Историк Георгий Бежанидзе, автор «Летописи жизни и служения святителя Филарета (Дроздова):
С чего начинает святитель Филарет
– Начиная с какого времени мы можем говорить о действиях Церкви, о взаимодействии Церкви и власти во время эпидемий, опираясь на неоспоримые документальные источники? Были ли тогда со стороны Церкви объяснения происходящего? Реальные действия помощи? Было ли единообразие или яко настоятель постановит?
– В Средневековье на Руси медицина была «народной», иноземные медики врачевали только высшее сословие. Основной борьбой с эпидемиями чумы был карантин, который, касался и Церкви. Запрещалось очно отпевать усопших от чумы и хоронить их на городских кладбищах.
Священникам либо вовсе запрещалось исповедовать больных, либо исповедь должна была проходить с особыми предосторожностями: священник исповедовал, стоя на улице через окно.
Например, в Новгородской летописи под 7080 (1572) годом говориться: «…месяца октября 29, в понедельник, в Новегороде которые люди есть на них знамя смертоносное, у церквей погребати не велети, и велели их из Новагорода выносити вон за город в деревню на Водопьяново, за шесть верст по Волхову вниз, Спасского монастыря Хутынского не доеждаючи за версту, и поставили заставу по улицам и сторожей:
в которой улице человек умрет знаменем (от чумы) и те дворы запирали и с людьми и кормили тех людей улицею, и отцом духовным покаивати тех людей знаменных не велели, а учнет который священик тех людей каяти, бояр не доложа, ино тех священиков велели жещи (положить) с теми же людми з болными».
О серьезных врачебных мероприятиях можно говорить, начиная с 19-го века, когда наиболее опасными стали эпидемии холеры, впервые достигшей двух столиц в конце лета 1830 года.
Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский, сразу же выступил с инициативой особых молебствий еще до получения циркулярных указов от Святейшего Синода.
Московский митрополит писал в Синод, что, как во время войны Церковь приносит особые моления, так и при открытии такой губительной и массовой болезни должны происходить особые моления, и потому он учредил «особое моление» уже 18 сентября, когда появились лишь первые признаки холеры.
– В чем выражались особые моления? Читалась молитва во время литургии, служились ли молебны об избавлении «поветрия»?
– Служились молебны, читались молитвы от мора в храмах, совершались крестные ходы.
Свт. Филарет издал распоряжение всем храмам его епархии совершать «особые моления с крестным хождением по чину, приспособленному к обстоятельствам».
И уже на следующий день в Москве в храмах и монастырях служились молебны и совершались крестные ходы.
Соборный крестный ход (с представителями священства всех храмов, монастырей Москвы и мирян) прошел в день памяти преподобного Сергия Радонежского, 25 сентября (по стар. ст.).
Духовенство, миряне собрались в главном храме Москвы – Успенском соборе Кремля и, обходя все кремлевские церкви, вышли к лобному месту.
Там была произнесена коленопреклоненная молитва.
Затем крестных ход двинулся к Иверской часовне Божьей Матери. Там была произнесена вторая коленопреклоненная молитва. Завершился соборный крестный ход в том же Успенском соборе, где коленопреклоненно помолились в третий раз.
О чем писала «холерная газета»
– А в Петербурге тоже шли крестные ходы?
– Синодальное постановление о совершение особых молебствий было принято 15 сентября. Воронежский губернатор через министра внутренних дел обратился к императору за разрешением о служении особых молебнов в Воронежской губернии по случаю эпидемии.
Царь препроводил представление губернатора в Синод с повелением установить подобные молебствия по всей России, если подобные примеры уже имели место. Чин молебного пения был составлен свт. Филаретом (Амфитеатровым) и 19 сентября был разослан по епархиям. В Петербурге молебные пения совершались согласно с этим чином, вероятно, без крестных ходов.
А почти тридцать лет спустя в письмах своему викарию Леониду в 1861 году святитель Филарет осторожно вспоминает:
«Говорили, что опасны собрания народа в церквах и в крестных ходах и представляли в пример город, в котором церкви были заперты. Я обещал некоторые предосторожности: и мне уступили свободу собрания в церквах».
В 1830 году именно в Петербурге прошли серьезные народные бунты. По городу активно распространялись слухи о том, что никакой болезни нет, а отравляют воду врачи. Врачей ловили, избивали и даже убивали.
