Русский город медресе и минаретов
Михаил Васильевич Нестеров родился в 1862 году в Уфе. Это был город, в котором звон колоколов перекликался с криками муэдзинов. Притом веротерпимость была одним из базовых принципов существования Уфы. Сосед-православный угощал соседа-мусульманина блинами и получал на другой день добрый кусок чак-чака.
Нестеров рос в русской, православной семье, и звон колоколов был ему все-таки ближе, а православные праздники были такими же радостными, как в Москве и других городах центральной России.
Михаил Васильевич вспоминал о своем детстве: «Ранняя весна, Пасха. Посмотришь из залы в окно или выскочишь, бывало, за ворота, что там творится? А там празднично разряженный народ движется по улице к качелям… Солнце светит особенно ярко. В воздухе несется радостный пасхальный звон. Все веселится, радуется, как умеет. Пьяных еще не видно, – они появятся к вечеру, когда все наслаждения дня – балаганы, качели – будут пережиты, когда горожане побывают друг у друга, попьют чайку, отведают пасхальных яств и питий. Вот тогда-то и пойдет народ с песнями, с гармоникой».
Семья была зажиточной, купеческой, религиозной. Отец – преуспевающий мануфактурщик и галантерейщик. Впрочем, он гораздо больше любил книги не конторские, а исторические и художественные. Видимо, он и послужил катализатором, пробудившим интерес сына к искусству.
Всего же детей была дюжина, но выжили двое – Михаил и сестра Александра. Высокая детская смертность в то время особенно не удивляла, но это все же было чересчур. Можно сказать, что с первых лет жизнь Нестерова сопровождалась постоянной горечью утраты.
Увы, так будет и во взрослой его жизни.
Нестеров вспоминал: «Зимний вечер, мы с сестрой остались в горницах с няней. Сидим в столовой за круглым столом, я леплю какие-то фигурки не то из воска, не то из теста. Мы с сестрой ждем приезда родителей со свадьбы, ждем гостинцев, которыми, бывало, наделяли гостей в таких случаях».
Можно было бы предположить, что мальчик вырастет и станет скульптором. Но он стал живописцем.
Непростая жизнь русских художников
А мог бы стать обычным обывателем. К этому, собственно, все и шло. До 12 лет Миша посещал уфимскую гимназию, а потом переехал в Москву. Завалил экзамены в Техническое училище и поступил в реальное училище Константина Воскресенского. Тоже с техническим уклоном.
Именно Константин Павлович распознал в юноше способности к художествам и посоветовал поступить в Училище живописи, ваяния и зодчества. Благо оно находилось на той же Мясницкой, всего в половине версты.
Михаил поступил с первой попытки. Одним из его руководителей стал Василий Перов. Он привел Нестерова к передвижникам. Первые работы были в их духе. Жанровые сценки из жизни простого народа.
Сами названия говорят за себя: «В ожидании поезда», «Экзамен в сельской школе», «В снежки». Нестерова, которого мы знаем, здесь пока нет.
Затем – смена города и, соответственно, учебного заведения. Михаил Васильевич в столице, поступает в Академию художеств. Но Петербург ему, привыкшему к московским вольностям, не нравится. Проучившись там всего несколько месяцев, Нестеров в 1882 году возвращается в Москву, к любимому Перову.
Перов, однако, умирает. Нестеров только и успевает написать его портрет в гробу. Злая судьба продолжает отбирать у Нестерова самых дорогих ему людей.
Нестеров в отчаянии: «Как случилось, что Василий Григорьевич Перов… стал седым, разбитым стариком и теперь умирает в злой чахотке?»
Увы, вопрос ответа не имел.
Судьба любимого учителя вообще была трагична. У него умирает жена, следом за ней уходят два ребенка. Все это отражается в тематике картин – «Проводы покойника», «Утопленница», «Сцена на могиле». А после – чахотка, воспаление легких и тиф. И смерть в 48 лет, в бедной земской кунцевской больнице.
Вместо Перова учителем Нестерова становится Алексей Кондратьевич Саврасов. Еще не совсем опустившийся, но уже сильно и тяжело пьющий. Правда, эта история длится недолго – в том же 1882 году Саврасова выгоняют из училища. Роль же наставника занял относительно благополучный передвижник Маковский.
Зато – о, счастье! – летом 1883 года, будучи в родной Уфе, Нестеров познакомился со своей будущей супругой Марией Ивановной Мартыновской.
Родная Уфа
Кстати, Михаил Васильевич все чаще и все глубже тоскует по своему родному городу. Старается при первой же возможности там побывать. Жалуется в одном из писем: «Где бы я желал быть на праздниках – это… в Уфе, но теперь об этом уже говорить поздно, надо было думать раньше».
