Почему школа не принимает особых детей?

Православный священник и немецкий педагог написали книгу об особых детях. Школа должна стать тем местом, где этих детей встречают так же радостно, как одухотворенные своей верой индейцы встречают восход солнца.

Фото с сайта blagovest-info.ru

Как нам понять и принять особых людей? Этот вопрос стоит тем острее, чем особенный человек ближе к нам. Труднее всего приходится родителям. Вопросы о том, как принять своего особого ребенка, как относиться к нему, как помочь ему выйти к людям, для родителей не теряет остроты и многие годы спустя после рождения малыша. На помощь приходят книги. Сегодня на нашей особой книжной полке – пополнение.

Книгу «Каждый ребенок особенный» написали в соавторстве священник Петр Коломейцев и известный немецкий педагог и психолог Кристель Манске.

Сейчас в России не хватает качественной практической информации о детях с особенностями развития, но международный опыт не всегда применим к нашим реалиям, а примеры, которые приводятся в книгах зарубежных специалистов, не всегда актуальны в России. Издательство «Никея» выпустило книгу, в которой опыт зарубежного специалиста помогает воспринять отечественный психолог и педагог с большим опытом. То, что один из авторов – священник, делает книгу для читателя еще интереснее. По мнению руководителей издательства, у научно-популярной литературы с элементами публицистики – большое будущее. Такой формат позволяет говорить понятным языком о сложных проблемах и обсуждать практические моменты.

Книга адресована широкому кругу читателей: родителям особенных детей, педагогам и психологам, а также специалистам, социальным работникам, волонтерам и всем, кто интересуется темой интеграции особых людей в общество.

Издательство «Никея» предоставило сайту «Милосердие.ru» отрывок из книги:

Кристель Манске: Почему школа не принимает особых детей?

Прежде чем размышлять о детях, нам нужно разобраться с собственными страхами перед монстром под названием «неполноценность». Страх того, что нас сочтут глупыми, довлеет над нашим сознанием гораздо сильнее, чем страх заразиться глупостью тех людей, которые создают подобные понятия и которые решают, кто является «полноценным», а кто нет, кто представляет собой ценность, а кто нет. На этой основе осуществляется отбор, закладывается базис нашей системы образования.

Выготский полагал, что настоящими признаками наличия дефекта в нас самих являются наше парализованное восприятие, наша блокированная способность чувствовать, наша неспособность все выразить в адекватных словах, наша недееспособная, отупевшая интуиция. Прежде чем подобные закосневшие представления получают власть над нами и начинают цензурировать наше сознание, они закрепляются во внешнем окружении и изо дня в день программируют нас, маскируясь под нашу культурную среду.

Психолог Кристель Манске Фото с сайта blagovest-info.ru

Мама Ральфа призналась мне, что она хотела выбросить своего сына из окна высотного дома, когда врач сказал ей: «Ваш сын – урод. Позаботьтесь о том, чтобы у вас появился другой, здоровый ребенок». Ей было легче провести остаток жизни в тюрьме, чем допустить, что ее сына ждет мучительное существование. К счастью, она не выполнила свое намерение, потому, что сынишка крепко обнял, буквально вцепился в нее.

Тарек показывает складку на своей ладони: «Мама, я не хочу, чтобы у меня была эта складка». Тареку десять лет, и он уже давно понял, что ребенок с такой складкой на руке – это беда. Нам приходится объяснять Тареку, что его проблема не в наличии этой складки, а в дефективном общественном мнении по поводу детей с трисомией по 21-й паре хромосом.

Мой опыт показывает, что такие дети не получают адекватного образования ни в интеграционных классах, ни в спецшколах для детей с психической неполноценностью. Родителям предоставлено право решать, в каком типе школ их дети не будут развиваться. Как интеграционные классы, так и спецшколы уже доказали свою неспособность реализовать право детей на образование. В Гамбурге отмечают 20 лет интеграционного обучения. За эти двадцать лет ни один ребенок с синдромом Дауна не получил аттестат о среднем образовании.

Учителя интеграционных классов, как правило, знают о детях с трисомией-21 только то, что речь идет о «врожденной психической неполноценности». Некоторые учителя, работающие с такими детьми около четырех часов в неделю, изучали коррекционную педагогику, однако они не получили образования, необходимого для того, чтобы проводить с этими детьми адекватные занятия, которые позволили бы им успешно заканчивать школу.

Сами основы жизненного мира этих детей находятся под угрозой. Их вопросы: «Почему у меня на ладони такая складка?», «Почему я не могу рисовать?», «Почему я не умею прыгать на одной ноге?», «Почему я неполноценный?», «Почему надо было делать аборт?» – остаются без ответа. Они не находят никакой психологической, культурной, духовной среды, с которой могли бы позитивно соотнестись. История этих детей – это в лучшем случае история выживания на обочине. Им в большинстве своем не знакомы примеры тех, которым удалось «пролететь над гнездом кукушки».

