Изъять нельзя оставить

25 декабря у семьи Зайцевых-Воскресенских, которые живут в Старицком районе, изъяли четверых детей. Как всегда, внезапно, почти без предупреждения и соответствующих документов. Некрасиво, в общем. История, как обычно бывает с такими историями, подняла общественность на уши. Под раздачу попали и опека района, и конкретные чиновники, и сами Зайцевы-Воскресенские.

Разобраться в сложившемся положении вещей с помощью телефонных разговоров оказалось просто невозможно. Каждый из действующих лиц представлял новую картину ситуации. Так что через несколько дней дистанционного расследования этих картин уж было не меньше трех. И мы поехали в гости к семье Зайцевых, чтобы выяснить, как все было на самом деле.

Предыстория

Вместе с Владимиром Акимкиным, председателем организации «За жизнь и защиту семейных ценностей» и членом экспертного совета при комитете Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей, без которого вся эта история так и осталась бы маленькой трагедией никому не известной семьи, мы едем в Старицу, где временно находятся в больнице дети вместе с мамой Ирой. Акимкин еще раз рассказывает то, что я уже знаю как минимум из трех источников.

	Лечащий врач детей Зайцевых Людмила Адамсон.

21 декабря в дом Зайцевых-Воскресенских в Старицком районе пришли за детьми, детям: четыре года, два года, один год и полгода. В этот день на улице стоял 30-градусный мороз. В акте обследования помещения так и написали: основания для изъятия детей – 30-градусный мороз на улице. Чиновники утверждали и утверждают, что в доме мороз был аналогичным. По крайней мере ни дров, ни растопленной печки не обнаружили. Кроме того, дети ходили по дому в легкой одежде, на полу были груды грязной одежды, царил неприятный запах, почти полное отсутствие продуктов и игрушек для детей. Это так говорится в акте, который и послужил основанием для немедленной отправки детей в больницу. Так положено: сначала в больницу, а после суда о лишении родительских прав – в детдом.

«О том, что детей отбирают, мне Алексей сказал сразу же, – рассказывает Акимкин. – Мы с ним вместе ехали в машине. Видели бы вы его лицо. Я пообщался по телефону с одной из пришедших чиновниц, пытался договориться, что мы привезем дрова, продукты, протопим печь и наведем порядок в течение полутора часов. Но меня никто не услышал».

Через три дня Акимкин и еще восемь человек, все из общественных организаций Твери и области, пришли в опеку на беседу. «Нам отвечали кратко, что действуют по закону, что жизни и здоровью детей угрожает опасность, – говорит Акимкин. – Мы просили отдать детей и дать нам возможность исправить ситуацию. Но нам сказали, что детей отдадут только по решению суда». Непримиримость чиновников несколько пошатнулась после вмешательства местных депутатов и общественников. Поэтому опека пошла на то, чтобы внепланово рассмотреть вариант жилья, который нашли Зайцевым 28 декабря – дом в соседнем поселке. 29-го декабря, в канун праздников, комиссия выехала на осмотр дома, нашла неисправной электропроводку и сказала, что дом не подходит.

Алексей Зайцев пытается открыть дверь, в которой неожиданно сломался замок.

А на днях в Старицу приехал никому не известный благодетель из Москвы, который снял семье Зайцевых двушку и пообещал купить стиральную машину. Ни у кого уже нет сомнений, что квартира может не понравиться опеке. Там есть и вода, и газ, и стиральная машина. А сама опека под нажимом местных депутатов, общественных организаций и столичных журналистов, стала уступчивой и покладистой. Даже общественники, которые защищают семью, признают, что чиновники не такие уж и бездушные. Просто у них есть инструкции и прочие нормативы. «Я не видел его, но есть документ, приказ губернатора области, в котором говорится, что в морозы нужно изымать детей из неблагополучных семей», – рассказывает Акимкин. По его мнению, семья Зайцевых-Воскресенских просто попала под раздачу.

Реальность

Все это я рассказываю без учета увиденного мной лично. Это, можно сказать, официальная апологетическая версия. А дальше – мы с Владимиром Акимкиным и Иваном Капышевым из «Народного собора» едем в больницу. На крыльце стоит Ирина Зайцева и курит. Под свитером – заметный живот. Спрашиваю: неужели беременна? Отвечает: да. Ждет пятого.

