Жители села Воздвиженье Ивановской области не хотели брать в свои семьи детей-сирот. Им пришлось. Просто в какой-то момент оказалось, что стать приемными родителями — это единственный способ выжить самим и сохранить школу, село, привычный уклад жизни. Отправляясь в Воздвиженье, корреспондент «РР» был уверен, что обнаружит там несчастных детей и замученных родителей. И одну такую семью он действительно нашел. Остальные счастливы, что жизнь заставила их пойти в детдом
Вы знаете, какая у меня мечта? — говорит отец Павел после проповеди.
Перед ним актив его небольшого деревенского прихода: несколько десятков немолодых мужчин и нестарых женщин, все с детьми.
— Завтра снова собраться! — выкрикивает кто-то из ребят. Все сдержанно смеются, а отец Павел, терпеливо улыбнувшись, дает правильный ответ:
— Чтобы вы выросли, возмужали, нарожали побольше детей и жили все здесь, в Воздвиженье!
— Будем жить! — откликается тот же веселый голос. И тут же грустнеет: — Если школу не закроют…
Вот уже несколько лет местные жители воюют за свою школу. Средства борьбы — демографические. По российским законам, малокомплектные школы расформировывают, когда в классе остается не больше 11 учеников. На деле местные власти держат оборону почти до последнего, но когда детей становится вызывающе мало, вынуждены сдаваться. Впрочем, отец Павел в борьбе с оптимизацией госрасходов придумал блестящий ход: как только в очередной раз встает вопрос о закрытии школы, он обращается к односельчанам с призывом брать детей-сирот школьного возраста из Заволжска, Кинешмы, Иванова. Односельчане слушаются, школьные парты обретают хозяев — костлявая лапа оптимизации исчезает. На время.
— До революции в нашем районе было 24 действующих храма, — излагает мне отец Павел краткую историю села. — А теперь только один мой, Крестовоздвиженский. Еще немного, и село вымрет. А сколько таких сел по всей России?
Если приехать в Воздвиженье ненадолго, это место заворожит красотой, покоем и патриархальностью: улицы немощеные, дома крепкие — развалюх нет. Но если здесь остаться, ощущения будут совсем другие. Как жить — непонятно. Колхоз давно развалился, предприятия в соседних городках остановились, местные жители ездят на работу в Иваново, Москву и даже Питер: маршрутки дальнего следования от автовокзала в Кинешме отходят каждый час. Брать в семьи приемных детей государство предлагало давно, но мало кто всерьез об этом задумывался, даже несмотря на приличное по здешним меркам вознаграждение: ежемесячное пособие в 4 тысячи рублей плюс зарплата приемного родителя — 2,5 тысячи. Мешал психологический барьер: как это так, взять чужого ребенка, да еще и за деньги? Мы так не можем, мы родительской любовью не торгуем.
Но все изменилось с появлением новой цели. Ради спасения школы люди готовы на все.
— Закрытие школы для села — это конец света, — доступно объясняет мне, городскому жителю, первый замглавы Заволжского района Борис Санин. — И дело даже не в том, что детишек придется отправлять за 20 километров на школьном автобусе в соседнее село — как в фильмах про американских фермеров. Просто школа — это мощный фактор, влияющий на местную жизнь: учителя всегда в деревнях были самыми уважаемыми людьми, носителями интеллигентности, культуры. Если они исчезнут, статус сообщества упадет ниже плинтуса, и лет через пять-десять деревни не будет.
Совместными усилиями отца Павла и районной администрации число учеников в Воздвиженской школе было доведено до 66. Среди них треть — из приемных и опекунских семей. Большинство — усыновленные самими же учителями.
Угроза закрытия миновала. Вдохновленные успехом, чиновники вынашивают планы строительства на окраине села семейной деревни из десяти усадеб для многодетных семей. За казенный счет, конечно.
— Мы планируем, что в Воздвиженье будет десять таких семей: у каждой свой дом, в каждом по восемь-десять приемных детей, — рассказывает Борис Санин. — И чтоб семьи все нормальные, не как по телевизору показывают — геи, мальчика замучили.
Но сейчас, продолжает чиновник, кризис, и государству не до затратных проектов. И очень настойчиво предлагает мне поехать в Иваново — чтобы я свиделся там с его начальством и напомнил об этом проекте.