Холерный бунт прекратился только после того, как из своей загородной резиденции в столицу приехал Николай I и обратился к народу с отеческим вразумлением.
После Петербурга император выехал в Москву. О прибытии государя есть воспоминание свт. Филарета в том же письме епископу Леониду:
«Когда по совершении крестных ходов в средине города и около всех церквей, на другой день прибыл Государь Император и, следуя, конечно, суждениям, врачей, спросил меня, не опасно ли, что я собираю массы народа и становлю на коленопреклоненную молитву на сырой земле, Провидение дало мне возможность тотчас отвечать:
Ваше Величество, Господь оправдал церковное действие по крайней мере против сего сомнения: число заболевающих после крестных ходов не больше, а несколько меньше нежели во дни прежде крестных ходов. Так еще более подтвердилась свобода церковных молитв».
Московский святитель говорил не голословно: уже через день после Соборного крестного хода вокруг Кремля «Ведомость о состоянии города Москвы» («холерная газета», как ее называли в народе) официально сообщала:
«Жители Московские в сердечном умилении обращались к святому Угоднику (прп. Сергию Радонежскому – прим.ред.), который, в течение веков бодрствуя над своею земною отчизною, хранить ее ото всяких напастей; он внял, кажется, их теплым молитвам: в этот день умерло в Москве гораздо менее чем в самое благополучное время. Много бо может молитва Праведника споспешествуема».
Царь был вполне удовлетворен ответом святителя и одобрил все его действия.
Подобным же образом и в 1866 году, по случаю холеры, свт. Филарет писал в письме к викарию своему Игнатию от 17 сентября: «Напрасно более боятся молитвы нежели болезни. Неужели молитва вреднее болезни?
Пережив три холеры прежде нынешней, я видел довольно опытов, что где усиливалась молитва, там болезнь ослабевала и прекращалась».
Не нравились народу карантинные ограничения
Конечно, определенные волнения были и в московской епархии, не в столице, но в области, по деревням.
Прихожане в сельских храмах часто не верили «в холеру», считали, что никакой болезни нет, а есть происки правительства.
Не нравились народу карантинные ограничения.
Некоторые сельские батюшки таким мнениям сочувствовали, настолько, что даже поддерживали своих прихожан. Ведь карантинные меры осложняли жизнь: дома заразившихся оцеплялись, любые передвижения членов семьи пресекались.
Когда святителю стало известно о нарушениях карантинного режима, в том числе и самими священниками, он разослал по всей епархии окружное послание, где писал:
«До сведения моего дошло, что во вверенной мне епархии некоторые из простого народа, особенно в селах и деревнях, или по своей простоте и неведению, или по внушениям людей неблагомыслящих, не верят, что есть в настоящее время болезнь, называемая холерою, и что болезнь сия опасна и заразительна, и потому неохотно, или небрежно употребляют предписанные от начальства предосторожности».
В числе нарушителей свт. Филарет упоминает здесь священника из села Карачарово, «оказавшегося к этому прикосновенным, за что и удален от настоятельства храма».
Московским митрополитом предписывалось всем, особенно сельским священникам, «удостоверять народ, что это болезнь заразительная, что предписанные начальством предосторожности нужно употреблять послушливо и верно.
Потому что если кто, поступив противно сей предосторожности, внесет заразу в селение, нарушит карантин, таковой даст Богу ответ за нарушение заповеди повиновения начальству и за то, что сделался виной беды для своих собратьев».
А если «где начальство найдет нужным окружить стражею дом, в котором оказался больной, или умерший холерою, внушать народу, что и сему распоряжению надлежит повиноваться верно и безропотно».
В церковных поучениях свт. Филарет призывал священство говорить, что надо каяться, исправлять житие, освящать себя причастием Святых Тайн. Конечно, надеяться и на врачебные средства, но основное упование возлагать именно на Бога».
Богослов и практик, свт. Филарет оставляет о происходящем тонкое наблюдение:
«Не любит она (холера) ни излишней дерзости, ни излишней робости, особенно невоздержания: следственно учит осторожности, воздержанно, упованию на Провидение Божие».
(Из письма епископу Екатеринославскому (впоследствии архиепископу Тверскому), Гавриилу (Розанову), 8 января 1831 года)).
– Как строились взаимоотношения святителя Филарета с городскими властями и медицинскими службами в борьбе с эпидемией?
