Болтуновы давно хотели переехать на Черное море. Надоел режим «черного неба» в родном Красноярске. У отца семейства Сергея онкологическое заболевание. У 40-летнего сына Дмитрия в анамнезе семь операций по поводу лицевой расщелины. Долго подбирали подходящее местечко. Наконец продали дом и поехали. В конце ноября они приехали в город-курорт Анапу. А 17 декабря увидели, что из режима «черное небо» попали в режим «черное море». Не зная пока, какое принять решение, Татьяна с сыном Димой каждый день приходят в штаб. Они волонтеры.
Штаб по поиску и спасению птиц расположился на базе отдыха «Витязево» (сейчас переехал на базу отдыха «Динамо» в Гостевом проезде. – Ред.).
Сюда приезжают автоволонтеры и те, кто готов искать вдоль берега замазученных птиц. Координатор Любовь показывает карту, на которой береговая линия поделена на секторы. Без присмотра сегодня остался только один сектор – от штаба «Высокий берег» до лестницы «800 ступенек».
Пешком туда далеко. Ждем автоволонтера. Вдруг кто-то откликнется.
Все, кто вызвался ранним утром, уже уехали на задачи. В штабе временное затишье. Только ритмичный стук во дворе нарушает прибрежную тишину, как будто кто-то однообразно долбит клювом. Это юноши готовят коробки для отлова птиц: ножницами пробивают одинаковые отверстия для воздуха. «Не в ту сторону. Пробивать нужно изнутри, тогда острые концы дырок будут снаружи. Чтобы птица не поранилась», – наставляют их опытные.
На задачу поедем вместе с Татьяной и Димой. Мы неспешно болтаем в ожидании автоволонтера. Когда Дима говорит, видно, что у него вздернута верхняя губа и оголены верхние зубы. От этого лицо кажется каким-то несерьезным. В народе такую особенность называют «волчья пасть». И приписывают людям с такими особенностями интеллектуальные отклонения. Издалека действительно кажется, что Дима не очень хорошо понимает происходящее.
На самом деле Дима здесь при штабе один из самых надежных волонтеров. И уж точно – самый безотказный.
Говорит не всегда внятно, но рассудительно: «Ты же знаешь, мама, я добрый мальчик. Но слишком добрым быть нельзя – заездят. И слишком злым быть тоже нельзя – раздавят».
Татьяна ласково называет его «мой сыночек» и без смущения рассказывает, что Димочка родился «такой», потому что его отец работал на Белоярской АЭС.
Через час появляется Мария. У нее выдался свободный час, и она готова быть автоволонтером. Значит, мы можем поехать на задачу.
На продуваемом морском берегу мазутом не пахнет. Около штаба, где берега заросли травой, запах ощущался сильнее.
«Вот и не знаем, как теперь быть: возвращаться обратно или оставаться здесь», – в задумчивости Татьяна бредет по морскому берегу. А Дима собирает с пляжной гальки пластиковые крышки от бутылок и относит в мусорные контейнеры. Вдруг отстал: увидел мазут на камешке и принялся очищать его палочкой.
Свою замазученную чомгу мы найдем не в этот день. А на следующий – на Бугазской косе. В этот раз птиц мы не нашли: отзваниваем в штаб. Нас забирает автоволонтер и возвращает обратно.
А нужно ли спасать птиц, если они все равно погибают?
Имеет ли смысл спасать замазученных птиц – такой вопрос всплывает в местных жарких дискуссиях постоянно.
В отличие от идентичного разлива мазута 2007 года в этот раз работа с птицей была налажена быстро и четко.
В 2007 году во время шторма 6-7 баллов в Керченском проливе утонули четыре сухогруза, разломился танкер класса река-море «Волганефть-139». В море вылилось 3000 тонн мазута, почти 7000 тонн технической серы. Погибли 35 000 птиц.
«В 2007 году работа по спасению птиц полностью провалилась. А в этот раз четкая, организованная система – от мониторинга берега до выписки птиц из стационара и передачи в реабилитационные центры – была выстроена всего за две недели», – рассказывает Александр Емельянов, эксперт проекта «Земля касается каждого».
