Изгои среди изгоев

В любом сообществе изгоев есть свои изгои. В психоневрологическом интернате (ПНИ) это люди с «проблемным поведением», которые кусаются, кричат, разбивают головы о дверные косяки, рвут одежду и проламывают ногами стены. Они последний аргумент сторонников системы ПНИ, потому что куда их девать таких – неадекватных и опасных?

Вот Саша. Он не говорит, не рисует картин, не улыбается. Большую часть дня он проводит, привязанный к своей кровати. Если Сашу не привязывать, он разобьет голову о стену или кого-то ударит. Он часто душераздирающе кричит. Если к Саше кто-то подходит, он резко отворачивается и пытается удариться головой о спинку кровати. Единственное, что по-настоящему интересует Сашу – еда. Про него никогда не напишут «посмотрите, какой человек. Ему не место в интернате». Кто ж в это поверит.

Когда людей начнут выводить из интернатов (я уверена, что рано или поздно это случится), такие как Саша выйдут последними: все их боятся и мало кто знает, что с ними делать. Это очень плохо, потому что «неадекватным» в интернатах хуже всех. Именно они чаще всего подвергаются жестокому обращению. Их изолируют – запирают в комнатах, привязывают к скамейкам и кроватям, связывают пелёнками, одевают в «смириловки» – смирительные рубашки. Они – жители закрытых отделений, «закрыток», откуда никто никогда не выходит, только в психиатрическую больницу и обратно.

Кто они такие? Мы называем их неадекватными, но на самом деле их поведение как раз адекватно условиям, в которые они попали. Когда тебя изолируют, унижают, лишают всех человеческих прав, естественно начать драться, кричать и разбивать голову о стену. Человек хочет жить, поэтому приспосабливается ко всему, но в любом обществе есть те, кто не умеет приспосабливаться. Эти люди очень важны, потому что именно они лучше всего чувствуют, подходит или нет для жизни та или иная среда.

Даже волонтёры редко знают, как быть с «неадекватными». Такой не станет рисовать – порвёт бумагу, съест краски и уйдёт. Его не возьмешь на концерт. Скорее всего, медсестра не отпустит его на прогулку, «он убежит или что-то натворит – кто отвечать будет?»

У него мало шансов даже увидеть волонтёров: их не пускают на закрытые отделения. Кроме того, большую часть года он проводит в психиатрической больнице.

Есть разные причины, которые приводят к тому, что человеку экстремально сложно общаться с другими людьми. Например, у него аутизм или гиперактивность, сенсорные проблемы или глубокие нарушения интеллекта (или всё сразу). Однажды (чаще всего давно, ещё в детском доме) он начал «плохо себя вести». Потому что не понимал, что происходит вокруг, звуки и прикосновения причиняли ему сильнейший дискомфорт, ему почти не уделяли внимания, он хотел двигаться и узнавать новое, а надо было тихо сидеть, он не мог сообщить о своих потребностях, ему было невыносимо скучно, у него постоянно что-то болело.

И вот однажды он укусил санитарку, начал бить себя по голове, порвал на себе одежду. Рядом не оказалось никого, кто мог бы проанализировать его поведение, увидеть стоящую за ним потребность и помочь удовлетворить её другим способом. Поэтому когда он начал кричать, ему дали таблетку. Когда стал бить себя по голове – надели смирительную рубашку. Вывалил всё из шкафа – привязали колготками к стулу или заперли в комнате, где нет ничего, кроме деревянной лавки.

У него не было шансов научиться себя контролировать – это делали за него лекарства и смирительная рубашка. Он не мог научиться не раскидывать вещи в комнате, где не было никаких вещей. Его не брали на прогулки – не научился вести себя на улице. У «неадекватного» никогда не было шансов получить те крохи человеческого тепла, которыми только и живы люди в интернатах. Даже у совсем слабого, лежачего, неговорящего шансов больше – он беззащитный и никому не мешает.

Он не получил никакого социального опыта, никаких средств для общения с окружающим миром – конечно же, с ним ничего нельзя поделать: это (страшным шепотом) психиатрия.

Давайте честно: с ним никогда ничего и не делали. По крайней мере, ничего хорошего.

Он не знает, что общение с другими людьми приносит радость, потому что ему оно никогда не приносило ничего или причиняло боль.

Людей, которые вообще, совсем и никак не хотят общаться с другими людьми, не бывает, то есть среди людей с тяжелыми нарушениями я таких не встречала. Зато часто встречала тех, кто отчаялся и полностью утратил доверие к людям.

Они уже не попросят нас о помощи. Это мы должны вспомнить о них.

Вот вещи, которые, как мне кажется, важно понимать, начиная работать с человеком с тяжелыми поведенческими проблемами, живущим в ПНИ или ДДИ:

– Это может быть трудно, неприятно и страшно. Вообще-то нормально бояться человека, который может в любой момент укусить или дико заорать. Смотреть, как кто-то раздирает себе руки в кровь или колотится головой об пол – это очень тяжело. Снова и снова что-то предлагать человеку, который раз за разом нас отвергает, очень утомительно и обидно.

– «Сложные люди» не зря так называются, они действительно сложные. Мы должны это признать. Время от времени я встречаю дискуссии сторонников и противников ПНИ: сторонники говорят «эти люди опасны для себя и окружающих, поэтому их нельзя выпускать из интернатов», а противники им: «нет, не опасны, это всё стигма и дискриминация». Да, такое утверждение – стигма и дискриминация, если распространять его на всех людей с особенностями развития, живущих в ПНИ. Но правда в том, что среди них есть небольшой процент тех, кто правда может нанести вред себе или окружающим. Первое встречается гораздо чаще, чем второе – человек, который пытается драться, ещё не потерял надежду получить помощь.

– Люди с тяжелыми проблемами поведения редко бывают милыми. И это очень полезно – лишний раз вспомнить о том, что человек имеет право на уважение и свободу бесплатно, по праву рождения, а не потому, что он умный, хорошо себя ведёт, красиво рисует, улыбается и с готовностью соглашается на всё, что ему предлагают.

– Изолировать человека с проблемами поведения «потому что он не хочет общаться», это все равно что не кормить человека с двигательными нарушениями, которому трудно глотать, «потому что он не хочет есть».

– Многие из людей, о которых я говорю, даже в хороших условиях не смогут нормально себя вести без медикаментозной коррекции (важно помнить, что эта коррекция должна быть тщательно подобрана, и в любом случае она не может заменить социальный опыт и сформировать навыки общения).

– Травматичный опыт, который накапливался всю жизнь, никуда не денется. Но, тем не менее, можно помочь человеку получать радость от общения с другими людьми.

– Многие людей с опытом жизни в ПНИ даже в хороших условиях будут предпочитать бОльшую часть времени находиться в одиночестве (большую часть, но не все время. И не забудем, что предпочитать что-то можно только при наличии выбора). В любом случае, речь идёт о диете, а не о голоде.

– Нужно собирать и анализировать истории людей с проблемами поведения и травматичным опытом, которым удалось хотя бы чуть-чуть помочь. Такой опыт есть.

– «Ему так лучше» и «нам так проще» – это разные вещи. Хотя иногда их вполне возможно совместить.

– Когда мы пишем «посмотрите, вот нормальный человек, ему не место в ПНИ», мы (сами того не желая) говорим, что «ненормальным» там самое место.