«Отец Георгий Бреев не ставил перед собой цель воцерковлять или приводить в храм»

Протоиерей Георгий Бреев – митрофорный протоиерей, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском (1998—2020), духовник московского священства. Умер 29 апреля 2020 года от двусторонней пневмонии.

«Ну, что же он говорит, ну, наоборот же всё»

Священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино:

– С отцом Георгием Бреевым мы  познакомились в 2003 году. Я был студентом старшего курса Свято-Тихоновского университета, уже женат, отец двоих детей. По совету сразу нескольких человек, в том числе своего отца, протоиерея Александра Геронимуса, я приехал к отцу Георгию и сказал, что хотел бы связать бы свой путь с церковью.

Отец Георгий выслушал меня и пригласил алтарничать, но не в Крылатское, а в Царицыно – на тот момент отец Георгий был настоятелем двух храмов. Со свойственной ему внимательностью он сразу выяснил, ближе к какому из них я живу.

Я стал приезжать, познакомился с жизнью большого прихода со множеством священников и таким количеством народа, что по праздникам иногда казалось, что стены храма потрескивают. Девяностые прошли, а в Царицыно иногда по-прежнему крестили по двадцать человек за раз.

Спустя полтора года отец Георгий рекомендовал меня к возведению в сан диакона, и ещё полтора года я прослужил у него диаконом. За это время и позже я часто исповедался у отца Георгия и обращался к нему за разными советами, всегда сталкивался с какой-то невероятной его любовью и лаской.

То, какими качествами должен обладать священник, мы обсуждали. Но гораздо больше, чем эти разговоры, на меня действовал личный пример отца Георгия, его облик – то, как он служил, как он молился, учило больше, чем слова. Словами же он всегда очень много говорил о необходимости любви и снисхождения.

Я помню, например, такой случай. Женщина пришла в храм к самому концу литургии. В Царицыно был один очень строгий священник, который сказал ей: «Вы опоздали, к причастию я вас не допущу». Женщина была очень расстроена и ушла в слезах.

После службы отец Георгий вызвал этого священника и сказал: «Ты ночевал в келье при храме, с утра не спеша пришёл на службу и сейчас после службы у тебя будет два часа, чтобы отдохнуть. А эта женщина встала раньше тебя, собрала детей в школу, приготовила завтрак мужу и пришла в храм, как только у неё появилась возможность.

Сейчас она вернётся домой, и у там неё снова будут заботы. Всё это вменяется ей в гораздо большую заслугу, чем если бы она стояла службу от начала до конца».

В другой раз произошёл исключительный случай: один из священников сказал проповедь о том, что можно причаститься в суд и во осуждение, поэтому причащаться следует нечасто.

Сразу после этой проповеди отец Георгий вышел на амвон и сказал:

«Я бы хотел добавить из своего опыта служения. Христиане мы сейчас слабые, без причастия жить не можем, поэтому причащаться должны почаще».

Сказал он это очень мягко, не полемизируя впрямую, но сделал всё, чтобы люди не боялись подходить к причастию.

Потому что причастие в суд и во осуждение – это когда человек подходит причащаться с кощунственными мыслями, а не если он не успел дочитать правило.

Молодых священников отец Георгий никогда не учил разговорами и лекциями – дескать, «дорогие пастыри, записываем». Он учил их своим отношением к людям, своим выражением глаз, тем, как он за полночь принимал исповеди в Царицыно, как мягко, не повышая голоса, всегда говорил с людьми.

Отец Георгий был очень красивым человеком, в том смысле, что его внешность была отражением внутренней красоты.

Во время богослужения отец Георгий всегда очень внимательно слушал проповеди молодых священников (хотя обычно проповедь, которую говорит один батюшка, остальными сослужащими воспринимается как возможность отдохнуть).

Однажды был редкий момент, когда отец Георгий с проповедующим был настолько не согласен, что начал вслух выражать недовольство: «Ну, что же он говорит, ну, наоборот же всё».

Когда священник вошёл в алтарь, я подумал: «Что-то сейчас будет». Но, видимо, к тому времени я отца Георгия плохо знал.

