Первая фронтовая медсестра
Дарья Лаврентьевна Михайлова, она же Даша Севастопольская, родилась в 1836 году в селе Ключищи Казанской губернии. Мать умерла очень рано, а отец, матрос Десятого ластового экипажа в скором времени получил назначение в Крым, в Севастополь.
На всякий случай, поясним: ластовый экипаж – это не тот, который в море в ластах плавает, а наземная команда, обслуживающая всевозможные припортовые суда типа плашкоутов и дебаркадеров. Их называли ластовыми от слова «ласт» – мера вместимости судна, равная 120 пудам.
Воспитание Даша получила морское. Сергей Сергеев-Ценский писал о ней в романе «Севастопольская страда»: «Даша плавала, как дельфин. Иногда пропадала целыми днями на Черной речке, выдирая раков из нор. Гребла не хуже заправского гребца и ставила парус. Ее приятели были приходившие к отцу матросы».
В 1853 году отец погиб в Синопской битве. Даша осталась сиротой и стала зарабатывать – в первую очередь, стиркой. За несколько месяцев скопила денег на корову. Корова для простого человека – все . Жизнь стала налаживаться.
А на следующий год в районе Евпатории высадился англо-французский экспедиционный корпус – мощная вражеская боевая единица. И уже оттуда, сушей, враг стал продвигаться в сторону Севастополя.
Даша Михайлова повела себя странно. Продала все, что было возможно, включая избу и корову, на вырученные деньги купила лошадь, перевязочной материи, уксуса и водки.
Она представляла себя маркитанкой (торговкой припасами, напитками и мелкими товарами при армии в походе – прим. ред.)- мечтала о том, как будет подавать уставшим солдатам флягу, а те, напившись водки и воды, станут ее благодарить и кланяться. И разумеется, платить – девушка рассматривала это предприятие еще и как коммерческое.
Она испекла хлеба, нажарила рыбы. А чтобы к ней не приставали мужики, оделась мужиком. Точнее, матросом – в форму покойного отца. И обрезала волосы.
Соседи, на глазах которых все это происходило, решили, что Даша Михайлова повредилась умом, но особого значения этому факту не придали – в войну с ума сходили многие.
Многие, но не Даша.
«Карета горя»
Ролевая игра очень быстро закончилась. Водка, рыба и хлеб разошлись моментально. О том, чтобы брать деньги с раненых героев, и подумать было невозможно. Осталось немного воды и вопрос: а что дальше-то делать?
Ответ пришел сам собой. Даша огородила верхнюю часть телеги белой материей – получилась кибитка. Материя еще оставалась. Воды можно было набрать в любой момент. И Даша стала разъезжать вдоль линии фронта – кого напоит, кого перевяжет, кого в тыл отвезет. Кроме как перевязать, девушка, к сожалению, ничего не умела – с медициной жизнь ее еще не сталкивала.
Дашина кибитка получила прозвище – «Карета горя». Хотя, строго говоря, эта карета, наоборот, спасала от еще большего горя.
У этой восемнадцатилетней девушки получилось не что-нибудь, а первый в истории передвижной перевязочный пункт. Именно так он вошел в летопись воинского искусства.
Саму же Дашу почитают как первую военную сестру милосердия. Правда, этот титул оспаривает другая девушка, англичанка Флоренс Найтингейл, участвовавшая в той же войне, но с противоположной стороны. Но она приступила к своим милосердным трудам только в апреле 1855 года.
Солдаты поначалу удивлялись столь заботливому и ласковому молодому матросику Александру Михайлову (так Даша всем представлялась). Но в какой-то момент из-под форменной бескозырки выбилась прядь волос – все-таки пожалела Даша их резать под ноль.
У очередного раненого челюсть отвалилась: «Так ты что, девица?» Но раскрывать свою гендерную принадлежность уже было не опасно. Даша успела стать общей любимицей (или любимцем?), невозможно было и представить, чтобы ее кто-нибудь осмелился обидеть – дальнейшая судьба подобного обидчика не стоила бы копейки.
Интересно, что при общем дефиците у Даша не было больше недостатка ни в перевязочных материалах, ни в уксусе, ни даже в водке: многие умирающие солдаты отдавали Даше свои нехитрые ценности – серебряный портсигар, часы с портретом любимой жены, пенковую трубку. Даше деньги были не нужны – на что их на фронте тратить? И когда? Она закупала необходимый провиант и перевязочный материал. Помогали и жители города – приносили кто еду, кто бинт, кто одеяло.
А когда у Даши пала лошадь, она было испугалась и принялась сама таскать свою кибитку, но первый же попавшийся офицер, увидев это безобразие, распорядился выдать новую.