Трисомия по 21-й паре хромосом считается врожденным психическим заболеванием. И считать так очень удобно, поскольку это освобождает родителей, воспитателей, учителей, врачей и политиков от всякой ответственности за психологическое недоразвитие этих детей. А дети остаются без всякой надежды, поскольку вследствие такого взгляда и такой позиции вопрос о правильной педагогике для этих детей даже не может быть поставлен.

Недавно женившийся во второй раз отец одного из детей, посещающих наш институт, заявил мне, что его трехлетний сын от первой жены больше не будет у нас заниматься: «Наша семейная ситуация изменилась. Я как отец больше не смогу заботиться о Яне, он теперь будет ходить в детский сад. Теперь это его дело, как он с этим справится. Он сам захотел прийти в этот мир, сам решился на эту жизнь». Теперь этот маленький мальчик должен в одиночку нести на своих детских плечах ответственность за свои будущие неудачи в школе, за свою изоляцию в обществе, за свои крайне ограниченные жизненные перспективы и пожизненную зависимость от других.

Те отношения, которые сложились в обществе и с которыми сталкивается ребенок, практически не дают ему ни единого шанса, чтобы он мог реабилитировать себя, став самостоятельным, уверенным в себе человеком. Особенные дети сталкиваются с неразрешимой проблемой: их никто не ждет в нашем обществе, поскольку они считаются психически неполноценными. Их героические и отчаянные попытки вопреки своей «неполноценности» хоть мало-мальски развиваться никто не хочет ни замечать, ни признавать.

Когда же им все-таки удается хоть что-то противопоставить имеющимся предрассудкам, то они перестают соответствовать выработанному нашим обществом классическому представлению об их роли (быть психически неполноценными), а это означает, что их опять никто не признает.

Cвященник Петр Коломейцев Фото с сайта blagovest-info.ru

Идея Выготского, которой уже более восьмидесяти лет, гласит: всякая неполноценность имеет в первую очередь социальную, а не биологическую природу. И это послание, подобно живительному бальзаму для наших душ, сохранит свою актуальность не только сейчас, но и в будущем.

Мы, педагоги, почти никогда не работаем с чем-то истинным, мы работаем с искусственными конструкциями, ставшими для нас настолько привычными, что практически они уже не подвергаются сомнениям. В нашей же концепции мы исходим из того, что эти дети не являются изначально – от природы, от Бога – психически неполноценными. Это звучит непривычно, поскольку слишком многое противоречит данному утверждению. Наша задача состоит в том, чтобы спросить себя: как это возможно, что мы продолжаем считать таких детей неполноценными, хотя существует уже немало примеров, доказывающих обратное. Пабло Пинеда, преподаватель, имеющий синдром Дауна, перестал быть неполноценным. Это не единственный пример, но, пожалуй, самый известный. Несколько месяцев назад я видела телевизионную передачу о том, как он сопровождает родителей маленького мальчика с трисомией-21 в их повседневной жизни. Каждой своей фразой он воодушевляет родителей верить в своего ребенка: «Он умнее, чем я был в его возрасте!»

Конечно, мы никогда не сможем говорить с ребенком так, как это делает Пабло Пинеда, но мы должны у него учиться. Не возникает сомнений также и в том, что этот маленький мальчик во внешности Пабло, в его жестах, в речи узнает себя, как гадкий утенок в прекрасном лебеде. Но тогда возникает вопрос: кто те люди, которые в нашей культуре превращают таких детей в гадких утят?

Если бы все большему количеству особенных детей при помощи их родителей, несмотря ни на что, удавалось доказывать, на что они способны, то это, безусловно, лило бы воду на мельницу нашей надежды. Но, к великому сожалению, это не так. От подражания достойным примерам зачастую предостерегают сами так называемые специалисты: «Почему мы все время должны слушать эти рассказы о Пабло Пинеде, который успешно закончил школу и получил высшее образование? Почему мы умалчиваем тот факт, что этот человек и в школе, и в вузе обучался по специальной программе, как это обычно и бывает при интегративном обучении? Не стоит ли нам задаться критическим вопросом о том, каков смысл подобных рассказов?»

На наш взгляд, смысл таких примеров абсолютно прозрачен, и нужно спросить себя, как получается, что мы не в состоянии его понять. Этот смысл в следующем: образовательные учреждения обязаны создать защищенные рамки для этих детей и разработать адекватные учебные программы, соответствующие их способностям, чтобы дети учились самостоятельно справляться со своими проблемами и могли открывать такие перспективы для своего развития, которые даже трудно предположить. Само собой разумеется, что такие учебные программы должны предусматривать получение аттестата.

Школа должна стать тем местом, где этих детей встречают так же радостно, как одухотворенные своей верой индейцы встречают восход солнца.