Проповедовавшего священника он почти обнял, похвалил за замечательную проповедь, к которой тот долго готовился. «Я тебе очень благодарен, – сказал отец Георгий, – и говорил ты с большим чувством. Но вот здесь сказал немножко не так». И так, перемежая похвалу и замечания, разобрал всю проповедь так, что молодой священник остался уверен, что его похвалили, но при этом услышал и воспринял все замечания.

Когда меня самого назначали в Митино, владыка Марк, нынешний митрополит Рязанский и Михайловский, спрашивал меня, хочу ли я стать настоятелем строящегося храма. Я очень хотел, но за благословением поехал к отцу Георгию; внутренне я очень боялся, что он не благословит, ну, какой из меня настоятель.

Знакомый священник, с которым я предварительно посоветовался, сказал: «Отец Георгий – человек Божий. Если он тебя не благословит, просто забудь об этом предложении». Однако, вопреки ожиданию, отец Георгий  на настоятельство меня благословил; так что наш митинский приход  в его нынешнем виде основан по благословению отца Георгия Бреева.

На единственный вопрос, в котором я был с ним не согласен, я в своё время нарвался сам. Как-то на исповеди я покаялся, что читаю слишком мало духовной литературы и много светских книг. На что отец Георгий ответил: «Забудь о светских книгах навсегда, читать надо только духовную литературу».

Но мне всё-таки кажется, что совсем без светской культуры пастырь не может. Но, не согласившись формально, идею отца Георгия о важности духовной литературы я запомнил.

Умер протоиерей Георгий Бреев, любимый священник Москвы

«Не тоталитарный духовник»

Андрей Зубов, историк, религиовед, политик, публицист:

– С отцом Георгием мы познакомились бесконечно давно – в 1977 году. Мой коллега по работе – Всеволод Сергеевич Семенцов, крупный индолог, переводчик «Бхагават-гиты» – к тому времени уже год был другом и, видимо, духовным чадом отца Георгия. И когда, благодаря нашим встречам и беседам, я пришёл к христианству, он познакомил меня с отцом Георгием. В апреле 1978 года, отец Георгий меня крестил. И далее наше духовное общение продолжалось многие годы, до самой его смерти.

Все видят отца Георгия глубоким старцем – он умер на восемьдесят четвёртом году жизни. А в 70-е годы это был сорокалетний человек, полный энергии и внутреннего духовного мужества. Было время реальных гонений на Церковь, и вся его деятельность была небезопасна.

Отец Георгий не происходил из особо интеллектуальной семьи – его предки были из крестьян, а дед – поваром у помещика. Понятно, что это не были люди совсем неграмотные, но очень простые.

Тем не менее, к отцу Георгию тянулась интеллигенция – среди его чад были, например, философ Сергей Аверинцев, театральный критик Борис Любимов и супруга художника Ильи Глазунова.

Думаю, причиной было то, что отец Георгий был абсолютно не тоталитарным духовником. Никого из чад он не пытался сделать своим «отпечатком».

Много лет спустя он сам признавался мне, что просто старался помочь каждому из нас стать тем, кем ему судил Бог.

Вокруг него были люди совершенно разных политических убеждений, эстетических воззрений, и каждый с его помощью находил свой путь и своё осуществление.

Именно поэтому к нему приходили люди, которые очень ценили свою внутреннюю свободу и своё внутреннее «я». И этот метод, насколько знаю, он сохранял всю жизнь.

В то время отец Георгий служил в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне третьим священником. Настоятелем тогда был отец Николай Ситников, очень хороший батюшка, продолжающий дореволюционную священническую школу.

Кроме них, там был и священник-стукач, это все знали, отец Георгий потихоньку нас всех об этом предупреждал. Скрываясь от такого «некачественного пастыря», мы могли прийти на вечернюю службу, достоять её до конца, потом как бы уйти, но вернуться.

Отец Георгий ждал нас в «крестилке» – отдельном помещении в западной части храма, где совершалось таинство крещения. Там все чада по одному у него исповедовались. Иногда, впрочем, исповедовались и обычным образом, на литургии. Собирались у отца Георгия на квартире, на даче, которую он сначала снимал, а потом купил.

