Наш капитал — знакомства

Государство решило помогать негосударственным организациям, связанным с развитием гражданского общества в России. Такой закон был принят Госдумой в третьем, окончательном, чтении

Негосударственных организаций в России исторически очень мало. Как показывают опросы, наши люди объединяться друг с другом не умеют и, главное, совсем не хотят. Помогут ли государственные деньги объединить людей и спровоцировать рождение гражданского общества? О новом законе и старых тенденциях рассуждает руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра Алексей ЛЕВИНСОН.

— Алексей Георгиевич, насколько жизнеспособна идея государства помогать некоммерческим организациям?

— Негосударственные некоммерческие организации, НКО, по определению не принадлежат ни государственным организациям, ни бизнесу, образуя какую-то третью форму. Поэтому господдержка дело хорошее, но главным НКО считают отсутствие помех и препятствий со стороны государственных и муниципальных органов. Главное — исполнять Конституцию Российской Федерации и без нужды не вмешиваться в их деятельность. Впрочем, для этого не надо никаких особенных постановлений.

— Как вы можете охарактеризовать отношения государства и НКО?

— От сотрудничества до резкого противодействия. Не так давно, например, принимались дополнения к законам о налогообложении, которые создали препятствия для работы некоммерческих организаций, получающих финансирование из-за рубежа. Это было сделано в порядке наказания нескольких структур, чья деятельность вызывала подозрение у некоторых руководителей. А в результате под пистолетом оказались вообще все НКО: реально за неисполнение противоречащих требований почти никого не карают, но теперь любую организацию можно обвинить в том, что она не исполнила требований закона. В результате у властей всех уровней появился инструмент, чтобы сводить счеты с неугодными организациями не только по политическим соображениям, но и ради материальных выгод — из-за помещений, счетов — чего угодно.

— Давайте разберемся, о каких организациях идет речь, по какому признаку у нас в России люди объединяются чаще всего? Судя по всему, самый многочисленный ресурс — общество садоводов-любителей, в котором тысячи членов. Неужели крепче всего людей объединяют грядки с кабачками

— По результатам наших опросов, самыми массовыми действительно являются садоводы-любители, различные жилтоварищества и союзы ветеранов. Надо отметить, что все это не классические НКО, к которым привыкли на Западе. У нас люди объединяются не тем способом, как у них.

— В чем это отличие?

— На сегодняшний день в нашей стране самая сильная форма социальной самоорганизации общества — сеть знакомств.

— То, что называют кумовством?

— Кумовство — связи родственные. А в нашем обществе большее значение имеют связи по знакомству, потому что цепочки родства в российском социуме уж очень короткие — в лучшем случае все ограничивается двоюродными братьями. А знакомства можно расширять довольно успешно вплоть до 45-50 лет, после чего люди обычно начинают терять контакты, постепенно превращаясь в одинокого старика или, как чаще бывает у нас в стране, в одинокую старушку. Сегодня чем больше у человека знакомств, тем больше у него социальный капитал, который некоторые специалисты пересчитывают в денежном эквиваленте. Это довольно легко понять: если у человека есть знакомый начальник отделения милиции, главврач больницы и декан факультета, он может конвертировать свои знакомства в деньги, потратив на одни и те же услуги меньшую сумму, чем человек, подобных связей не имеющий. Эти сети, безусловно, существуют во всех обществах, но на Западе сходные формы сосуществуют с множеством других. А в нашем случае именно они принимают на себя очень большую нагрузку. В советские времена блат вкупе с дефицитом был сильнейшим механизмом, обеспечивавшим социальную и экономическую жизнь общества. Сегодня, по данным, которые собирает наш центр, роль знакомств продолжает оставаться очень высокой в решении вопросов трудоустройства, получении медицинской помощи и образования.

— А какие формы самоорганизации присутствуют на Западе?

— Классикой гражданского общества и некоммерческой организации является объединение горожан на основе какого-то общего интереса. Это сообщества клубного типа — женские, кулинарные, туристические. У нас все это находится в зачаточном состоянии, потому что мы не хотим вступать в негосударственные организации — это подтверждено многочисленными опросами.

— Это как-то обусловлено исторически?