Зато самого страшного – вражеских пули и снарядов – она не боялась. Говорила: «Чего же бояться? Ведь не дурное дело делаю. А убьют меня – так люди добрым словом помянут».
Не боялись этих пуль и Дашини помощницы – несколько молодых жительниц Севастополя принялись добровольно помогать ей, сколотив некое подобие сестринского отряда. Главный врач Севастопольского военного госпиталя господин Ульрихсон писал: «Севастопольские дамы во время бомбардировки города последовали примеру Дарьи».
Один из заброшенных домов Даша приспособила под склад и небольшой госпиталь. Дело налаживалось на глазах.
Добровольцы Пирогов и Дарья
Через два месяца в расположение войск «для поднятия духа» прибыли сыновья самого императора Николая I – великие князья Михаил и Николай. Были здорово удивлены, узнав о Даше. Сообщили отцу: дескать, «ухаживает за ранеными и больными, оказывает примерное старание девица по имени Дарья».
Царь Николай расчувствовался. Приказал пожаловать «девице» золотую медаль «За усердие» на Владимирской ленте и 500 рублей серебром. И пообещал еще тысячу – когда выйдет замуж, «на обзаведение».
О высочайшем награждении было объявлено по всему Черноморскому флоту. Сама Даша отнеслась к нему с крайней серьезностью.
А потом на фронт прибыл знаменитый хирург Пирогов. Он, как и Даша Севастопольская, явился на фронт добровольно. Пришел в ужас от увиденного. Мест в санитарных бараках не хватало. Раненые умирали не столько от самих ран, сколько от заражений. Антисанитария была невозможная.
У руководителя кафедры хирургии Санкт-Петербургской Медико-Хирургической академии, члена-корреспондента Императорской Санкт-Петербургской академии наук, действительного статского советника Николая Ивановича Пирогова беспомощно опустились руки. «Горькая нужда и медицинское невежество соединились в баснословных размерах,» – писал знаменитый хирург.
Медицинское светило европейского масштаба принял лично главнокомандующий князь Александр Сергеевич Меньшиков, правнук легендарного петровского фаворита. Про него говорили: «Храбр в защите крепостного права и застенчив с неприятелем».
Прием правнука «Светлейшего» обескуражил доктора. Пирогов вспоминал: «Я дотащился кое-как до маленького домишка с грязным двором, где заседал главнокомандующий… В конурке, аршина в три в длину и столько же в ширину, стояла, сгорбившись, в каком-то засаленном архалуке судьба Севастополя…
– Вот, как видите-с, в лачужке-с, принимаю вас, – были первые слова главнокомандующего, произнесенные тихим голосом; за этим следовало «хи, хи, хи» с каким-то спазмодически принужденным акцентом».
Все это совсем не обнадеживало.
Меньшиков, между тем, рассказывал: «У нас теперь какая-то Дарья, говорят, очень много-с помогала-с и даже сама перевязывала-с раненых под Альмой».
«Какая-то Дарья» заинтересовала хирурга. Найти ее было не сложно – Дашу Севастопольскую знали все, за исключением главнокомандующего.
Они быстро сдружились, и в скором времени Даша Севастопольская уже ассистировала Пирогову – она оказалась на редкость талантливой, всему обучалась в момент.
А затем из Петербурга прибыл особый сестринский десант – из Крестовоздвиженской общины, специально созданной в том же 1854 году для оказания помощи раненым во время войны. Эти сестры уже были профессионально подготовлены, Пирогову работалось с ними легко.
А неофициальной, но всеми признанной вдохновительницей всего этого милосердного воинства, оставалась Даша Севастопольская.
Либо милосердие, либо трактир
Еще не окончилась война, а в жизни Даши началась личная жизнь. В 1855 году она вышла замуж за рядового Четвертого ластового экипажа Максима Хворостова и получила обещанную императором тысячу рублей.
На эти деньги молодые приобрели трактир в поселке Бельбек, рядом с Севастополем. Видимо, тогда молодой муж и пристрастился к алкоголю. А бизнес не пошел. Даша – уже Дарья Лаврентьевна – как всегда, старалась всем помочь, – кого накормит бесплатно, кому водки в долг отпустит, кому просто денег даст. Никто ей ничего не возвращал, она и не требовала.
Из настоящей сестры милосердия никогда не выйдет настоящая трактирщица.
Трактир продали, поселились рядом с Николаевым, на берегу моря. Муж вскоре умер. Даша вернулась в Севастополь, на привычную сызмальства Корабельную сторону, где и прожила до самой смерти.
Дарья Лаврентьевна Хворостова скончалась в 1910 году, прожив долгую жизнь, из которых «лишь» несколько месяцев было отдано подвигу. Но их хватило, чтобы система оказания медицинской помощи на передовой была полностью пересмотрена.