Разумеется, в соответствующих органах всех нас знали, и в 1985 меня даже попытались выгнать из Института востоковедения. Времена уже были не те, так что, в итоге не выгнали, но я пережил несколько крайне неприятных месяцев, во время которых отец Георгий очень поддерживал меня молитвенно.

Отец Георгий очень тонко чувствовал людей, и знал, кому что нужно и подходит. Помню, уже кандидатом исторических наук, я очень интересовался основами догматики. Аскетика интересовала меня меньше. И тогда отец Георгий принёс мне «Историю Вселенских соборов» Карташёва, в самиздате. Вот это было полностью моё, в этом проявилась пастырская проницательность отца Георгия. И то, что в итоге я стал историком религии, было следствием, в том числе, этих его шагов.

А еще о. Георгий был мастером в том, чтобы помочь людям создать христианскую семью. Он делал это очень деликатно, никого ни к чему не принуждая, но как-то так давая советы, что семьи получались хорошие, и на многие десятилетия.

Могу сказать, что моя собственная семья без него бы не состоялась. При этом, понятно, что он не был магом и волшебником – были у его чад и семьи, которые распадались, и сами чада, которые от него уходили.

Помню, что отец Георгий очень не любил «бытовых вопросов». И вопрошавшему, к примеру, съезжаться или не съезжаться с тёщей, мог ответить: «Откуда я знаю? Я же не Бог».

С годами стиль общения со всеми, кто много лет оставался его духовными чадами, у отца Георгия менялся. Он не старался на всю жизнь остаться духовником, который распоряжается жизнью человека, но стремился научить его общаться с Богом самостоятельно, всё больше и больше перекладывая ответственность на плечи самого чада, чтобы человек мог обходиться без духовника.

Когда такое происходило, он радовался и начинал общаться с человеком на равных – в ответ на рассказы на исповеди рассказывать о собственных бедах и проблемах. Это была нормальная ситуация: он вывел человека на собственный путь.

Например, когда я стал довольно крупным политическим деятелем от оппозиции, отцу Георгию это было неблизко – к послесоветской власти он был достаточно лоялен. Но когда в 2016 я пришёл за благословением баллотироваться на выборах, он ответил: «Иди, конечно. Помни, что ты служишь Богу, а политическая линия – это твой способ помочь людям, каждый этот способ видит по-разному».

При этом кого-то он мог не благословить на подобную работу или на государственные должности. Возможно, в каждом человеке он видел внутренние мотивы и вовремя мог предупредить чью-то внутреннюю слабость, при которой всегда хочется чего-то своего. И тогда спустя некоторое время человек понимал, что высокая должность была для него искушением.

О. Георгий привёл к Богу много моих студентов. Он легко становился духовным отцом и для детей своих чад.

Отец Георгий умел ждать и молиться за тех, кто ушёл от него и даже вообще из Церкви, как это нередко случается с подростками из христианских семей. Он умел радостно принимать их назад, без всякого самоуслаждения.

«О. Георгий терпеливо ждал, когда в человеке проснется что-то живое»

Председатель Епархиальной комиссии по социальному служению города Москвы, настоятель храма в честь Входа Господня в Иерусалим в Бирюлеве (Москва) протоиерей Михаил Потокин:

– Отец Георгий был личностью, которую я встретил и кардинально изменил своё отношение к религии, потому что семья моя религиозной не была.

Первым о. Георгия обнаружил мой брат Алексей. Вслед за ним я попал в храм Иоанна Предтечи на Красной Пресне, ещё некрещённым; мне тогда было лет двадцать. Какое-то время я приходил, беседовал с отцом Георгием, потом попросил его меня крестить. Это было в 1985 году.

В этом решении значительную роль сыграла русская классическая литература, которую я, как все тогда, много читал. Отец Георгий катехизацией в современном смысле этого слова не занимался – мы просто беседовали о жизни, о мире, о том, как он понимает то или другое – меня привлекло именно это, а не какой-то набор теоретических знаний.

О том, что бывают таинства, Евангелие, я узнал гораздо позже, а понял ещё позже, а некоторых вещей не понимаю до сих пор.

Институт, в котором я учился и моё членство в комсомоле, посещений храма не предполагали, поэтому крестился я тайно. Было это в храме, куда я пришёл с крёстным, но само таинство прошло потихоньку в крестильне; ни мои друзья, ни знакомые об этом не знали. Из института, пожалуй, уже не выгнали бы, хотя как знать.

