В семье наших добрых друзей умер отец. Очень хотелось чем-то помочь и поддержать его дочь, девочку 14 лет. Но было совершенно непонятно, как это сделать, если ребенок закрылся и прячет свою боль, если ведет себя так, как будто ничего не случилось.
Как подросток справляется с утратой и справляется ли? На что обратить внимание? Что ему помогает, как лучше поддержать, чтобы не ранить?
Несколько мам, потерявшие мужей, и одна мужественная девочка согласились рассказать, как это было в их семьях.
«Мама, ты со мной делись, если что. Ты в себе не держи»
Мама Татьяна, дочери Катя (9 лет) и Ольга (14 лет). Отец умер полгода назад:
– Муж умер скоропостижно, у него случился инфаркт, когда он поехал в свой родной город к больному другу. Я знала, что ему стало плохо, что он сам, своими ногами пошел в больницу. Ему собирались назавтра поставить стент. А потом его телефон замолчал. Когда к нам домой приехали его друзья и отозвали меня в комнату, я уже поняла, что случилось что-то ужасное.
Детям пришлось сказать самой.
Нужно было поехать на похороны, и все мне говорили: оставляй детей и поезжай сама.
Но я девочкам дала выбор, сказала: вы можете поехать со мной на похороны, а можете остаться.
И они поехали. Моя мама говорила, что я ненормальная. А я считаю, что сделала абсолютно правильно.
Когда мы приехали, Оля все время сидела в отдельной комнате, смотрела какие-то видео в компе.
Приходили родные, знакомые, хотели ей что-то сказать. Но она меня предупредила: «Не зови меня, чтоб я с ними здоровалась. Не могу видеть эти кислые физиономии».
Оля – человек-одиночка. Но она и до этого была такая. И она не хотела, чтобы кто-то в ее классе узнал о папе. Видимо, не хотела, чтобы ее жалели.
Внешне обе дочери очень стойко всё перенесли, прям молодцы-молодцы. Но иногда обе они погружены в себя. Катюша как-то пришла и говорит: «Мама, у меня большие претензии к этой жизни. Папа слишком рано умер». Оле, мне кажется, еще тяжелее, потому что она была очень близка с папой.
Я иногда срываюсь и начинаю плакать, они приходят, обнимают меня, Катя кричит: «Мама, не плачь!» А я им говорю, что если хочется плакать, то надо же выплакаться, нужно всё проговорить.
у Оли, бывает, слезы наворачиваются, но она их гасит усилием воли.
Как-то, не прошло даже десяти дней после похорон, мы вышли на улицу, и они начали смеяться, бегать, прыгать. Сначала меня это покоробило: у них папа умер, а они…
Но с другой стороны, я понимаю, как важно, чтобы у них эта внутренняя радость осталась. Я стараюсь, чтобы дома им было хорошо, уютно. Хочется сказать «как раньше». Но как раньше, конечно, не будет.
Оля порой пытается говорить, как папа, голос повышает, когда злится, – копирует его. Может быть, она сейчас несколько идеализируя его. Пусть! Но она и пытается занять его место, взять на себя роль взрослого, опекать меня: «Мама, я тебе могу помогать, ты со мной делись, если что. Ты в себе не держи». Даже воспитывать пытается – и младшую сестру, и меня: «Ты это не так делаешь!»
Мне очень важно, чтобы они не ощущали себя бедными сиротками, не завидовали другим детям, у кого есть папы.
Потому что есть много детей, которые сильно травмированы отсутствием отца, закомплексованы. Я говорила со своими про это. И сказала, что у кого-то вообще нет папы, а у кого-то есть, но совершенно дурацкий.
А у вас был прекрасный папа. И он есть. И мы под куполом его любви и заботы продолжаем находиться. Я хочу, чтобы вы через всю свою жизнь это пронесли. Нам было дано сколько лет – значит, столько.
«Мама, мне было так плохо, а ко мне никто даже не подошел»
Мама Гульназ, дочь Диляра (13 лет). Папа умер год назад
– О смерти ее отца мне пришлось сказать дочери по телефону – он умер в больнице, долго боролся с раком. Помню, что никак не могла решиться позвонить. А слов не помню. Я себя саму вообще в тот период плохо осознавала.
Дочка не заплакала тогда. Спросила: почему, отчего он умер. Мы не говорили ей про онкологию, так что я сказала: инсульт.
На следующий день, когда мы разговаривали, она расплакалась: «Это он из-за меня расстроился? Из-за того, что я тройку в четверти получила?»