В Иваново я не поехал, зато встретился с главой Заволжского района Анатолием Молодовым. Ему я и задал вопрос, который вертелся у меня на языке:
— А вам не кажется, что по команде любящими родителями стать невозможно? И что при таком подходе дети не обязательно попадут в добрые руки? 6,5 тысяч рублей — это же нормальная деревенская зарплата, среди желающих могут разные люди оказаться.
— Конечно, для кого-то это искушение — заработать на детях. В такие семьи отдавать нельзя: все пропьют, — признает Молодов. Он очень похож на Анатолия Чубайса: рыжие зачесанные назад волосы, вытянутое лицо. — Но только не у нас в Воздвиженье. Здесь ведь все на виду, мы знаем, кто из себя что представляет. Поверьте, кому попало мы детей не доверяем.
Я сделал вид, что поверил.
Через несколько дней после того, как я уехал из Заволжска, глава района Анатолий Молодов был взят под стражу по подозрению в получении взятки. По мнению следователей, он пытался получить с одного бизнесмена 500 тысяч рублей за незаконное оформление земельного участка. Еще миллион Молодов с несколькими соучастниками якобы хотел получить с другого предпринимателя.
Итого полтора миллиона. Хватило бы на полтора дома для приемных семей, о которых так мечтает районное начальство.
«Были ночи, были дни, оставались мы одни… — это детки, построившись, нестройными голосами репетируют свое праздничное выступление. — Натерпелась, наждалась, я любовью обожглась. Но теперь я наконец-то будто снова родилась».
Мы заходим в ту самую многострадальную школу. Напротив входа — большой плакат «Правила здорового образа жизни»:
Заниматься физкультурой 3–5 раз в неделю.
Не переедать и не голодать.
Стараться получать удовольствие от школьной учебы.
Доброжелательно относиться к людям.
Выработать свой способ отхода ко сну.
Ежедневно заниматься закаливанием своего организма.
Не привыкать к курению и употреблению спиртных напитков.
Двухэтажная школа, небольшая и опрятная. Первый и второй классы занимаются вместе в одном кабинете: учительница диктует задачу одним и, пока они ее решают, проверяет выполнение задания у других. По той же схеме проходят занятия в пятом-шестом и седьмом-восьмом классах. В остальных пока комплект.
На стене неплохо оборудованного кабинета информатики — шутливые правила безопасности в стихах:
Если ты хороший мальчик,
То не суй в розетку пальчик,
Проводами не играй:
Неизвестно, есть ли рай.
Знакомлюсь с Любовью Сорокиной. Она вроде как «мать поневоле», но назвать ее так язык не повернется. Большая добрая женщина, всю жизнь проработала поваром в школе, теперь на пенсии. Ее муж, Сергей Вадимович, трудится здесь же разнорабочим. Если б не угроза закрытия школы, они бы никогда не решились на этот шаг — только что поставив на ноги своих троих детей, взять четверых приемных. Но теперь Сорокины не только не жалеют об этом, но даже не могут себе представить прежней жизни. Эти люди действительно привыкли жить для других, а не для себя. И таких среди воздвиженских «родителей поневоле» — большинство. Напряг со школой помог им преодолеть страх перед «чужим ребенком». А как еще проводить старость в российской деревне? Не по Европе же путешествовать…
— Приемные дети — вторая молодость, — мудро шутит Любовь Борисовна. — Свои уже подросли и разъехались, новых возраст заводить не позволяет, в доме тихо — непривычно. Вот и решили прожить еще одну жизнь. Взяли мальчика, трех девочек. Средняя, Вика, наполовину вьетнамка, но нас это нисколько не смущает, — Сорокина показывает фотографию красавицы с миндалевидными глазами. — Отец Павел нам так и сказал: есть одна девочка в детдоме, хорошая, но не русская. Будете брать? А нам-то что, русская она или не русская.
Викин отец — нелегал, работал на рынке в Кинешме. Там познакомился с местной девушкой. Потом вьетнамца депортировали из России. Мать Викиной судьбой не интересовалась, а отец наоборот: пишет, обещает приехать и забрать, только кто ж ему даст? Маму Вика почти не вспоминает, а папу хотя и не знает, но любит. Зато очень хорошо помнит, кто их родительница, Викина сестра Юля. Когда ее только привезли, она просыпалась по ночам и в страхе спрашивала: «А мама далеко уехала? Она нас не найдет?»