Самым удивительным качеством в отце Георгии было его понимание свободы. Он не просто никогда не давал директив, а очень терпеливо ждал, когда в человеке проснётся что-то живое.

Причём он даже не выращивал это живое, а мог и год, и два ждать, пока человек сам «прорастет». Он не ставил перед собой цель кого-то воцерковить или привести в храм.

Это был человек, у которого было сокровище, и он хотел, конечно, чтобы собеседник также приобрёл его, но ведь приобрести его можно только самостоятельно.

Рядом с отцом Георгием было хорошо искать свой путь, потому что, если совсем не то, он мог подсказать, но оставался при этом скорее другом, чем духовником.

У отца Георгия было великое терпение.

Окончивший духовную академию, кандидат богословия, он смиренно выслушивал весь тот бред, с которым я в юности мог прийти к нему.

Для него каждый человек был душой Божией, к людям он относился очень трепетно. Мне кажется, именно это привлекало к нему людей, в том числе интеллигенцию, которая привыкла, что к ней прислушиваются, а не командуют. И это не было педагогическим приёмом, но естественным состоянием человека, который тебя уважает.

Даже мои дети, которых много лет спустя я привёз на исповедь к отцу Георгию, сразу сказали: «Это настоящий священник».

К священству я шёл довольно долго. Когда отца Георгия перевели в Царицыно, его духовные чада стали приезжать по выходным помогать в уборке храма. Храм, честно говоря, и на храм был не похож – в советское время в алтаре стояли станки, сверху был надстроен второй этаж, вся территория – в кучах угля.

По сравнению с Иоанно-Предтеченским, который в советское время не закрывался, и где сохранились мозаики, это был ужас. Помню, на месте Царских врат был шкаф для одежды. Алтарь от основного помещения в советское время отделили кирпичной стеной, а кладка была добротная, и вот мы думали, как её выломать.

В конце концов додумались – взяли бревно (рядом с храмом была лесопилка), подвесили его, раскачали и этим бревном высадили кладку.  И потом выносили это бревно профессор теологии, профессор истории из МГИМО и отец Георгий.

Начиная с этого ремонта, я начал постепенно проникаться приходской жизнью, побывал на разных послушаниях, а рукоположили меня только в 1999. Отец Георгий был этому счастлив, но не потому, что я был каким-то особенным. Просто превыше всего на свете он ставил священническое служение, для него в этом была такая полнота жизни, что он радовался, если священником становился любой из его чад, даже, может быть, не очень к этому готовый.

Мне очень повезло, что я много лет провёл рядом с отцом Георгием – был алтарником в Царицыно, ездил с ним на требы. Личный пример этого человека действовал гораздо лучше всяких наставлений. Например, своих чад он учил читать святоотеческую литературу хоть немного ежедневно.

Но гораздо ярче был пример: отец Георгий, у которого никогда не было автомобиля, едет в метро из Крылатского в Царицыно и читает.

Моменты, когда я был кардинально не согласен с отцом Георгием, несомненно, возникали. Но такие моменты я считаю признаком любых живых отношений; всегда согласным можно быть только с начальством, которому ты угождаешь, но которое при этом тебе безразлично.

К отцу Георгию можно было прийти и сказать: «Я не согласен!», – можно было явно продемонстрировать обиду.

Помню, в 1996 я серьёзно обиделся на отца Георгия, когда он сделал меня директором социального центра при Царицынском храме.

Одно дело служить – читать и петь, и совсем другое – писать бумажки – уставы, письма, приказы, протоколы, годовые отчёты. Правда, вскоре я стал утешать себя мыслью, что тем самым снимаю с отца Георгия часть нагрузки.

Когда уже стал священником, все важные вопросы, связанные со службой и с отношениями на своём приходе, я обязательно обсуждал с отцом Георгием. Как сформировать общину, как помогать людям выстраивать отношения, но при этом не раздавить их своим постоянным вмешательством. Это всё сложно, поскольку у всех нас разные характеры, и можно, конечно, бесконечно стремиться к тому, как делал он, но им же не станешь.