(Дочка учится на пятерки, а тут, незадолго до папиной смерти, действительно схватила трояк, он расстраивался.) Я ей сказала: «Что ты, конечно нет!»
Я старалась при ней не плакать, бегала курить. На похоронах меня страшно трясло. А она держалась. И на поминках тоже держалась. Наверное, потому что до нее как-то не сразу дошло. Но потом, месяца через четыре, она мне в разговоре призналась: «Мама, мне было так плохо, а ко мне никто даже не подошел».
Действительно, помню, что все подходили с соболезнованиями ко мне, а к ней – нет. Она выглядела спокойной и ровной, и никто не счел это нужным.
Только потом, когда схлынули все толпы, после поминок, мы вместе поплакали. У нее оставалось какое-то чувство вины, она говорила:
«Когда папа приезжал из больницы домой, я все время смотрела фильмы вместо того, чтоб быть с папой. Я себя за это простить не могу».
У меня было очень тяжелое состояние, я часто плакала, а она меня утешала. Я все время убивалась, что не так папу лечила, не то делала, ссорилась с ним… Дочка меня утешала, разубеждала. Получалось, что я на нее сгружала свои проблемы. Поэтому пыталась уходить, когда плакала. Все эти похороны и поминки для нас обеих были кошмаром.
А потом дочка закрылась от меня. Она запиралась в ванной и плакала. А при мне – нет. Я даже не сразу поняла, что она так подолгу делает в ванной. А потом она призналась. Я говорю: «Почему ты со мной не плачешь?» – «Я не хочу тебя расстраивать».
Через несколько месяцев у нее появился страх, что у нее онкология и она умрет от рака, хотя мы ей не говорили, что у папы рак.
Она читала про рак в интернете, стала находить у себя разные симптомы. Я с ней разговаривала, объясняла, разубеждала. Потом пошла с ней в поликлинику – сдали все анализы, сделали все обследования. Мне было важно, чтоб врач ей сказал: «У тебя все прекрасно, выбрось из головы эти глупости».
В какой-то момент я поняла, что нужно пойти с дочкой к психологу. Я ей сказала: знаешь, я походила к специалистам – и мне стало легче. Она согласилась. Но с психологом контакта не получилось. А теперь дочка уже не соглашается, говорит: «У меня всё хорошо».
«Да смените вы тему, спросите, как дела, зачем нагнетаете?»
Оля (14 лет). Полгода, как умер папа:
– Сначала я даже не поняла, что мама сказала. У меня мама обычно очень веселая, и я даже подумала, что это шутка. Но когда я увидела ее беспомощное выражение лица, я поняла, что это правда. Я не знала, как реагировать, для меня это был шок, меня бросило в слезы, в истерику.
Папа уехал всего на неделю, он сказал: «Через недельку приеду и туда-то пойдем». Я даже представить себе не могла ничего такого.
В этот день я не хотела больше никого видеть – кроме своей подруги. Я сразу ей написала и поехала к ней. Мы встретились на улице, подруга тоже была вся в слезах, потому что она часто бывала у нас дома, знала моего папу. Сначала я ей выговорилась, а потом мы пошли пить кофе и о своем говорить.
Когда мы приехали на похороны, то жили у бабушки. Я все время сидела за компом, переписывалась с подругой.
Приходили какие-то родственники, что-то там говорили – для меня это было просто отвратительно. Я не могла это терпеть, это были абсолютно одинаковые слова.
Да, они пытались как-то помочь, но мне это было неприятно. Ну скажите вы «как дела?», смените тему, зачем вы нагнетаете? Не приходите все в один день – напишите! Тоже будет хорошо.
Почему вы вспомнили о человеке тогда, когда его не стало? Мы жили себе – и всем было все равно. Но как только это случилось – все, как мухи, налетают и начинают жужжать.
Единственное, кого я могла видеть, это папины друзья и самая близкая родня. В такой момент вы хотите видеть самых близких людей рядом. Всё остальное я воспринимала как показуху.
На поминках у всех лица были какие-то истощенные. Они говорили какие-то неважные вещи. Ладно бы вспомнили что-то хорошее! Но нет! Вспоминали, что они что-то не успели. Уже не успеете, какой смысл тратить попусту слова?
Мне не нравится, что люди сразу начинают плакать оттого, что вспоминают человека. Неужели вам трудно вспомнить что-то доброе? Он же сделал столько хорошего, столько радости принес!