Степной городок с изобилием куполов медресе и минаретов мечетей становится вдруг для него символом настоящей России.
И как же радуется он всякому посещению своей русско-башкирской родины! Художник пишет: «Лето провел беспорядочно… Скакал, как сумасшедший, на своем Гнедушке. Извозчики на бирже, мимо которых я проносился ураганом, кричали мне следом: «Смотри, Нестеров, сломаешь себе шею!» Конечно, к этому было достаточно случаев, летал я через голову моей лошадки не раз, но шея оставалась несломленной».
Впрочем, он в Уфе не только развлекается, но и работает. Нестеров писал: «Мастерская у меня очень удобная, в три окна, и больших… «Пустынник» подходит к концу. Кроме него я делал иллюстрации к истории Петра В. и некоторые другие».
До «Пустынника», впрочем, еще далеко. Но все отчетливее тянет в прошлое, притом в далекое. На картинах Нестерова гибнет Лжедмитрий. Иван Грозный, вальяжно развалившись на троне, принимает послов. Бородатые погорельцы у монастырской стены собирают на храм. Русский царь, словно простой мужик, идет пешком на богомолье.
Здесь еще нет знаменитого, сугубо нестеровского простора, в воздухе не разлита нежная печаль. Но это уже совершенно иные миры.
И, как ни странно, в их создании помогает город минаретов, старая добрая Уфа. Художник пишет: «Вот уже прошла неделя, как я в Уфе, которая, несмотря на все усилия цивилизации, все та же немудреная, занесенная снегом, полуазиатская… По ней нетрудно представить себе сибирские города и городки. Начиная с обывателей, закутанных с ног до головы, ездящих гуськом в кошевках, и кончая сильными сорокаградусными морозами, яркими звездами, которые в морозные ночи будто играют на небе; им словно тоже холодно, и они прячутся».
Горя много не бывает
В 1885 году, во время одного из посещений своей родины, Нестеров делает предложение Марии Мартыновской. Девушка согласна. Правда, противятся родители художника, но для Михаила Васильевича это не проблема. Ему уже 23 года, он немало видел горя и только что ему присвоили звание свободного художника.
Словом, вполне самостоятельная, состоявшаяся личность.
Впрочем, судьба решила, что именно горя было мало. В том же 1885 году Михаил Нестеров венчается, а уже на следующий год Мария Ивановна, не перенеся роды, умирает. Оставив дочь Оленьку.
После смерти любимой супруги Нестеров переключается на женские образы. И все они, фактически, изображают Машу, счастье с которой длилось только один год. Особенно впечатляет «Христова невеста». Этих «Невест», вообще говоря, было несколько. Первую Михаил Васильевич написал практически сразу же после трагедии, в 1886 году. А последнюю – в 1913-м.
Сергей Дурылин писал: «Достаточно сказать: «тургеневская девушка», чтобы младшая сестра пушкинской Татьяны предстала пред нами, так достаточно произнести «нестеровская девушка», чтобы появился перед нами живой облик девушки из народа, поэтический образ, неразрывный с безмолвной печалью».
Первый успех
В 1888 году Михаил Нестеров пишет «Пустынника». Старик, полностью отказавшийся от мирских радостей, неспешно бредет вдоль застывшего водоема. Все вокруг оцепеневшее, тихое, невзрачное и сокровенное. В этой работе зрителю впервые открылась знаменитая нестеровская Россия.
И ее же – первую – купил у Нестерова Павел Третьяков. Радости Михаила Васильевича не было предела: «Павел Михайлович приехал неожиданно… Пробыл около часу… и неожиданно, вставая, спросил, не могу ли я уступить вещь для галереи? – о, Боже мой, могу ли уступить?! – каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею».
Заодно наступило признание отца живописца. Тот сразу сказал, что не согласится считать его «готовым художником», пока работы сына не станет покупать великий коллекционер.
Третьяков не поскупился, и на полученные от него деньги Михаил Васильевич отправляется в свое первое заграничное путешествие. Он в восторге и от европейской природы. Но в ней живописцу тоже видится Россия.
Доходит до абсурда. Первые наброски одной из самых русских нестеровских работ – «Видение отроку Варфоломею» были сделаны художником на Капри.
«Видение» было написано в 1890 году. Оно открыло серию полотен, посвященных Сергию Радонежскому. А Нестеров считал его лучшей своей работой.