Интересно, что поблагодарить и поздравить отца Георгия времени, увы, хватало не всегда, но, если что-то не ладится и надо посоветоваться, то доезжалось легко и быстро.

К отцу Георгию совершенно не подходит определение «он чего-то не любил»

Армен Попов, руководитель портала «Усыновите.ру», директор Центра развития социальных проектов:

– С отцом Георгием Бреевым мы познакомились в январе 1993 года. Помню, он сразу произвёл на меня впечатление священника, к которому я бы пошёл исповедоваться. Отличительными чертами отца Георгия были чрезвычайная деликатность и смирение.

В то время мне был 21 год, и я не был особо воцерковленным. Потом начал ходить в разные храмы. Почему-то мне казалось, что к отцу Георгию можно ездить только в случае большой проблемы, а исповедоваться у разных священников.

Однажды, совершенно на глаз, я пошёл и исповедался. Поскольку образ жизни я тогда вёл свободный, священник сказал: «Молодой человек, вообще-то дело серьёзное, вам нужно иметь духовника». На это я горделиво ответил, что духовник у меня есть, и это отец Георгий Бреев. Тогда, не прочитав разрешительной молитвы, священник сказал: «А тогда езжайте-ка вы к отцу Георгию Брееву и исповедуйтесь у него».

Для меня это был шок, ощущение неотпущенного греха давило. Я рванул к отцу Георгию, по счастью, застал его в храме, кинулся в слезах и рассказал ему эту историю. На что он улыбнулся и сказал: «А почему ты не приезжаешь? Я давно за тебя молюсь».

Для меня это было невероятным удивлением. Оказывается, мало того, что батюшка помнит меня, он за меня молится! Дальше я ездил уже только к отцу Георгию. Пятнадцать лет прислуживал ему в алтаре.

К отцу Георгию совершенно не подходит определение «он чего-то не любил».

Он очень любил людей, за все годы нашего общения я не слышал от него ни одной раздражённой интонации, хотя, как сейчас понимаю, многократно докучал ему разными вопросами и историями.

В последние годы, когда ему было уже физически тяжело, я невольно слышал, с какими вопросами обращались к нему люди, которые буквально облепляли его после службы. Среди просителей были явно странные и не очень здоровые, но каждому он находил слово утешения и шутки.

При этом как духовник он иногда мог быть строг и говорил вещи, абсолютно лишённые сантиментов.

Нередко, придя к нему с какой-то проблемой, ты не получал ответа, но через какое-то время обнаруживал, что проблема решилась. Это были молитвы отца Георгия.

Были случаи, когда отец Георгий директивно и четко говорил – поступить так или иначе. Я слушался, иногда с изумлением, но никогда об этом не жалел. Моментов, когда я был с ним в чём-то не согласен, не было – были моменты, когда я его не понимал.

Но при этом духовный авторитет отца Георгия был для меня настолько непререкаем, что ситуации внутреннего конфликта никогда не возникало. Сейчас, задним числом, я понимаю, что он глубже знал меня, чем я знаю себя сам, и видел мой путь гораздо дальше, чем я сам.

«Распорядителем судеб» духовных чад о. Георгий никогда не был. Для него очень важна была свобода выбора его духовных чад.

А посоветоваться с отцом Георгием можно было относительно абсолютно любых сфер жизни. Я приходил к нему с личными проблемами, с семейными, с вопросами воспитания детей, и даже с вопросами по работе. И это было, как будто ты внезапно ощущаешь руки, которые тебя страхуют.

В день его отпевания и погребения мы проводили (как это ни странно звучит) онлайн-поминки, и одна из участниц сказала: «Я чувствовала поддержку отца Георгия, как руки отца, который учит ребёнка кататься на двухколёсном велосипеде. Сначала он страхует плотно, но, когда чувствует, что ребёнок сам держит баланс, начинает постепенно отпускать».

Так было и с отцом Георгием – он задал нам вектор, по которому мы двигались. Причём этот вектор мы выбрали сами. И, с одной стороны, это был наш вектор, а, с другой, мы были в его фарватере. В разных жизненных ситуациях я  сверяю свою жизнь с тем, как поступил бы в этом случае отец Георгий, какие слова он сказал бы.