– Об этом мы можем узнать из того же окружного послания святителя, который был не только великим богословом, но и замечательным администратором. В некоторых вещах он мог быть очень жестким, а мог быть и разумно уступчивым.
Святитель сразу отрядил двадцать «депутатов от духовенства из архимандритов, пpoтoиepeeв и священников, – «для содействия светским особам, начальствующим в каждой части города над попечением о больных, и над употреблением предохранительных средств против усиления заразы».
Во избежание заражения клиру предписывалось «мыть руки уксусом или хлорированной водой, иметь при себе склянку с хлором».
Духовенству Московской епархии было поручено направить «в каждую из учрежденных больниц по чреде по нескольку ближайших священников, для исповедания и причащения Святыми Тайнами больных и для напутствования отходными молитвами умирающих.
Как свт. Филарет позже напишет: «Благодатию Божиею и силою веры и Святых Таинств, при употреблении предохранительных средств, большая часть Московских священников не заразились болезнью; некоторые, не многие, заразясь, излечились и выздоровели, а некоторые, или по недостатку осторожности, или по неисповедимым судьбам Божиим, заразясь, скончались.
«Причащались все, храмы были полны, как в дни Пасхи»
– В те времена люди довольно редко причащались – пару раз в год. А как проходила практика причащения больных и умирающих?
– С самого начала эпидемии верующие призывались к «освящению себя Святыми Тайнами», что «в самой Москве и исполнялось православными чадами Церкви с самого появления болезни доныне; кажется, и начинает здесь являться милосердие Божие в уменьшении числа занемогающих и силы болезни», – как писал свт. Филарет.
Но вот уже заболевших холерой святитель запретил причащать, как и любых больных с частой рвотой. Один протоиерей обратился к нему с просьбой причащать заболевших холерой. Святитель Филарет ответил даже несколько жестко:
«Можно было ожидать от протоиерея более рассудительности, нежели видно в представленном недоумении касательно приобщения Святыми Тайнами. <…> Господь сказал: ядите, пийте; у кого рвота, тот не может есть и пить, доколе способность сия не восстановится прекращением рвоты.
Больного, которому предстоит препятствие приобщиться, надлежит успокоить разрешением по исповеди, и советом предаться с верою благодати Христовой невидимой по невозможности получить видимое напутствие.
А для предупреждения сей нечаянности, надлежит советовать исповедь и приобщение Святых Таин здоровым, чтобы, в случае болезни, не быть в искушении лишения сей многомощной помощи».
И надо сказать, во времена той эпидемии говели и причащались, по свидетельству графа М.В. Толстого, «почти все»: «Никогда, ни прежде (на сколько старики могли упомнить), ни после, не бывало такого благочестивого настроения между Московскими жителями:
храмы были полны ежедневно, как в святой день Пасхи; почти все говели, исповедались и причащались Св. Таин, как бы готовясь к неизбежной смерти».
Это свидетельство относилось не только к простому народу и благочестивому купечеству, но и к дворянам.
Если человек умирал от холеры ночью
– А были ли какие-то ограничения в совершении остальных церковных треб из-за санитарного режима?
– Умерших от холеры практически сразу везли на кладбище и часто отпевали заочно. Святитель издал на этот счет четкое распоряжение:
«Как от гражданского начальства требовано, чтобы, по настоящим обстоятельствам, тела усопших принимаемы были на кладбище и ночью; из чего надлежит заключать, что иногда, по скорости и предосторожностям, употребляемым в похоронении умерших опасною болезнью, не будет удобности отпевать их по чиноположению в приходских церквах: то, дабы таковые умершие не лишены были церковных молитв, по нужде употребить следующее распоряжение:
1) С телом умершего не отпетого отправлять на кладбище записку приходского священника, в которой означать имя умершего, то, что он принадлежал к православной церкви, и что, по обстоятельствам, отпевания его в приходской церкви не совершено.
2) Кладбищенскому причту, по получении одной, или нескольких таковых записок, в тот же, или следующий день, совершить погребальное пение с молитвами за наименованных усопших и, смотря по возможности, выходить с литиею к месту, где похоронены тела их».
За исполнением своих распоряжений святитель следил строго, так что в Москве все делалось вполне благообразно.