В первых же числах после разлива он приехал сюда в командировку. Сейчас приехал снова – как волонтер.
Однако выстроить систему – не значит спасти всех птиц. Несмотря на героические усилия волонтеров, ветеринаров, радушие местных предпринимателей, которые отдали под штабы и мойки свои помещения, даже отмытые птицы продолжали погибать.
В парке «Аристей» на хуторе Усатова Балка погибли все отмытые птицы, которые оставались там на передержке.
В реабилитационном центре «Пеликан», куда была отправлена одна из партий птиц в ночь с 7 на 8 января, погибли 95% партии – 178 птиц. Но средняя статистика выживаемости за все время приема птиц там составила 9% (99 птиц из 1068 принятых).
Впрочем, общая статистика еще печальнее.
По последней сводке оперштаба, с 17 декабря по 27 января было найдено 7336 особей. На реабилитацию поступили 3166 птиц, из которых 250 продолжают лечение в центрах реабилитации, а 245 были выпущены в естественную среду обитания (судьба их неизвестна, потому что птицы были не окольцованы).
Даже если выпущенных птиц считать живыми, процент выживаемости не больше семи.
«Основная причина гибели птиц – сильная интоксикация», – считает Ксения Михайлова, директор центра реабилитации диких животных «Сирин» (Санкт-Петербург).
Парадоксально, но чем грязнее птица, тем больше у нее шансов на выздоровление. Те, которые сильно испачкались мазутом, погибают в течение суток. Если птица живая, значит, не так давно контактирует с мазутом и получила не такое сильное отравление.
А вот если на птице лишь несколько мазутных пятен, значит, она постоянно себя чистит, глотает испачканные перья. И по итогу получает долгое токсическое отравление. У таких птиц, как ни странно, меньше шансов на выживание.
Стоит ли их спасать?
«С одной стороны, в Краснодарском крае, ежегодно гибнут тысячи чомг. Когда начинаются продолжительные шторма, они не могут охотиться на рыбу и погибают от голода, – говорит эксперт проекта «Земля касается каждого» Александр Емельянов. – Я слышал, как один сотрудник МЧС сказал: «Ну что вы возитесь с этой птицей, это естественный отбор».
Но нет, я не согласен! Это неестественный отбор! К гибели этих птиц привел антропогенный фактор. Эта катастрофа случилась по вине людей.
У экосистемы есть свои закономерности. А мы вмешиваемся в этот процесс и нарушаем баланс, до конца не понимая, какой он хрупкий.
Даже если популяция в целом не страдает, эта лишняя смертность не пройдет бесследно. Возможно, даже одна лишняя погибшая птица изменит экосистему в целом. Лично для меня каждая погибшая птица в результате аварии – это трагедия. И даже если выживаемость будет составлять один процент, эта работа по спасению птиц имеет смысл».
«Фейри», крахмал… или немного водки?
Споры, как именно спасать птиц от мазута, продолжались долго. И все-таки работает та схема, которую ветеринары и орнитологи опытным путем выработали в первые дни. Замазученную птицу посыпают крахмалом, который как сорбент впитывает часть мазута, а потом, бережно придерживая шею и голову, отмывают в теплой воде с помощью «Фейри».
«Неэкологично! Смывает жировую прослойку!» – пишут эко-блогеры.
«Никакое другое средство мазут не берет», – говорят те, кто моет птицу.
«Мазут – это жирорастворимое вещество. Как только мазут попал на перо, он уже смешался с жиром этого пера. Смываете вы его «Фейри» или чем-то другим – вы все равно смоете с птицы это защитное сало. Оно уже соединилось с мазутом», – объясняет Ксения Михайлова.
Другим пунктом для разногласий стал крахмал и рекомендуемый протоколом сорбент полисорб. «Крахмал забивает дыхательные пути и вызывает у птиц пневмонию, а полисорб закупоривает кишечник, – заявили специалисты парка «Аристей» после того, как вся отмытая птица у них погибла. – Выжили только те, кому мы вливали… водку (по 0,5 мл на чомгу, по 1,5 мл – на гагару)».
