Российско-украинский «Матч» Андрея Малюкова – любопытный образец военного блокбастера с патриотической начинкой и непреднамеренной фигой в кармане.
Матч смерти
«Матч» посвящен реальным историческим событиям, происходившим в Киеве в первые годы войны, и в частности – знаменитому «матчу смерти» 1942 года. Началось с того, что по специальному распоряжению Берлина, марионеточная мэрия украинской столицы собрала профессиональных футболистов, сколотив из них подобие национальной сборной. Искать хороших игроков, разбросанных войной, пришлось повсюду, включая лагеря военнопленных. Организацией таких спортивных клубов гитлеровцы занимались, не дожидаясь окончания войны, на многих оккупированных ими территориях. Главной целью этих, как сказали бы сегодня, PR-акций было показать – и населению, и остальному миру – благополучие побежденного и его лояльность к оккупантам. В нашем случае – лояльность и благополучие украинцев, освобожденных как бы Третьим Рейхом от коммунистического ига и теперь «воюющих» с Германией только на спортивных стадионах.
Команда, получившая название «Старт», под руководством Михаила Свиридовского (а не знаменитого вратаря Николая Трусевича, как показано в фильме), разгромила несколько немецких клубов в пух и прах. По легенде, недовольные и обеспокоенные бесконечной чередой побед славян, гордые арийцы попытались провести «договорную встречу», то есть под угрозой смерти вынудить команду «Старт» как бы случайно «слить» готовящийся матч-реванш, исход которого, по видимости, приобрел для немцев чуть ли не мистическое значение. «Стартовцы» же поддаваться отказались – выложились, так сказать, по полной – и к неописуемому ликованию горожан опять разбили белокурых бестий (со счетом 5:3). После чего – не сразу, но довольно быстро – очутились в близлежащих концентрационных лагерях.
Лишь немногим удалось бежать. Любопытно, что, согласно показаниям одного из выживших – капитана Свиридовского – побег случился с молчаливого согласия охраны («Среди полицаев были спортсмены… Они заметили, что мы начинаем сматывать удочки, отвернулись в сторону, как будто бы не видят»). Остальные футболисты, и в том числе 33-летний Николай Трусевич, были расстреляны в 1943 году, когда советские войска, удержав Сталинград, неожиданно перешли в наступление.
Но повторюсь, что это – легендарная интерпретация событий. В действительности же ни о факте шантажа, ни об обстоятельствах ареста убедительных свидетельств, к сожалению, не нашлось. Учтем и то, что многие из футболистов ранее служили в органах НКВД и были, вероятно, членами компартии, а за это однозначно полагалась «вышка». Доподлинно известно лишь одно: перед матчем в раздевалку «Старта» заходил немецкий офицер (полковник), желая побеседовать с командой в конфиденциальной обстановке.
За и против
«Матч смерти» не впервые удостоился экранизации. Нынешний блокбастер, в сущности, –римейк военной драмы «Третий тайм» 1962-го года с Вячеславом Невинным, Леонидом Куравлевым и другими будущими звездами застойного кино. Однако по сравнению с «Третьим Таймом», лента Андрея Малюкова снабжена для пущей убедительности существенно усиленной историей любви главных героев, детализацией ролей второго плана, введением в рассказ добавочных сюжетных линий и вообще отчетливой претензией на полноценную историческую панораму. Впрочем, результат – очередное детище из популярной ниши «наци-эксплотейшн» – не назвать ни безусловным творческим успехом, ни столь же безусловной неудачей.