А, например, в Санкт-Петербурге были свидетельства, что умерших от холеры бедняков хоронили в братской могиле – выкапывали большие ямы, складывали гробы и засыпали известью. Батюшка ограничивался кратким заупокойным поминовением, даже не всегда поименным.
В семинариях и монастырях действовали «эпидемиологические распоряжения»
– Что происходило с церковными образовательными школами: семинариями, академиями? Монастырями?
– Семинарии распускались на время эпидемии. Но те студенты, кому некуда было идти (таких, все же, было меньшинство), могли оставаться, за ними сохранялось и питание.
Кстати, в отношении монастырей святитель Филарет тоже издал «эпидемиологические» распоряжения. Если в монастырях обнаруживался холерный «случай» или даже подозрение на него, монастырь отправлялся в карантин. Разрешался в него вход только на службу: строго по тропинке от ворот до храма. Богомольцам и монахам общаться запрещалось.
«В монастыре, – предписывалось резолюцией святителя Филарета, –держаться следующих правил:
1) ворота монастыря иметь затворенные и при них сторожа;
2) от окончания вечерни до благовеста к литургии, без чрезвычайной надобности, посторонним входа в монастырь не дозволять. И в утреню в праздник допускать с осторожностью, смотря по обстоятельствам;
3) между временами богослужения по выходе и пред входом молящихся употреблять и в церкви очищающие воздух средства, как например: ставление по местам хлористой воды, и кропление ею пола и потом курить ладаном;
4) приходящим в монастырь на богослужение предоставить свободный ход от ворот до церкви и обратно от церкви до ворот, а не более;
5) приходящих в монастырь, кроме богослужения и по нуждам выходящих из монастыря и возвращающихся, отпускать и принимать по употреблении предохранительных и очистительных средств;
6) выход из монастыря дозволять не иначе, как по необходимым надобностям и приказаниям начальства в удобнейшие дневные часы;
7) начальствующий в монастыре обязан применить сии правила к местным обстоятельствам по лучшему своему разумению со всевозможным тщанием, чтобы и от чужих больных беречь своих здоровых, и от своих больных беречь чужих здоровых».
Было ли батюшкам страшно?
– Известно ли что-то об отношении священников к своему служению в условиях эпидемии: напутствию заболевших, утешению здоровых, приходящих в храм причащаться, просто на службе помолиться? Не было ли батюшкам страшно? Может, сохранились чьи-то воспоминания, переписка?
– Митрополит Филарет 8 января 1831 года в письме епископу Екатеринославскому Гавриилу (Розанову) пишет: «Не укоряйте холеру именем злой: она уважает доброе. В тридцать холерных больниц, или около сего числа, ходили у меня, по чреде, ежедневно, всего до ста священников, и шесть недель холера не трогала ни одного из них».
В другом письме, епископу Калужскому Гавриилу (Городкову), святитель пишет: «Сожалею, что искушение болезни коснулось и вашего града и духовенства. Слава Богу, что не продолжилось. А что за странность, что духовенство особенно пострадало? Не от холеры же? У меня один священник точно так умер, только от назначения ходить в холерную больницу, не быв еще в больнице. И холера увещевает, чтоб уповали на Бога».
Но, конечно, и среди священников, которые честно исполняли свой долг, многие боялись: «Что Вы боитесь холеры, – писал святитель Филарет прп. Антонию (Медведеву) в сентябре 1847 года, – может быть это к лучшему. Лучше помолитесь.
Я что-то смотрю на приближение холеры, как просто на приближение осени.
Это равнодушие не хуже ли? Господу помолимся, о всех и за вся».
Служение народу в условиях эпидемии было настоящим героизмом, причем нисколько не осознаваемым – духовенство просто делало свою работу, иногда даже лучше врачей: «Священник, – писал свт. Филарет, – желая иметь возможность напутствовать больного с причастием, дал ему гомеопатический прием против рвоты и вылечил его, и потом нескольких тем же способом».
Конечно, священники умирали, также как все люди. Известно, что в 1830 году в Московской епархии от холеры умерло более десяти священнослужителей. Всего в епархии тогда было около 1200 священников и 600 дьяконов.
Все же в те времена отношение к смерти у верующих людей в массе своей было более спокойным. Люди часто умирали от многих не лечившихся тогда болезней, много умирало детей. Священники и их паства относились к эпидемии как к Божиему попущению, которое надо понести со смирением и покаянием.