Приемная семья Сашневых уже успела стать жертвой «оптимизации». Анатолий и Татьяна работали учителями в одном из сел соседнего района. Когда школу там закрыли, заволжские чиновники предложили им переехать в Воздвиженье. Отец Павел дал им дом — купленную на собственные деньги «контору» развалившегося совхоза. Условие одно: Сашневы должны создать семейный детский дом и к своим трем родным детям прибавить десяток приемных. Если бы план был выполнен и все дети пошли в школу, для Сашневых решилась бы и проблема с работой: благодаря увеличению количества учеников появились бы новые вакансии.
«Родители поневоле» оправдали доверие лишь наполовину: к своим троим взяли пятерых приемных. Теперь глава семьи работает участковым, а Татьяна сидит с детьми. Я захожу в дом и осматриваюсь: здесь просторно, на стенах много икон — вот, думаю, крепкая православная семья. И вдруг слышу, как Татьяна Юрьевна начинает гнать волну на отца Павла:
— Много чего он нам наобещал! И баню, и что конным спортом дети будут заниматься, и пристань на Волге. А оказалось, что мы все это должны делать сами. Вместо готовой бани привез сруб, вместо пристани — доски. Коня? Да, коня дал, но мы его продали.
Глава семейства, похоже, тоже не очень-то рад, что ввязался в эту авантюру с детьми.
— Зря вы приехали! — набрасывается он на меня. — Ничего ваши читатели не поймут, каково это — восемь детей тянуть. И вы ничего не поймете. У вас есть дети?
— Нет.
Сашнев смотрит на меня большими глазами и молчит. Все понятно: я — бесполезный паразит, нарост, дитя современного мира. А он — отец-герой, важный член общества, носитель русских семейных традиций и духовности, которому все должны. Впрочем, наверное, так и есть.
— Ну, а чего тогда… — только и произносит «отец поневоле».
Еще у него есть претензии к властям. Впрочем, вполне обоснованные:
— Государству до нас дела нет. В селе работы никакой, в школе — ни одного спортивного кружка.
Не нравится Сашневым и то, что отец Павел активно вовлекает детей в церковную жизнь.
— Нет, я не против, чтобы дети, например, пели на клиросе, — говорит Татьяна Сашнева. — Но вот организовал он поездку в Сергиев Посад. Там детишкам надо три часа на ногах стоять перед алтарем. Ну зачем? Тяжело ведь!
Как утверждает Татьяна, отец Павел недавно даже пригрозил выселить их из своего дома.
— Так и говорит: если вы не выполняете послушание, которое я на вас наложил, то я другую семью найду! Как вам это нравится?
«Боже, благослови входящего в сей дом!» — написано над дверью в просторную светлую избу, в которой живет сам отец Павел. У него четверо детей. Правда, все родные.
О проблемах с семьей Сашневых говорит охотно.
— Да, была у меня задумка, чтобы у них жили десять детей. Они мне в ответ: «Нет, мы десять взять не можем. Возьмем шестерых». Начался торг какой-то. А насчет бани — правда, поставили мы им только сруб. Но ты же здоровый мужик! Возьми отпуск, доделай. Второй год стоит. Не могу же я все для них делать, надо что-то и самим!
Мы прогуливаемся вокруг красивого, недавно отреставрированного Крестовоздвиженского храма. Огромное каменное здание XVIII века смотрится на фоне небольшой умирающей деревушки как-то неестественно. Как будто это не церковь, а какой-то инопланетный корабль.
Приземлился, постоит, а потом улетит еще куда-нибудь.
— Вся беда в гордыне, — продолжает тезка апостола. — Они оказались духовно не готовы жить такой жизнью, к какой были призваны. А ведь я предупреждал их, что тяжело будет, что справиться удастся только с Божьей помощью. Даже написал им перечень возможных искушений, которые поджидают человека на христианском пути. И ведь ничего сложного: надо просто исповедоваться и причащаться, а они это не выполняют. Я, конечно, понимаю, что им трудно. Но чем дальше от Бога, тем трудней будет. Я их не виню. Я отношусь к ним как к неразумным детям. Жаль только, что все наши потуги оказались напрасны — плодим нахлебников.
