Первый санитарный врач
Иван Иванович Моллесон родился в 1842 году в далеком городе Иркутске, в семействе исправника горного ведомства. Учился, однако, в Казани, в 1865 году окончил медицинский факультет Казанского университета. За дипломную работу «Термометрия в диагностическом, терапевтическом и прогностическом отношениях» выпускник был удостоен золотой медали.
Казань в те времена была престижным университетским городом, одной из научных и интеллектуальных столиц Российской Империи. Дипломы тамошнего университета котировались очень высоко. Перед Иваном Моллесоном открывались двери лучших клиник и кафедр. И не только в России, но и за рубежом.
Но Иван Иванович пошел по земской части. Провинция привлекала именно своей неустроенностью и, соответственно, возможностями. В Москве и Петербурге все и так более или менее работало. Здесь же разгребай – не разгребешь.
Первая должность Моллесона – простой земский врач в городе Бугуруслане Самарской губернии. Классика жанра, чеховщина. Затем – фабричный врач на механическом заводе пароходного общества «Кавказ и Меркурий». Всевозможные калечества, которые так просто получить в цеху, особенно в те времена. Потом – заведующий земской больницей города Яранска Вятской губернии.
Русская провинция затягивает и не отпускает.
И все-таки в 1871 году Иван Иванович перебирается если и не в столицу, то, во всяком случае, в губернский город. Он принимает приглашение председателя Пермской губернской земской управы Дмитрия Смышляева и заступает в должность ординатора Пермской губернской земской больницы.
Больше того, специально для Ивана Ивановича Пермское губернское земство учредило новую должность – санитарного врача.
Это впоследствии вызовет много курьезных ошибок. До сих пор многие уважительно называют Моллесона первым русским санитарным врачом, не понимая, что речь всего лишь о «записи в трудовой книжке», а не о медицинской специализации.
Но от судьбы не уйдешь. Уже на следующий год в Перми учреждается санитарная комиссия – своего рода предшественница советской СЭС. Ее возглавляет старший врач больницы, но Моллесон сразу становится одним из самых активных участников нового учреждения. И уже через несколько месяцев Иван Иванович организует под эгидой той комиссии первый съезд земских врачей Пермской губернии.
Дело пошло. Но как пошло, так и остановилось. Комиссия, не без влияния Моллесона решила открыть пермский филиал Казанского научного общества врачей. Знакомства, заведенные Иваном Ивановичем за время обучения в университете, позволяли это сделать. Но возмутился господин Смышляев. Почему? Все очень просто. С ним, главным земским начальником, этот вопрос не был согласован.
Самого же Моллесона в это время не было в Перми. Иначе он, возможно, разрешил бы ситуацию.
Когда Иван Иванович вернулся, что-либо исправить уже было невозможно. К этому моменту все доктора губернской больницы, входившие в комиссию, уже подали в отставку, и отставка эта была принята.
Моллесон возмущался: «Этот самодур купец хотел низвести врачей до роли слуг, безмолвно созерцающих деяния барина и беспрекословно исполняющих его прихоти, но этому не быть».
Иван Иванович был вынужден присоединиться к коллегам – все равно ему не дали бы спокойно работать и уж, тем более, заниматься всяческими общественными начинаниями.
Проблемы шадринской пимокатни
Итак, опыт губернской жизни оказался неудачным. Иван Моллесон снова в провинции. На этот раз он выбрал Шадринский уезд Пермской губернии. И уже в следующем, 1873 году стараниями Моллесона начинает работу первый в стране врачебно-санитарный совет уездного земства.
Дела решались споро. Моллесон выступает с докладом о необходимости оспопрививания – и тут же в селе Верхтеченском приступают к строительству телятника для производства вакцины.
А вот фрагмент из протокола управы: «Земский врач И.И.Моллесон уведомил Управу, что фельдшеры Шадринского уезда чрезвычайно неравномерно снабжены инструментами и аптечными принадлежностями…, поэтому Моллесон просит Управу сделать распоряжение о заготовлении этих инструментов, к этому присовокупил, что не угодно ли Управе воспользоваться поездкой его в Казань и поручить приобрести показанные в списке инструменты… Определили: … Управа полагает просить И.И.Моллесона взять на себя труд покупки указанных им в списке вещей в Казани».