Сделанный по каноническим, проверенным рецептам, он содержит все привычные ингредиенты жанра: звездных исполнителей (Сергей Безруков, Елизавета Боярская), реконструкцию эпохи (после долгих поисков разрушенный бомбежками Крещатик отыскали в самом центре сегодняшнего Харькова), смакование нацистских злодеяний, психологическое напряжение и противостояние – героев, их позиций, принципов, резонов. Массовые сцены, живописно облетаемые камерой, чередуют камерные эпизоды, снятые многозначительным рапидом. Позаботившись о тех, кто жаждет на экране зрелищ и аттракционов, Малюков учел и требования к содержанию картинки, исходящие от более взыскательной аудитории. За вычетом, пожалуй, несгибаемых эстетов, оптом презирающих мейнстрим, в «Матче» всяк желающий, будь у него хоть капля доброго расположения, обрящет симпатичную подробность, худо-бедно компенсирующую почти двухчасовой хронометраж.
Но так же, как достоинства картины, очевидны и ее недоработки. Среди последних – примитивная ходульность персонажей, или идеально положительных (Раневич, Анна, их неунывающие, веселые друзья), или запредельно мерзких (фашисты и коллаборанты, воспроизведенные в манере сталинистского искусства – как подлежащие уничтожению, без жалости и колебаний, нелюди). Даже исполнители эпизодических ролей навязчиво эмблематичны: подчеркнуто еврейские (интеллигентные, смиренные, черняво-горбоносые) евреи, подчеркнуто антинародная (высокомерная, брезгливая) германская элита; подчеркнуто отталкивающие местные антисемиты… Как будто удивляясь собственной же исключительности, между этими ходячими стереотипами бродят редкие – внезапно сложные, неоднозначные герои (бывший врач сумасшедшего дома Ольга и градоначальник-националист – и, пожалуй, это все из них).
Под стать ходульным персонажам и такое же «раскованное» обращение с исторической фактурой: тот же Николай Трусевич, например, попал сначала на хлебозавод, а потом – в команду «Старт» не непосредственно из плена, а с Еврейского базара, где торговал самодельными зажигалками. Фамилию «Трусевич» в фильме, впрочем, тоже малодушно заменили на «Раневич», а сюжет подвергли – из, несомненно, самых лучших побуждений – санитарной обработке, то бишь всяческой героизации. Достаточно сказать, что оба главных персонажа – Николай и Анна – успевают между делом и, рискуя жизнью, спасти по одному еврею.
Спасение рядовой картины
Можно смело также предъявить картине и претензии иного рода – например, по части фабульной «изобретательности» (прогнозировать развитие событий – проще простого) или спорных идеологических акцентов (восходящих к праведному гневу, культу благородной ненависти и слегка казенному патриотизму). Можно и, возможно, нужно, но не хочется. Потому что увлекательно оно не более, чем огнестрельная пальба по неуклюжему полуслепому носорогу, безопасному и совершенно беззащитному.
И вообще: чем убеждать, что некое произведение не вправе и не в состоянии порадовать свою аудиторию, гораздо интереснее и правильнее, думается, попытаться обнаружить в нем, возможно, менее заметные, но более полезные и «конструктивные» нюансы. Особенно из тех, что актуальны – если говорить об исторических картинах – в нашем веке и для наших политических реалий. Потому что всякое военное кино (хоть мы об этом и нередко забываем) неявно подразумевает, например, и чисто политическое содержание. Обращенное не только к памятному прошлому, которое воссоздает, но и к непосредственному, окружающему нас сегодня настоящему.
«Матч» – не исключение; в нем тоже, вопреки усилиям создателей (озабоченных не поиском открытий, а скорее освоением известных фокусов), расцвели и спрятались свои неповторимые «послания», в ожидании того, кто их приметит. Они-то и ответят на вопрос, чем, собственно, потенциально интересен этот фильм, даже если методично вычесть из него все общие места.
Злоба дня
Укажем на один такой, не самый тривиальный (но и далеко, конечно же, не глубочайший) пласт, претендующий на статус общей темы фильма (или, правильней сказать, одной из его общих тем) – жизнь в оккупации. Во время оккупации. На оккупированной территории. Повседневность занятого чужаками города, диктующая жителям особые модели поведения… с суровыми развилками на каждом промежуточном этапе.