Папа – самый близкий мой человек. Я с ним постоянно общалась, каждый день. Я с ним ругалась, мирилась, играла, смеялась. Я приходила домой, он садился за стол напротив меня и со мной разговаривал. И когда он уезжал, он сказал: «Ты сейчас за старшую». Я потом это вспомнила и для меня это теперь такая галочка. Естественно, он ничего не знал и не предчувствовал. Он просто каждый раз так говорил, когда уезжал.
Теперь я стараюсь побольше помогать. Это как напоминание.
Когда думаю о папе, первым вспоминается то, что я ему обещала. Я это всегда держу в голове. Может, потом я это выпишу. Я вспоминаю это, просматриваю в памяти, всё ли я выполняю то, что ему обещала. Понимаю, что всё выполнено. Он мне говорил, как лучше, и он в этом был прав. Например, он мне сказал не пить, не курить до 18 лет.
Стало ли легче спустя полгода? Нет. Что такое легче? Каждый раз, когда я дома, я это вспоминаю. Но нет такого «ой, хочется поплакать». Я вспоминаю всегда хорошее. Я думаю: было бы круто, если б было еще время.
Этот человек был настолько мне близок – максимально. Мне не станет ни легче, ни хуже. Это просто данность, она постепенно смешается со всей моей жизнью.
Есть моменты, когда я не вспоминаю о том, что его нет: когда я учусь, когда я с друзьями, когда контрольные пишу. Чаще всего – когда я вне дома и занята чем-то.
Мне кажется, я смерть немножко по-другому воспринимаю: да, это грустно, это больно. Но если я вспоминаю – я не убиваюсь. Даже если я хочу, я не буду плакать. Мне не нравится, когда я плачу. Мне это никак не помогает. Я лучше улыбнусь, вспомню что-то хорошее и пойду дальше.
Если бы мне самой надо было поддержать человека, у которого умер папа, я бы подошла, обняла и сказала: если что-то надо – я всегда рядом. И ты можешь поговорить со мной, если захочешь. Что и сделала моя подруга.
Я вряд ли начну человека успокаивать. Так как я это пережила, я знаю, что это не поможет. Если только меня попросят или я пойму, что человеку это надо.
Когда ты долго с человеком общаешься, ты понимаешь, что ему нужно. Может быть, можно перевести разговор на другую тему, вспомнить что-то хорошее. Или просто молча посидеть рядом. Пускай будет поддержка, но без слов.
Скажите, что вы рядом и готовы поговорить. Ждите, пока он сам этого захочет. Но не надо наседать, спрашивать, пытаться отвлечь – этот человек не сможет отвлечься! В этот момент ему очень тяжко.
«Мне так больно внутри. Я хочу им тоже больно сделать»
Мама Вера, сын Сергей (18 лет). Отец умер 9 лет назад:
– Когда умер наш папа, сыну Серёже было 9 лет. Это предподростковый возраст, но переживалась утрата как раз в пубертате.
До этого наша семья не сталкивалась со смертью близко, ни на каких похоронах не были.
Муж болел несколько лет, но про то, что болезнь смертельная, мы с сыном не говорили, жили всегда очень радостно. Поэтому смерть папы для Сережи стала полной неожиданностью.
Он проживал горе точно так, как пишут в книжках: отрицание, гнев, торг… Сначала он сказал: нет-нет-нет, этого не может быть, это невозможно! всё, давай сейчас будем молиться, чтоб он воскрес. У него была любимая притча о Лазаре, и он очень верил в силу молитвы, верил Богу.
Когда накануне похорон гроб с телом мужа привезли в храм и мы все вместе туда приехали, сын весь сжался и ко гробу так и не подошел. Домой Сережа ехал без меня, с моими родителями. Мама запомнила, как он сказал тогда: «А я-то дурак, верил…» Ну, то есть, что он молился, верил, что Бог может воскресить папу. Забегая вперед, могу предположить, что его нынешний кризис веры связан в том числе с этим переживанием.
Дома он, наконец, расплакался и плакал уже тяжело, долго и безутешно. А на следующий день мы уже как-то с ним поговорили, как обычно говорят родители – что папа на небесах, папа с Богом, теперь у него ничего не болит, у него все хорошо.
Сережка внутренне настроился, что он с папой попрощается. Нарисовал ему рисунок и потом в гроб его положил, поцеловал папу.
И дальше он уже в себе принял такую историю, как будто папа живой. На похоронах Сережа был радостный, ровный, даже неуместно веселился на поминках. Помню, мне одна приятельница потом говорила, что ей было столько же лет, сколько Сереже, когда умерла ее мама, и точно так же ей, девочке, делали замечания, что она хихикает на поминках.