И примерно так – во всем.
И снова его детище его же погубило. На одном из заседаний этого совета энтузиаст поднял вопрос о выделении средств на строительство земских больниц и аптек. Это крайне не понравилось Земской управе.
Моллесону не только отказывают в выдаче денег, но и увольняют из шадринской больницы. При этом сам Иван Иванович – абсолютный бессребреник. Был даже случай, когда он отказался от ежегодного жалования в три тысячи рублей, сказал, что достаточно двух.
Итак, Моллесон в очередной раз без работы. Тем не менее, он не сдается. Пишет жалобу в сенат: «5 октября 1874 г. окончилось очередное собрание… управа отозвалась обо всех врачах, в том числе и обо мне с большой похвалой. Но по прошествии 19 дней… внезапно уволила меня от должности, не имея на это юридического права… На просьбы мои объяснить причины, они объявили, что не считают нужным это делать».
Там старательно вникают в происшествие – и в 1875 году Моллесон снова при должности.
На сей раз он заведует одним из участков – Северным – Шадринского уезда. Живет в селе Ольховское и трудится не покладая рук. Моллесон как всегда полон сил и энергии. Добивается устройства в двух селах участковых больниц. В третьем – детские ясли, одни из первых в России.
В самом Шадринске открывается земская санитарная организация, занимавшаяся профилактикой заболеваний и статистикой.
Он обращает внимание на высокую смертность от туберкулеза. При ближайшем рассмотрении оказывается, что заболевают им по большей части пимокаты – изготовители обуви.
Вскрываются малоприятные подробности. Моллесон пишет: «Внутри изба, представляет ужаснейший хаос и крайнюю неопрятность и неряшливость… Никогда не моющийся пол наслоен грязью по крайней мере в палец толщиной, и только его щели дают повод к догадке, что под вами лежат доски, а не просто земля. В пимокатне царят жар, духота, а по временам влажность (пар), как в бане, смрад… Эта-то изба представляет приют для рабочих в течение осени и половины зимы».
Рабочий день пимоката – 16-17 часов, денег – жалкая кучка. В губернии даже частушка была:
Мой-от милый пимокат,
Хорошо пимыкатат.
Хорошо прокатыват,
Да мало зарабатыват.
И доктора начинали бороться за оздоровление пимокатного промысла.
Самое обидное, что земские врачи встречали равнодушное, подчас враждебное непонимание, не только со стороны земского начальства, но и со стороны крестьян, ради которых, собственно, они и жили.
Моллесон писал: «Медик, наконец, прибывает в какую-нибудь деревню и доводит о своем присутствии до сведения старосты или выборного, чтобы те – в свою очередь – оповестили об этом происшествии больных, которые могут ходить и узнали жилище тех, которые лежат… Старосты употребляют на это обстоятельство очень много времени. Однако вот больные уже и «наряжены», но начинаются раздумья: «идти али не идти? Не най будет в пользу, не най нет?»»
Но даже если встреча земского врача и пациента происходит, радости от этого не много.
Моллесон горевал: «Остается только удивляться, как люди не умирают поголовно. Нечего и говорить, что аптечные снадобья не имеют ни малейшего смысла и значения, потому что лекарства далеко не питательны, а крестьян нужно не лечить, а кормить».
И тут врачи были бессильны: «Жилище, воздух, одежда, занятия, пища, бедность, пожары, неурожаи, обычаи и предрассудки. Все это…становится злейшим врагом, укладывающим известное число жертв в могилу… Исследуйте… двор, амбары, погреба мужика, садитесь вместе с ним за стол, ложитесь с ним спать, отправляйтесь шаг за шагом в поле, на работу и т.д., и вы увидите везде одно и то же: болезнь и болезнь.