— В нашей стране достаточно долго власти проводили целенаправленный «социоцид», то есть уничтожение социальных организаций определенного типа. Давайте вспомним, что всплески самой большой активности в создании негосударственных некоммерческих организаций были в России в период революций 1905-1917 годов. Тогда количество различных обществ, комитетов, кооперативов, организаций и клубов возросло в десятки раз. Кстати, Российская социал-демократическая рабочая партия возникла именно на этой волне — как добровольная некоммерческая негосударственная организация. Но захватив власть и став организацией государственной, первое, что она начала делать,— давить себе подобных. Далее такой тип социальной организации был уничтожаем на протяжении всех лет советской власти: иногда уничтожали самих членов этих организаций, иногда не давали им возникнуть, иногда так запугивали людей, что те боялись туда вступать. Уничтожались не только политические партии-конкуренты, как, например, эсеры, но и кредитные товарищества, организации краеведов, общества по изучению языков эсперанто.

— Но тогда, по идее, получив социальную свободу сегодня, люди, наоборот, должны наконец-то воспользоваться возможностями…

— Все не так просто. След этих репрессий, длившихся на протяжении трех поколений, продолжает сохраняться в сознании и нынешней «непоротой» молодежи. Мы знаем, люди очень неохотно вступают в любого рода организации, если речь не идет об организациях государственных. Сколько раз я слышал от молодых людей, что им хотелось бы, чтобы снова были государственные молодежные организации вроде комсомольской и пионерской… Люди воспитаны с той мыслью, что государство в любом случае всегда главнее и в этом смысле лучше всего остального. Поэтому, если организация не государственная и при этом не имеет прямого коммерческого интереса, это вызывает только подозрение как у чиновников, так и у простых людей.

— В Европе, например, государственное тоже зачастую считается более надежным. Свидетельствует ли привязанность ко всему государственному об отсутствии внутренней свободы?

— Тут надо смотреть, где причина, где следствие. В Европе, как правило, наряду с монархией всегда существовали города с их городскими свободами. Сама идея того, что можно жить и быть настолько свободным от власти герцога или короля, что они даже не имели права войти на территорию города, является профилактикой против тоталитаризма. Тоталитаризм означает, что власть есть везде, она всепроникающая, как радиация. В нашей культурной практике нет для нее такого барьера, который создавали городские свободы. У нас имели некую свободу университеты и академия наук, но и они ее утратили. Наш руководитель Юрий Левада говорил, что свобода, которую не взяли, а от кого-то получили, людьми не ценится и долго не продержится. Кажется, что так оно и вышло.

— То есть копать надо еще глубже, забираясь в дебри славянского менталитета?

— Ну, этим вопросом занимались многие умы, и объяснений предложено много. Одни начинают с того, что при великом переселении народов мы оказались «в хвосте», другие говорят, что завоеватели навязали нам, оседлому народу, политический порядок народа кочевого, третьи, что мы, как народ равнинный, никогда не имевший естественных границ, отгораживающих нас от соседей, всегда жили при чужой власти… Настораживает, что во всех этих построениях причиной наших внутренних проблем оказываются внешние факторы, влияние «чужих». Но как бы то ни было, ясно, что какими-то простыми способами создать гражданское общество у нас в стране не получится.

— Тем не менее, возвращаясь к нашему времени, мы все-таки можем найти сильные общественные организации — тот же Комитет солдатских матерей.

— Это очень интересный феномен, потому что в нашей социальной культуре действительно есть невидимая ниша, в которой хранится программа объединения граждан. Она срабатывает в момент несчастий и бедствий. А под бедствиями и несчастиями люди у нас в стране понимают ситуацию, когда государство перестает выполнять возложенные на него функции. Худшее, что может постигнуть наш народ, думают россияне,— утрата государства. Но в то же время, если государственная власть хотя бы временно отключается, мы тут же начинаем себя спасать и самоорганизовываться без смущений. Если государство должно оберегать, скажем, наших детей, которые пошли в армию, а оно этого не делает,— женщины объединяются в комитеты. Если государство должно следить за тем, чтобы с нами обращались честно, а нас обманули,— мы объединяемся как обманутые дольщики. В этом случае люди считают себя вправе объединиться и защищать себя так, как они сочтут нужным. Я это говорю на основании опять же разговоров с респондентами, которые часто заявляют: «А тогда я возьму автомат и буду защищать свою семью». Шутить с этим никак нельзя.

— То есть гражданское общество на основе таких протестных организаций не вырастишь?

— Выращивать гражданское общество — это все равно, что выращивать грибы — нужны очень сложные, фактически уникальные условия, трудновоспроизводимые искусственно. Нам действительно необходимо развитие положительных форм некоммерческих организаций, а для этого были бы полезно не патерналистское, а партнерское отношение государства. НКО, которые мы обследовали, в основном говорят муниципальным и федеральным властям: давайте сотрудничать, а если вам это не нужно, тогда просто не мешайте. Большего они, как правило, и не просят.

Беседовала Елена КУДРЯВЦЕВА