Вообще говоря, в это время – в первую очередь, под воздействием смерти жены – произошел очень резкий скачок в творчестве живописца. Вчерашний школяр сразу сделался мэтром.
Храмовые росписи
«Видение отроку Варфоломею» попадается на глаза профессору Адриану Викторовичу Прахову. Он в это время руководит росписями Владимирского собора в Киеве. Прахов сразу понимает: ему нужен именно этот художник. И приглашает Нестерова расписывать храм.
Правда, для Михаила Васильевича все не столь очевидно. Слишком уж неожиданное предложение. Он долго колеблется, но потом все-таки соглашается. И вновь отправляется в европейское путешествие. На этот раз у него есть вполне определенная цель – изучать росписи византийских храмов.
Результат превзошел ожидания. Особенно поразило современников изображение святых на фоне природы. И художник получает новое предложение – расписать дворцовую церковь Александра Невского в грузинском поселке Абастумани. Заказчик – цесаревич Георгий, младший брат императора.
Таким образом, Михаил Васильевич сближается с царской семьей.
А в 1905 году от руки террориста погибает великий князь Сергей Александрович. В память о нем вдова, великая княгиня Елизавета Федоровна открывает в Замоскворечье Марфо-Мариинскую обитель. Расписывать главный храм приглашают хорошо знакомого художника Нестерова.
Михаил Васильевич писал об этой церкви: «Храм Покрова – лучший из современных сооружений Москвы, могущий при иных условиях иметь помимо прямого назначения для прихода назначение художественно-воспитательное для всей Москвы».
Он и вправду ставил перед собой цели в некотором роде просветительские. Писал о композиции «Путь ко Христу»: «Мне хотелось досказать то, что не сумел я передать в своей «Св. Руси». Та же толпа верующих, более простолюдинов, мужчин и женщин, детей, идет, ищет пути к спасению… Фоном для толпы, ищущей правды, должен быть характерный русский пейзаж, лучше весенний, когда в таком множестве народ по дорогам и весям шел, тянулся к монастырям, где искал себе помощи, разгадки своим сомнениям и где сотни лет находил их, или казалось ему, что он находил».
Церковные росписи и живописные полотна соединялись у Михаила Васильевича в единый жизненный сюжет.
Язвительный и ироничный
В повседневной жизни Нестеров был ироничным, язвительным, очень строгим по отношению к коллегам. Вот его отзыв об архитекторе Клейне и его Музее на Волхонке:
«Если у него нет таланта создать русский стиль, как единственно возможный и желательный в русской Москве… то пусть он ограничится постройкой дач в Парголове для купцов из немцев, это и ему доходно будет, да и нам не обидно… Он и невинность соблюдет, и капитал приобретет».
Но если что западет в душу – не стеснялся выразить восторг. Писал, например, о триумфе Шаляпина в роли Ивана Грозного: «Что-то случилось. Напряжение растет. Еще момент – вся сцена превратилась в комок нервов, что быстро передается нам, зрителям. Все замерло. Еще минута, на сцене все падают ниц. Справа, из-за угла улицы, показывается белый в богатом уборе конь: он медленным шагом выступает вперед. На коне, тяжело осев в седле, профилем к зрителю показывается усталая фигура царя, недавнего победителя Новгорода… Великий государь в раздумье озирает рабов своих… Страшная минута. Грозный час пришел… Господи, помяни нас грешных!»
И хвалил макет Казанского вокзала: «Постройка будет украшением Москвы и могла бы быть не помехой и в Кремле Московском».
После революции
Революция ставит большую убедительную точку практически под всем, что делал Нестеров. Ни о картинах со святыми, ни о храмовой росписи речь больше не шла. Как бы вообще не посадили.
Но Михаила Васильевича не спешат репрессировать. Видимо, молодая власть еще не очень понимает, как ей себя вести по отношению к этому живописцу.
Правда, и в дальнейшем никаких проблем не возникает. Разве что в 1938 году его арестовали, но через две недели отпустили безо всяческих последствий. А в 1941 году вручили Сталинскую премию – за портрет физиолога Ивана Павлова.
Нестеров пишет обычные портреты и пейзажи. Из пейзажей, естественно, исчезают монахи, а с женских лиц уходит сугубо нестеровская светлая грусть. Горький сказал про картину «Девушка у пруда», написанную в 1923 году: «О каждой нестеровской девушке думалось: она в конце концов уйдет в монастырь. А вот эта девушка – не уйдет. Ей дорога в жизнь, только в жизнь».
Мимикрия? Не обязательно. Сейчас уже никто не узнает.
Скончался живописец в 1942 году. В Боткинской больнице, от инсульта. Ему было 80 лет.