«Водку ни в коем случае нельзя давать ни птицам, ни животным. Это вызовет у них алкогольную интоксикацию, – возражает Ксения Михайлова. – А крахмал мы в реабилитации используем давно. Например, присыпаем им птицу, попавшую в клеевую ловушку. Просто пользоваться крахмалом нужно аккуратно и действительно следить, чтобы он не попадал в ноздри птице. Также аккуратно и по протоколу нужно пользоваться полисорбом. Это, скорее, вопрос исполнения, а не протокола».
Винохранилище превращается… в реабилитационный центр
Ксения Михайлова приехала в Анапу 6 января. И почти сразу попала на Жемчужную, 9… в семейную винодельню. Хозяин винодельни Артур Биюкьян в первые же дни, когда волонтеры стали подбирать испачканных в мазуте птиц, отдал им под мойку угол подвала в своем ангаре.
Постепенно заботы о птицах разрастались и занимали все больше места. В новогоднюю ночь здесь собрались около 600 волонтеров и столько же замазученных птиц. И вот теперь все три этажа ангара приспособлены под мойку и стационар, выхаживающий птиц в тяжелом состоянии. К нескольким коробкам проведены кислородные концентраторы – это птичьи реанимации. Ассистенты ветврачей спят по 3 часа в день – рук не хватает.
Оборудование винодельни, скромно потеснившееся к углам, теперь густо посыпано крахмалом. «Мы рассчитывали запустить этот ангар летом под производство, но птицы нас опередили, – улыбается Артур. – Ну что ж. Я человек верующий, я знаю, что добрые дела нам воздаются».
Другой ангар, который Артур строил под винохранилище, экстренно, за две недели, был оборудован муниципальными структурами под реабилитационный центр. Аналог такого – больше 700 кв. м – реабилитационного центра для диких птиц, говорят, есть только в Калифорнии.
Ксения Михайлова попала в самый разгар создания этого центра. И даже когда ее командировка закончилась, уехать домой она не смогла – птицы не отпускали.
– У меня там вообще-то четыре медведя, волки и два моих человеческих ребенка, – смеется Ксения.
– А здесь у вас есть любимцы?
– Есть, да. Я, конечно, не рыдаю ночами, но переживаю за них. Особенно за тех, кого привезли в первой партии. Они прошли уже кризисный период, очень хочется, чтобы они выжили. Со страхом жду каждое утро отчет от ночного врача. Смотрю: «Все живы». Уф, можно спокойно ехать на работу.
– А птицы испытывают к вам подобные чувства? Все видели ролик, как лебедь обнимал волонтера, который его мыл.
– Лебедь не обнимал. Он нападал. Лебедь так проявляет агрессию. Самцы именно так душат друг друга шеями, когда дерутся за территорию. Спасенные птицы вообще не любят людей (показывает руки, сплошь до локтя испещренные мелкими ссадинами). Следы от ударов клювом остаются даже через плотные перчатки.
Но постепенно они запоминают: сначала ты делаешь неприятные процедуры (взвешиваешь, даешь витамины), а потом – кормишь. Я тут задержалась в вольере, пока песок чистила, оборачиваюсь: они уже все стоят рядком и смотрят на меня: «А еда?»
Новый реабилитационный центр – это огромный бетонный ангар. Здесь провели вентиляцию, построили 10 закрытых боксов, в которых подогревается песок и воздух и работают инфракрасные лампы для создания искусственного солнечного света. Птиц сортируют не только по породам, но и по срокам пребывания, чтобы не допустить перекрестной инфекции.
К местной звезде, черношейной чомге Чупа-чупс, за фотографиями которой следит вся неравнодушная общественность, нас не пустили. «Мы стараемся не мельтешить и не пускать к птицам посторонних, чтобы птица не привыкала к большому количеству людей. Иначе это будет им мешать потом вернуться в свою среду – они привыкнут к людям», – объясняет Ксения Михайлова.