Словом, куда бы ни взглянуть – на устройство ли отдельных жилищ или целых деревень, на качество или количество пищи, на нравы и привычки народа, на взаимные его отношения мужа к жене, старшего к младшему, сильного к слабому, короче – на все то, что в совокупности называется русским бытом, можно увидеть только одно, что все как бы нарочно направлено к тому, чтобы родить болезнь и поддерживать ее».
Но Моллесон не сдается. И ситуация пусть медленно, но исправляется.
Триумф и крах Рауля Румы
Как ни странно, в этой должности Иван Иванович пробыл довольно долго – целых семь лет. А в 1883 году – снова Пермь. И снова конфликт. На этот раз его инициатор – сам Иван Иванович.
Он выступает против Рауля Николаевича Румы, основавшего пермскую санитарную станцию. Сам же основатель сделался ее директором, но это не понравилось Молессону и нескольким его единомышленникам. Дело в том, что Рума не имел специального медицинского образования, и на этом основании доктора категорически потребовали его увольнения.
В результате уволили самого Моллесона. Журнал «Врач» сокрушался по этому поводу: «Моллесон вкладывал всю свою душу в дело организации и развития земской медицины и действительно был душою ее в Пермской губернии».
Дело, однако, было сделано. Что ж, к увольнениям Ивану Ивановичу не привыкать.
А Рауля Руму уволили на следующий год, как не справившегося со своими обязанностями. Его книга «К гигиене рудокопов» была подвергнута строжайшей критике. А станцию пришлось закрыть.
Между тем Ивану Моллесону 45 лет. Пора бы уж остепениться, успокоиться, прибиться пусть и к плохонькому, но какому-нибудь берегу. Нет, ничего подобного не происходит. Доктор снова, уже во второй раз в жизни покидает Пермь. И опять делает выбор в пользу уездного города Пермской губернии. Правда, на этот раз не Шадринск, а Ирбит.
Затем Саратов, Тамбов и Калуга. В этих губернских городах Иван Иванович задерживается более или менее подолгу – шесть, десять, пять лет. Во всех трех случаях он возглавляет земские санитарные бюро. Что ж, опыт у Моллесона богатый.
Там, где появлялся Моллесон, жизнь оживлялась. Появлялись благотворительные чайные и столовые, библиотеки и ссудные кассы, потребительские общества и многое другое.
К тому же в 1886 году Иван Иванович стал выпускать «Пермский эпидемиологический листок», а в 1891 – медицинский журнал под названием «Саратовский санитарный обзор». Благодаря этому его считают основоположником русской периодической санитарной печати. Он же стоял у истоков санитарной статистики.
Время находится и для научных занятий. Моллесон публикует работу «Земская медицина», в которой обосновывает необходимость так называемой предупредительной медицины. И это не единственный его известный труд. Организация земского бюджеты, родовспоможение, профилактика глазных заболеваний, школьная гигиена, демография, ночлежные дома, утилизация бытовых нечистот, устройство фельдшерских курсов – все это входило в круг профессиональных интересов Моллесона, всему этому были посвящены его научные труды.
«Очерк шерстобитного и валяльного (или пимокатного) промыслов в гигиеническом отношении», «Деревенские беседы земского врача о холере», «Обеззараживание жилищ, одежды и домашних вещей в деревнях» – тоже его произведения. Он знал жизнь русской глубинки и русской деревни до мельчайших деталей.
* * *
Иван Иванович вышел в отставку в 1911 году, в возрасте 69 лет. В журнале «Русский врач» это событие отметили статьей: «Многое сделал Моллесон для земской, социальной медицины, многим мы ему обязаны и как учителю, и как товарищу, и как чернорабочему, и потому, вне спора, он – «гордость наша»».
Совершенно неожиданно Моллесон едет в Воронеж – город, с которым его раньше ничего вообще не связывало. Возможно, как раз для того, чтобы ничего ему там не напоминало об интригах земских деятелей, чтобы наконец-то полноценно отдохнуть.
Впрочем, на отдых доктору было отмерено немного – девять лет. В конце 1920 года, уже при советской власти Иван Моллесон умирает. Все в том же Воронеже.