Сколокольни храма можно разглядеть деревню Долматовский. Да, именно так: деревня Долматовский. Когда-то это был крупный рабочий поселок, но о тех временах теперь напоминает лишь мужской род названия. Здесь живет еще одна приемная семья — Кареловых. У них одиннадцать приемных детей. Кареловы и их «долматинцы» живут на хуторе в подаренном губернатором новом двухэтажном доме, рядом — лес, пруд с карасями. Но так было не всегда.
До перестройки глава семьи Николай Карелов был видным комсомольским работником. Дослужился до второго секретаря обкома комсомола, был председателем профкома и замдиректора крупного швейного предприятия, на котором работали 6 тысяч человек. В 1992 году швейная промышленность, которой знаменита Ивановская область, встала, и Карелов переехал из «столичного» Иванова сюда, в Заволжский район. Решил заняться модным тогда фермерством.
— Тогда на это дело бум был, все думали, что фермеры заменят колхозы, — вспоминает Карелов. — В районе было больше сотни фермеров. До сегодняшнего дня дожили двое.
Сами Кареловы в число этих двух не входят.
— Мы завели коров, бычков, стали выращивать картошку. А потом оказалось, что продавать это некому: до Иванова ехать далеко, своего транспорта нет — вот и вся история успеха.
С разведением картошки не вышло, зато получилось с «разведением» детей. Благо по специальности Николай Борисович — «методист коммунистического воспитания».
— Из детдомов они приходят обозленными волчатами. Но близость к природе, к животным творит чудеса. Вы бы видели, с какой нежностью они коровок гладят! — восхищается Карелов. — Конечно, детей растить надо в деревне. В городе разве за ними уследишь!
Приемным родителем Николай стал случайно. Однажды он в костюме Деда Мороза поехал в соседнюю деревню поздравить детишек с Новым годом. У обочины увидел бредущих с ведром воды девочек семи и восьми лет, оборванных и голодных. Это были осиротевшие дочки спившейся односельчанки. Спивалась Мария на глазах у всей деревни. Однажды даже хотела занять у Карелова денег и оставить в залог собственных детей.
— «Что ж ты делаешь, Маша!» — пробовал я ее устыдить, — рассказывает Николай. — Но уже поздно было, ничего не помогало. Она вообще-то красавицей была. Потеряла работу, когда швейный цех закрылся, не удержалась и покатилась по наклонной.
Бывшая швея воровала деньги из кошелька собственной матери-пенсионерки и подсовывала вместо купюр резаную бумагу. Слепая бабушка подмены не замечала, на ощупь давала «деньги» внучке — купи, мол, хлеба. И та приходила с обрезками в магазин.
Карелов взял дочек Марии к себе. Через год администрация района попросила его приютить еще одного мальчика, десятилетнего Артура. Его биография была еще страшнее: маму убил собутыльник, труп сбросили в колодец. Две старшие сестры Артура взять его к себе в семью не захотели.
Артур давно вырос. Им родители особенно гордятся: он сам, без блата и денег, поступил в МАИ. Зарабатывает парень за счет хобби — рисует и продает симпатичные пейзажи. Его картинами украшены все стены в доме.
Год за годом семья Кареловых тоже двигалась по наклонной — только не вниз, а вверх. Сначала детей брали просто потому, что не могли смотреть, как они пропадают. Потом к мотиву сердечному добавился гражданский: надо было спасать школу. Они ни у кого ничего не просили, до недавнего времени жили в старом и тесном домике матери. Но тяжелые времена удалось перетерпеть, и теперь у них есть все: и дом, и достаток, и счастье, которое покой и воля.
— Своя или Божья? — спрашиваю супругу Николая.
— А разве не все равно? — отвечает Татьяна и вдруг прижимает руки к груди. — Ой, ботиночки-то у вас мокрые! Да как же вы поедете?! Ну ничего, мы их сейчас просушим. Снимайте скорее.
Хочется заплакать, упасть ей на грудь и усыновиться.
Дмитрий ВИНОГРАДОВ
Фото: Оля ИВАНОВА
