Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит…
Анна Ахматова (1914).
Основной пик активности лесных пожаров уже позади, но сообщения о новых очагах возгорания продолжают поступать. Горят леса в Ульяновской области и Пермском крае. В Рязанской области высший – пятый – класс пожарной опасности объявлен сегодня в двух районах, на территории Окского государственного заповедника продолжают тлеть торфяники.
Есть старинная русская традиция видеть в несчастьях и бедах, обрушившихся на человека, высший смысл. Почти 200 лет назад наш великий баснописец внес необходимый коррелят к этой библейской мудрости. Мужичок Фаддей из знаменитой крыловской сатиры, в подпитии поджегший свою избу, напрасно прикрывается благочестивой ссылкой — «Бог посетил меня». В этом несчастье нет небесного касания, а есть лишь суровое обличение и грозный знак.
Эта горькая мысль невольно всплывает в сознании, когда сталкиваешься с многочисленными попытками в официальных СМИ затушевать события нынешнего лета, когда горела русская земля и когда миллионы наших сограждан (в том числе детей, стариков, больных) были лишены возможности дышать не отравленным угаром воздухом. Стихийное бедствие? Да. Преодолено мужеством людей? Да. Получен важный урок, приобретен насущный опыт? Конечно. Но все это не означает, что случившееся является очередным поводом для самоуспокоения и самовозвеличивания. Напротив, произошедшее резко высветило наши болезни и требует не только констатации жесткой правды о случившемся, но и перемен в сложившемся положении вещей. В том числе и «организационных выводов».
В интервью тележурналисту один из жителей дотла сгоревшего села Мохового Луховицкого района Московской области четко обрисовал причину большого количества погибших односельчан: «Не было бы этих жертв… Если стоял бы автобус. Пришел хоть один милиционер даже и сказал бы: «Вот критический момент, садитесь в автобус. У кого нет личного транспорта, садитесь и отчаливайте». Не было этого!»
«Спасались, как могли. У кого техника была, — говорит другой погорелец, — те смотались. У кого нет — здесь остались. Оттого столько жертв».
В Моховом погибло 15 человек (всего по стране от пожаров — 60). Если бы районная администрация не бросила село в беде, то гибели людей можно было избежать. Пусть не хватало пожарных расчетов, техники, но быть рядом, прислать автобусы вполне посильно.
Блоггеры, отправившиеся в эпицентры бедствия и снявшие там фоторепортажи, добровольцы, собиравшие и доставлявшие помощь погорельцам, или принявшие участие в борьбе со стихией, именно они смогли через интернет донести до общественности жесткую правду о происходящем. Растерянность государственных структур, отсутствие нужного оснащения у пожарников, равнодушие чиновников, бессилие нашей деревни, провинции, неорганизованность и слабость общества, нецивилизованные и дикие нравы, эгоизм…
Что вы хотите, говорят сейчас некоторые политологи. Сказалась, де, старая традиция отечественного невежества. Действительно, каковы же они, наши традиции?
Россия — «деревянная страна» — горела исстари, регулярно и страшно. Дома тушили всем миром, часто бестолково, неорганизованно, а на борьбу с пожаром в лесах организовать мужиков было нелегко. Лишь с 1908 г. крестьянам за участие в тушении лесов стали платить, но суммы были недостаточными. Например, в 1912 г. за четырехдневное участие в тушении леса в имении губернского предводителя дворянства А.Д. Самарина (Богородский уезд, Восточное Подмосковье) 200 крестьянам было выплачено на всех… 15 рублей (возможно, что это было дополнением к государственной оплате равной 1 рублю в день на человека).
Однако была и другая, на мой взгляд, более существенная, сторона медали. Пожарный, его труд окружались в обществе ореолом почета. Ширилось движение добровольных пожарных дружин. Пожарные команды были в городах, в селах — добровольные пожарные дружины.
В административном центре огромного по размерам Богородского уезда (включал в себя значительную часть нынешнего Восточного Подмосковья с его торфяными болотами) в конце XIX в. пожарные дружины насчитывали более 400 человек (общая численность горожан — 11,5 тысяч). Регулярно устраивались городские смотры-соревнования пожарных, собиравшие множество зрителей. Пожарные команды оснащались современными средствами тушения (помпы, трубы, бочки, багры, лестницы и т.п.; для посыльных имелись велосипеды со звуковыми рожками). В уездных городах возникла сеть страховых обществ, страхующих от огня.
В селах одним из средоточий общественной жизни являлись пожарные депо, с обязательными иконами над воротами (они оставались там во многих местностях до начала 1930-х). У депо, словно возле второй церкви, жители собирались на гуляния, на торжественные сходы и проч. В неопубликованных мемориалах сторожил д. Иванисово Ногинского района Московской области описывает деревенский быт начала 1930-х гг. (во многом еще связанный с традиционной, «старой», Россией):
«В середине деревни стояло пожарное депо с двумя конными, на спецтелегах, ручными пожарными насосами. Оборудовано депо было что надо: шланги (брезентовые), топоры, багры, каски и т.д. Около депо постоянно дежурил человек, а другой человек по ночам ходил по деревне с колотушкой, чтобы люди спокойно спали и знали, что их охраняют от пожара и воров. Дежурили по очереди со всех домов… Вечером ребята идут к заветным местам для гуляния. Вперед все собираются у пожарного депо. Слышен звук гармошки, и все радостно ждут прихода гармониста».
Устроено это депо было еще до революции с помощью Богородского земства, как и во многих других селах уезда. А уже в колхозах, до войны, вместо «депо» создавались «пожарные сараи» и соответственно названию и оснащение их было хилое, с недостачей многого из необходимого инвентаря.
Летом 1922 года, после предшествовавшей голодовки, в Восточном Подмосковье бушевали пожары, загорались и торфяные болота (тогда еще не осушенные). Пожарные дружины и крестьяне, по воспоминаниям очевидцев, умело справлялись с этой напастью. Новые власти же пользовались моментом и в принудительном порядке направляли на тушение в горящий лес местных священников, что вызывало ропот и недовольство народное…
В дореволюционной России Серебряного века росло и укреплялось местное самоуправление. Даже революционный хаос и насильственная перестройка не смогли пресечь его развитие: в 1920-е гг. наработки и механизмы народной демократии еще сказывались в провинции. В частности, в противопожарном деле, во взаимной трудовой и бытовой солидарности в деревне.
Как раз местное самоуправление в нынешней России фактически полностью парализовано. В обществе отсутствуют навыки к самоуправлению, которые нарабатываются десятилетиями и веками. Когда же ход событий рождает на местах элементы народной демократии, то бюрократия быстро пресекает этот естественный рост. Вместо него насаждается безжизненный суррогат в виде каких-нибудь поселковых собраний (полностью подконтрольных административной вертикали) и проч. Александр Солженицын постоянно, отчаянно пытался убедить верховную российскую власть в насущной необходимости запустить в стране развитие местного самоуправления, без которого наша земля не сможет быть обустроена. Его попытки остались гласом вопиющего в пустыне. Но без раскрепощенной частной инициативы граждан земля наша будет всегда прозябать в запустении. Не об этом ли она прокричала этим пылающим летом?!
Павел ПРОЦЕНКО