Холл в доме Зайцевых

Все дети спят. Поговорить с нами выходит врач больницы, Людмила Адамсон: «Дети поступили в больницу здоровыми. Только старший через несколько дней заболел, и его отправили в реабилитационный центр. А у остальных нашли педикулез. Поэтому постригли. Вообще-то, у нас в больнице нет социальных коек, но нас попросили до суда подержать детей с мамой».

Врач рассказывает, что у всех детей есть задержка в развитии, физическом и психическом, но ребята хорошие, любят маму. А одному из детей неплохо бы оформить инвалидность, потому что все признаки – налицо. Через несколько часов я узнаю, что у ребенка гидроцефалия и огромная голова, и все, что сделали родители для лечения, – это МРТ в 2010 году. А у другого ребенка – огромный запущенный ожог на попе.

Несмотря на то, что копаться в чужом белье, дело неприличное… Белье действительно очень грязное.

Но пока я вижу взволнованного папу Алексея и маму Ирину, которая время от времени выбегает на улицу покурить. «Так постоянно, – комментирует Адамсон, – И ничего на себя даже не накинет». «Закаленная», – парирует Акимкин.

Так и не увидев детей, отправляемся в новое жилье Зайцевых. Это довольно запущенная, но теплая и добротная квартира. Вещей Зайцевых там еще нет, потому что они ждут одобрения чиновников, но Ирина уже решает, кто на какой кровати будет спать. Видно, что квартира ей нравится больше, чем их убогий дом. Да и всем он нравится больше. Только убогий дом я еще не видела. Иван Капышев советует отцу семейства срочно починить вывалившуюся розетку, чтобы у чиновников не возникли претензии.

Кухня нового жилища Зайцевых-Воскресенских.	Главный аргумент чиновников за изъятие – печка.

Оба родителя, и Алексей и Ирина, очень смущены. Во-первых, обилием внимания со стороны журналистов и общественников, во-вторых, тем, что их жилищный вопрос так неожиданно решается прямо на глазах. А еще на глазах ломается замок входной двери, и полчаса мы пытаемся ее открыть. Открыв, едем в Кузнецовку, в дом, из которого увезли детей.

Дом

«Вы сами все увидите, что я буду рассказывать, – за несколько дней до поездки говорит мне по телефону Галина Алексеевна, заместитель главы администрации Старицкого района по социальным вопросам. – Два года назад этот дом был чистым и исправным. Там не было тряпок по углам, печь топилась, хороший был дом. Сейчас труба забита, весь дым идет в дом, дров нет…» И дальше чиновница рассказывает мне все то, что я читала в акте обследования помещения. Но я слишком хорошо знаю всю широту мыслей социальных чиновников, которые по своему усмотрению трактуют слова закона о «надлежащих условиях» и прочем, чтобы воспринимать ее слова буквально. Кроме того, Акимкин по дороге готовит меня и говорит, что у каждой семьи свой уклад. У кого-то в доме пылинки не найдешь, а у кого-то грязные вещи и посуда лежат стопкой, пока не найдется время для стирки и мойки. Принадлежа скорее ко второму типу хозяек, я ожидаю увидеть обычное немного запущенное жилище.

Но то, что я вижу, – это худшее из жилищ, которые я когда-либо встречала в жизни. Вообще не понятно, как здесь можно жить. Чтобы не повторять формулировки чиновников, добавлю от себя: однокомфорочная электрическая плитка в жиру и пыли, сломанный чайник, закопченые стены и потолок, детские вещи, перемешанные со взрослыми, валяющиеся кучами по всей (единственной) комнате, а также по прихожей и коридору, вопиющая грязь, в которой копошатся голодные собака и кошка, заваленный хламом двор, выпиленные прямо из стен куски бревен…

У всех, кто пришел посмотреть на этот дом, на лице читается ужас. А лично у меня было два вопроса: как все это вообще могло произойти, и как в этом всем живут дети? Я вспоминаю слова замглавы администрации и понимаю, что она еще довольно мягко описала хозяйственную ситуацию.

Перемена мест слагаемых

Алексей объясняет, что этот дом – их временное пристанище. Его нашла администрация района специально для Зайцевых. Они там даже не прописаны, и жить здесь не хотят. Он, Алексей, подыскивает что-то получше. Поэтому и не делает ничего в доме. Кроме того, делать-то и некогда. Мать с детьми, а он на заработках.

Хозяин дома – Алексей.