Еще совсем недавно эта тема не имела для российских зрителей, граждан независимого государства, злободневного значения. Не беря в расчет безумных конспирологов, твердящих о жидомасонском мировом господстве, и убежденных националистов/ксенофобов, не приемлющих кавказскую и азиатскую миграцию, ни один нормальный гражданин России не ощущал себя живущим в оккупированном государстве; в обществе, чреватом гражданской войной.
«Матч» был запущен в производство, по признанию продюсеров, в честь предстоящей (и отмечаемой в этом году) 70-й годовщины «матча смерти». Его прокат – с начала мая – не менее сознательно решили приурочить к Дню Победы… но уже к моменту окончания работы над картиной в конце прошлого года и особенно – ко дню ее проката, появилась и другая, непредвиденная рифма – глубочайший политический кризис в нашей стране, признанный уже, кажется, всеми. Еще минувшей осенью никто всерьез не говорил о перспективе бунта, революции, восстания, полноценной гражданской войны, сегодня – только и разговоров, как нам избежать ее, кровавую и беспощадную.
При этом каждая из двух враждующих сторон напротив видит именно пришельца, чужака, настоящего или будущего оккупанта. Так, граждане, настроенные оппозиционно, настаивают на нелегитимности нынешнего государственного строя, открытым текстом называя этот строй оккупационным и фашистским (sic!). В ответ власть и ее защитники объявляют оппозиционных лидеров простыми хулиганами (см. свежее заявление МИДа на ОБСЕ) или специально обученными провокаторами, действующими по указке иностранных государств. То есть тоже – не компатриотов и сородичей, сколь угодно недовольных проводимым курсом, – но заведомых врагов, работающих на интересы западных держав, и недостойных никаких переговоров. Начавшись в прошлом декабре, этот кризис вылился в московские народные гуляния и стихийные палаточные лагеря, из которых самым памятным стал пресловутый «ОккупайАбай» (и снова эта «оккупация», уже в другом значении).
Актуальное прочтение
Не так уж важно, между прочим, с кем из двух сторон мы солидарны; кто, по-нашему, герой, а кто фашист. Героические партизаны не считали себя героями, а коллаборанты (у которых, к слову, были не одни «разумные резоны», но и собственные счеты с большевизмом) тоже не считали выбор, ими сделанный, – постыдным.
Давайте осознаем, что в начале ВОВ никто в Союзе и понятия не имел о зверствах гитлеровской армии, во многом только предстоящих. И понятие «фашизм» не обросло еще зловещими оттенками, синонимичными бесчеловечности и крайним формам зла. Простой пример: представляя оппозиционных лидеров в образе самоотверженных освободителей, учтем высокие надежды и, подчас, действительное бескорыстие местных националистов, ненавидящих Советы. Ведь в оккупированном Киеве далеко не весь народ (и это – очень-очень мягко говоря) представлял собой антифашистов, хоть бы даже тайных. Наоборот – большинство спокойно ожидало прекращения войны и новой мирной жизни под развевающейся свастикой страны-завоевателя. А тех, кто видел в Третьем Рейхе воплощенный ад, – этих были вовсе единицы. И эти единицы, как герои «Матча», выбирали: сдаваться или продолжать ли борьбу? Какой в ней смысл, если силы не равны? Если не сегодня – завтра немцы победят, и Украина (СССР, Россия) станет присоединенной областью Германии? Ее восточной автономией-провинцией? Какой разумный смысл в чисто символической победе, за которую придется заплатить несимволической ценой всей жизни?
И самое, пожалуй, интересное: что могло заставить этих жизнелюбов, к героизму равнодушных, даже несколько скептичных (о чем имеется специальный разговор Раневича с одним горячим юным партизаном), предпочесть минутную свободу – безопасному повиновению? Сколь бы ни было, по мнению читателя, безумным это актуальное, аллегорическое осмысление картины, только так мы сможем ощутить всю остроту проблем, стоящих семь десятков лет тому назад перед каждым взрослым гражданином Киева. И только так мы станем лучше понимать, за кого играем и болеем в мае образца две тысячи двенадцатого года.