После похорон первые месяца два я не помню ни вечера дома, мы бесконечно где-то тусовались, я принимала все приглашения.
Мне было приятно существовать среди чужой жизни, в этот момент не надо было жить свою.
А потом мы стали учиться жить без нашего папы. Сережа всегда был очень жизнерадостный, а тут стал как еж. У меня было такое ощущение, что у него всё раскололось внутри и из него торчат осколки. Чуть тронешь – и ему все время больно, больно от всего.
Он всегда был очень добрый ребенок, а тут стал обижать близких. Мог с друзьями поступать совершенно для себя нетипично, очень жестоко.
Я как-то спросила его: «Почему ты так делаешь?» Он сказал: «Мне так больно внутри. Я хочу им тоже больно сделать».
Помню, что в какой-то момент он сказал, что выработал три правила: что нужно делать, чтобы не грустить по папе. Все они заканчивались так: «а иначе становится очень грустно».
1) Нельзя думать о папе долго. Нужно часто, но коротко. А если ты долго вспоминаешь, нужно мысли обрубать. Потому что если ты в них погружаешься, тебе становится слишком грустно.
2) Нельзя думать вечером. Потому что вечером ты уставший и сразу становится грустно.
3) Нужно почаще быть с друзьями. Потому что когда ты с друзьями, ты отвлекаешься, и тебе не так становится грустно.
Так он в свои 9 лет сформулировал и с этим существовал. Потом вообще от этой темы закрылся. Через полгода стало легче, он был ровный и уравновешенный, радостный и чудесный. Поэтому, например, мысль о психологе не приходила в голову. Единственное – Сереже стало трудновато учиться и строить отношения со сверстниками.
С 10 до 12 Серёжиных лет был чудесный период счастья, радости, единства, тепла. Сережу все очень любили, уделяли ему очень много внимания. Он старался быть для меня очень хорошим. У нас была такая неправильная модель, когда Сережа изо всех сил пытался заменить папу, быть как он. Папа был для него герой. Сережа очень нежно его вспоминал, ходил на все наши поминочные дни. Мы много молились, и было как-то радостно и хорошо, хотя мы и скучали по папе.
Но в 12 у Сережи появились тяжелые подростковые вспышки. А в 13 я вдруг стала его врагом. После того тепла, которое я видела от него, началась тяжелая история с постоянно закрытыми передо мной дверями.
Хотя все понятно и стандартно для подросткового возраста, я воспринимала это как предательство.
Сейчас у него появилась какая-то двойственность. С одной стороны, он иногда любит сказать: «Я как папа». С другой стороны, крушит папу как идеал, может о нем пренебрежительно сказать. Для меня это удар поддых.
Единственное, на что я надеюсь, – что это не искренне.
Он перестал ходить на наши поминки. Правда, в папин день он вместе со своей девушкой поехал на кладбище, потом они посидели где-то в кафе, так что это тоже были своего рода поминки.
Он говорит, что не доживет до старости, что у него точно будет рак, потому что у него все умерли от рака.
Говорит он это с вызовом, он вообще сейчас весь такой демонстративный.
Я стала ходить к психологу, и когда мы начали разбираться, я поняла, что у сына очевидная задержка в развитии где-то на год-два. Отсюда и проблемы с учебой, и проблемы с одноклассниками. И вполне возможно, это связано именно с горем и утратой, потому что до тех пор он развивался вровень со сверстниками.
А потом организму было так больно и тяжело, что у него не хватало сил на психоэмоциональное развитие.
В чем сейчас главная проблема? В том, что мы чужие. Я прихожу домой, где закрытые двери, где сын – как сосед. И он это активно показывает. Возможно, это часть подросткового возраста. Он тоже начал ходить к психотерапевту, у него появилось желание разобраться, что с ним происходит.
Нужно было мне этим раньше заниматься, более чутко приглядываться к сыну. Такое горе не может пройти без последствий, даже если кажется, что ребенок ровный и абсолютно спокойный. Надо стараться говорить с ним.
Если он не разговаривает с вами – пусть разговаривает на эту тему с другими близкими или с психологами, психотерапевтами. Это надо проживать. А сын все спрятал, поэтому всё вылезло только сейчас. Психолог сказала мне: вы прожили, но не пережили.
Некоторые важные темы, прозвучавшие в этих монологах, мы обсудили с клиническими психологами Екатериной Протопоповой и Ульяной Петецкой, которые оказывают помощь людям, потерявшим близких. Новый текст читайте в ближайшее время!
Иллюстрации: Татьяна Лапонкина