Напротив Алексея стоит Валентина Громова, глава поселения, и объясняет, что прописки нет потому, что Алексей до сих пор не оформил дом в собственность.

Алексей, в свою очередь, упрекает Громову в том, что она обещала дать прописку просто так, как только он купит дом. Громова объясняет, что по закону это невозможно, снисходительно-иронически называет Алексея «милый», и показывает явное раздражение набившей оскомину ситуацией.

Оказывается, и администрация района, и все социальные организации, да и вообще все жители поселка, давно знают о том, что в семье Зайцевых царит разруха на всех фронтах. Соседи регулярно предлагают помощь, дают картошку, саженцы, дрова. Я вспоминаю слова замглавы администрации, что она давно уже давит на Алексея, чтобы он использовал для улучшения жилищных условий материнский капитал, чтобы встал на учет в Центр занятости. Но Алексей не продавливается, говорит, что вот-вот они уже переедут, что у него есть работа, он зарабатывает двадцать тысяч в месяц… А оригинала сертификата у него нет. Только копия.

Алексей и Ирина Зайцевы-Воскресенские.

«Они просто молодые люди, им двадцать шесть и двадцать восемь, – объясняет Громова, и непонятно, то ли их оправдывает, то ли себя. – Они не готовы к детям, к хозяйству, а все равно продолжают рожать». От нее же я узнаю, что ребенка, получившего ожог (после которого он перестал говорить), мама Ира отказалась отправлять по скорой в больницу. Она попросила местного фельдшера «помазать чем-нибудь». От нее я узнаю, что у другого ребенка гидроцефалия. Ирина говорит, что все было иначе, что ожог лечили, гидроцефалией занимаются, печь топят, вещи стирают.

Алесей показывает главное доказательство того, что ребенком, больным гидроцефалией, семья занимается, – МРТ, сделанное в 2010 году.

Я перестаю понимать, что происходит. С одной стороны, я вижу тотально инфантильных родителей четырех детей, которым действительно не по силам даже однокомнатный дом, не по силам такое количество детей и проблем, которые дети несут с собой. С другой стороны – чиновники, абсолютно не умеющие разговаривать и вообще взаимодействовать со своими подопечными. А эта семья для органов опеки – именно подопечные. Алексей вынужден на словах завышать свою зарплату, потому что не понимает, чего ждать от чиновников. Чиновники спрашивают, зачем же он врет, сказал бы правду, помогли бы… И так по кругу.

Еще одно яблоко раздора – вторые рамы. По мнению общественников, Алексей не ставит их потому, что в доме и без них тепло. По мнению опеки, Алексей просто ничего не делает в доме

Но правда – вот она, этот дом, который постепенно, на глазах у всех, и Зайцевых, и администрации, и опеки, и Акимкина, который знает семью уже полтора года, – этот дом, который вместе с живущей в нем семьей пришел в полнейший упадок. Эти отстающие в развитии дети. Эта витающая в воздухе апатия и безысходность.

С одной стороны, как можно довести себя до такого состояния, но с другой – как можно такое позволить? Ясное дело, что бюджет для малообеспеченных семей у района ограничен. Ясное дело, что замглавы администрации, начальница опеки или кто-то еще не вытащит из своего и так нетолстого кошелька рубль. Но нужно же было что-то делать. Для чего, в конце концов, существует введенный недавно в госсистему социальный патронат. Почему чиновники проявляют свое рвение только в карательных процедурах?

Задняя часть дома

Количество вопросов бесконечно. Отчаяние – тоже. Зайцевым повезло. В ближайшие дни о них расскажут на Первом канале, у них уже есть несколько десятков спонсоров, юристов и просто доброжелателей. Им снимают квартиру, суд они, без сомнения, после такого шума, выиграют. Но что эти молодые беспомощные люди извлекут для себя из этой ситуации, кроме материальной выгоды и озлобления на чиновников? А главный вопрос: сколько еще в России таких Зайцевых?!

P.S. Да простят меня все те люди, которые искренне содействуют судьбе семьи и делают все возможное, чтобы сохранить ее целостность. Без них ничего бы не было и история закончилась бы стандартным сценарием отправки детей в приют, в котором по определению хуже, чем дома, каким бы он ни был. Но есть одна вещь, которая объединяет меня и чиновников, – убежденность в том, что семья должна быть теплым и чистым очагом, а не разваливающимся хлевом, и в том, что, да, у всего есть предел. Особенно когда речь идет о детях.