В ангаре продолжаются работы: непрерывно что-то сверлят, пилят и варят сваркой. В один из ангаров входит «птичья няня» в СИЗе и маске. Предварительно стучит в дверь. «К фоновому шуму птицы привыкают. Но если резко открывать двери, они пугаются. Мы договорились стучать при входе – они привыкают к сигналу. А любая сигнальная система минимизирует стресс – это научно доказано».
Украшение ангара – шесть лазурных бассейнов. В прозрачно-голубой толще воды одного из них кишат маленькие рыбешки и не догадываются, что сюда их привезли лишь в качестве еды.
В остальных бассейнах птицы будут восстанавливать навыки плавания и охоты, когда окрепнут. Сейчас они проходят лечение и восстанавливают жировую прослойку, которая позволит им держаться на воде.
Тесты, которые проводят в ставропольском РЦ «Пеликан», показывают, что даже птицы из первой партии, отмытые 19 декабря, не держатся на воде дольше 20–30 минут.
Значит, их еще нельзя выпускать на природу.
А кроме того, миграционные пути чомг мало изучены (их сложно кольцевать). Поэтому орнитологи не могут уверенно сказать, полетят ли те же чомги в другие края или вернутся в замазученные районы.
Мы спасаем, а не охотимся
Такая табличка висит при входе в штаб по поиску и спасению птиц.
«Как ловить птиц» – спорят чуть меньше, чем «как отмывать птиц от мазута». Но и здесь есть свои больные точки. Поначалу ловцы закупили сачки. Но ловить птиц сачками быстро запретили: неопытный ловец может сломать птице клюв, крылья, перебить лапки.
«Мне сачок выдавали тайком, когда увидели, что я опытный ловец. Все-таки сказался опыт работы в службе спасения животных «Кошкиспас», – рассказывает Ольга Ильина. Она живет в Москве, спасает кошек и застрявших удавов в Питере, а в Анапу приехала с 23-летним сыном, чтобы ловить и отмывать замазученных птиц: «Он первый собрался, ну и я не смогла остаться в стороне».
Как только ловцы стали приносить первых птиц, возникла еще одна проблема. Среди покрытых мазутом бедолаг чаще всего попадались чомга, гагара и баклан. Так вот, чернозобая гагара и хохлатый баклан занесены в Красную книгу и взаимодействие с ними запрещено законом.
«Изъятие из среды обитания животных, занесенных в Красную книгу РФ, равно как их перевозка и содержание образуют состав административного правонарушения. В отдельных случаях эти действия могу квалифицироваться и как уголовно наказуемые – например, как незаконная охота».
Причем законодательно не определено, возникает ли ответственность за изъятие больного или здорового животного.
Ветеринарные врачи и волонтеры подшучивали друг над другом, мол, все ходим под статьей. Но это были невеселые шутки.
Чтобы разъяснить ситуацию, мы попросили комментарий у главного госинспектора федерального госохотнадзора министерства природных ресурсов Краснодарского края Федора Николаевича Фоменко: «Никаких сложностей с краснокнижными видами в работе нет. Письмом Росприроднадзора на режим ЧС все моменты по работе с краснокнижными птицами были приравнены к работе с обыкновенными видами птиц.
После терапии птица перевозится в центры, которым Росприроднадзор РФ выдал разрешение на содержание краснокнижных видов в состоянии неволи».
Видео с его комментарием мгновенно разошлось по волонтерским чатам. Можно спасать спокойно.
«17 лет здесь живу – и не знала, какая у нас водится птица», – говорит Настя, которая больше месяца приходит на мойку отмывать птиц.
Я совсем равнодушна к птицам. И вообще не понимаю, как их различать.
Но когда бок о бок проводишь несколько дней с людьми, которые ежедневно мониторят, спасают, спорят, как именно спасать, и снова спасают диких птиц, начинаешь вдруг любоваться их красотой.
Птиц. И людей.
У чомги, оказывается, длинные ноги и изящный хохолок.
Гагары, когда их отмывают, курлыкают песенки.
Бакланы – такие бакланы!
Один мылся только стоя. Его прозвали Барином. Когда отмыли – оказался красавцем с изумрудным отливом.
Говорят, в Анапе собираются поставить памятник волонтёрам.
Не удивлюсь, если поставят памятник Чомге.
