Что понимать под духовностью?
Оказалось, что несколько вопросов, которые есть в американской версии, в России бессмысленны. Например, тестирование показало, что для семей в России «духовность» – так, как она была сформулирована в американском опроснике – не имеет особенного значения, когда возникают какие-то серьезные проблемы.
Под духовностью имелись ввиду достаточно простые действия. В опросе предусмотрено четыре вопроса-утверждения: мы посещаем богослужения; мы верим в высшие силы; мы участвуем в религиозных мероприятиях; мы обращаемся за советом к религиозным деятелям.
Мы попросили Елену Гусарову прокомментировать этот вопрос: «Мы бы не назвали провалом результаты исследования в части духовности как фактора устойчивости семей. Исследование показало, что формулировки именно этих утверждений не связаны с жизнеспособностью семьи. Конечно же, эти утверждения слишком узко отображают духовность – даже не духовность, а некоторые аспекты религиозности.
Надо отметить, что некоторые участники исследования, отвечая на открытый вопрос «Есть ли что-то еще, что помогло вашей семье пережить неблагоприятное событие, что не было описано или обсуждено», писали о вере в Бога, о вере и терпении, о вере и надежде. Это важно.
Конечно, у меня как у психолога дальше возникает вопросы: как именно вера в Бога помогла, как именно вера и надежда поддерживают, в чем они поддерживают? И здесь уже могут быть разные ответы. Когда я слышу о том, что вера поддерживает усилия, направленные на то, чтобы пережить трудности и изменить жизнь к лучше, что духовные убеждения помогают обрести смысл, найти поддержку и утешение, особенно в ситуациях, выходящих за рамки понимания или контроля, я понимаю, что это ресурс, это то, что действительно помогает пережить боль.
Но, к сожалению, порой приходится сталкиваться и с весьма драматичными ситуациями. Например, когда женщина, находящаяся в разводе уже 1,5 года, рассказывает, что верит и надеется на то, что ее муж вернется, ведь развод — это грех, да и Бог не мог такого допустить. Поэтому, готовя ужин, она всегда ставит две тарелки. Она бережно хранит оставшиеся вещи бывшего супруга, чтобы, когда он вернется, ему было комфортно. Она ходит в церковь, она молится о возвращении мужа. Она винит и наказывает себя за, то, как все случилась, и не может признать утрату. Он ушел и у него уже другая семья. Она же практически ни с кем не общается, потому что ей стыдно и страшно от того, что могут подумать о ней другие.
Формально из четырех утверждений опросника она бы ответила «полностью согласна» на три. Но разве ей это как-то сейчас помогает признать утрату и пережить боль? Разве сейчас это про духовность? Мне кажется, что ее горе исказило само восприятие веры. И очень нужна поддержка и священника, и психолога.
Мы считаем, что этих формулировок недостаточно для понимания и оценки духовности семьи. Я думаю, что читатели с этим также согласятся. Конечно, здесь требуется дополнительное исследование духовности семьи, которое мы планируем провести уже в ближайшее время, чтобы вернуть шкалу в методику. Мы будем рады если ваши читатели присоединятся к исследованию, и мы вместе попробуем разобраться в вопросах духовности и жизнеспособности семьи».
Что дальше?
Пока что Елена Гусарова, Мария Одинцова и Марина Сорокова предложили в российской версии вопросника оставить только 34 вопроса из 56.
Но исследования не окончены. Ученых очень заинтересовало то, что результаты тестирования в вопросах духовности противоречат общепринятому мнению, так что исследователи будут пытаться понять, в чем же дело. Может быть, вопросы нужно было формулировать иначе.
Так же в вопросник добавят больше вариантов ответов для некоторых вопросов и составят методички для семейных психологов, которые захотят применять новую систему диагностики, чтобы помогать семьям справляться с трудностями.
Елена Картавенко: «К семейному психологу приходят с самыми разными проблемами, затрагивающими семьи. Это отношения между супругами, конфликты с детьми, со старшим поколением. Кто-то пытается спасти брак, кому-то надо помочь разойтись по-человечески и сделать так, чтобы ребенок пережил развод родителей с минимальными потерями. Часто один из супругов обращается к психологу, чтобы тот повлиял на другого супруга. Мы становимся переговорщиками, третьей стороной, которая позволяет экологично, спокойно и по возможности безболезненно услышать друг друга. Кабинет психолога становится безопасной территорией, где можно по-настоящему раскрыться, сказать о своих чувствах.
Семьи так устроены, что любая боль, любая проблема будет сказываться на всех членах семьи. И когда отдельные люди изменяются в ходе терапии, это значит, что будет меняться вся семья».
Коллажи Татьяны Соколовой
