Хочу остаться в России, если в этом воля Божия

Редко встретишь человека, окончившего и католическую, и православную семинарию. Воспитанный в обычной немецкой почти нерелигиозной семье, в 23 года Томас ДИЦ перешел из лютеранства в католичество, в 28 – поступил в католическую семинарию. Но еще там начались его сомнения, и в 36 лет он стал православным, в 39 – поступил в Московскую духовную семинарию. В 2006 году он стал первым представителем Русской Православной Церкви за границей, рукоположенным в Москве. Сегодня священник Фома ДИЦ – клирик храма Всемилостивого Спаса б. Скорбященского монастыря. О своих поисках, впечатлениях о России и будущих планах он рассказал в интервью

— Отец Фома, родители воспитывали вас в лютеранской вере?

— Азы веры я от отца получил (мама у меня совсем неверующая), но это была совсем нецерковная вера, культурологическая. Некоторые видные лютеранские богословы (например Доротее Зелле) отрицали Воскресение Христа во плоти. Хотя это и не официальное учение лютеранской церкви, они открыто выражали свои взгляды в книгах и статьях, и их никто не объявлял еретиками. Таким взглядам симпатизировал (и продолжает их придерживаться) мой отец. Евангелие я по его совету прочитал, но ни церковности, ни молитве научить он меня не мог. Лет до 13-14 я был верующим ребенком, потом начался внутренний кризис, типичный для переходного возраста. И несколько лет я чувствовал себя очень одиноким. Родители у меня замечательные люди, отец – ученый-агроном, мама – учительница английского языка и географии. Но в таком состоянии подросток нуждается в большем родительском участии, внимании, а они очень много работали (приходилось – у меня же еще 2 брата, старший и младший), поэтому даже не заметили происходивших во мне перемен. Но когда мне было 18 лет, друг отца, католик, пригласил нас в их храм на катехизические беседы. Просто за компанию. Ходили мы всей семьей, но это никак не изменило мировоззрение родителей и братьев. А вот я сразу почувствовал, что нашел опору, которой мне так не хватало уже несколько лет. Впервые я услышал о христианстве не как о части культуры и нравственного долга, но как о живом духовном опыте, о жизни во Христе. В 23 года я принял католичество через миропомазание. И хотя, как я вам уже говорил, семья наша была нерелигиозной, родителей мой выбор огорчил. Они увидели в этом отход от традиций, не понимали, зачем это нужно, когда в лютеранстве все есть (так им казалось). Вскоре появилась возможность самому поучаствовать в миссии – сопровождал итальянского священника и четыре семьи. Всех их пригласил Берлинский епископ. В то время я учился на архитектора в Мюнхенском техническом университете, но так хотел обрести опыт христианской жизни, что даже решил сделать перерыв в учебе. Мы приглашали людей к себе домой, рассказывали им о вере, и, когда набиралась группа заинтересованных, приглашали на катехизацию.

— У вас был духовник? Как часто вы причащались?
— В нашей общине причащались каждое воскресенье, а исповедовались раз в месяц. Надо сказать пару слов об общине. Это называется Неокатехуменальный путь, одно из так называемых «духовных движений» внутри Католической церкви. Он существует по всему миру, даже в Москве есть. Люди собираются общинами не только на богослужениях, у каждой общины есть свои катехизаторы, в состав которых входит и священник. Они меня поддерживали в решении поступать в семинарию. За год до этого как раз в Берлине открылась католическая семинария по инициативе Неокатехумената. В мире около 80 таких семинарий, они созданы по благословению Папы Римского и воплощают напрямую идею Второго Ватиканского Собора: назначение на миссию и международный состав учащихся. Поступать туда могут только участники Неокатехумената. Нас было около 30 семинаристов, сначала жили мы в семьях в разных концах Берлина, потом сняли дом, отреставрировали его, переехали туда. В это время на меня уже сильно влияли Православие и Россия, которыми стал интересоваться с 1988 года, узнав о праздновании в России 1000-летия Крещения Руси. Я читал святителя Феофана Затворника, биографию праведного Иоанна Кронштадтского, написанную русской эмигранткой Аллей Селаврой (Alla Selawry), «Добротолюбие».

Город Мюнхен, в котором родился и учился на архитектора в Мюнхенском техническом университете будущий православный священник Фома Диц

— Тем не менее решили поступать в католическую семинарию?
— Дело в том, что католическое богословие отрицает серьезные разногласия между Православием и католичеством. Чем больше читал о Православии, тем больше сомневался, приходил к выводу, что на самом деле есть разногласия, касающиеся догматики и духовности, и хотел разобраться. В семинарии мои друзья штудировали латынь, а я больше налегал на русский. Была такая мечта – стать католическим священником и приехать с миссией в Россию. Но в то же время чувствовал, что в этом желании есть какое-то противоречие, а сам я прохожу мимо цели. К пятому курсу также окончательно понял, что целибат – не мой путь, а в католичестве женатого священства нет. В конце последнего курса, когда кандидаты сдают экзамен на рукоположение, честно сказал своим духовникам о все углубляющемся во мне кризисе. Мне посоветовали тогда возвращаться домой, устраиваться на работу, искать невесту. За 6 лет учебы в семинарии, конечно, потерял квалификацию. Вряд ли я смог бы устроиться по специальности, если бы мой бывший начальник не был участником неокатехуменального движения. Он после шестилетнего перерыва взял меня на прежнее место. Еще 4 года проработал (строили мы институты общества Макса Планка в Восточной Германии).

— А когда вы перешли в православие?
— Крестился я в 2000 году. В Русской Зарубежной Церкви католиков принимают только через крещение. Но службы православные я стал посещать сразу после семинарии, когда вернулся в Мюнхен. Сначала бывал в храме нечасто, но все больше тянуло туда, хотелось понимать службу, участвовать в ней. Познакомился с епископом Марком, отцами Николаем Артемовым и Георгием Зайде, немцем-священником из этого храма. Встретили меня тепло, но сказали, что надо определиться, католик я или православный. Меня это тогда ошарашило и даже немножко возмутило – ведь с точки зрения католиков принципиальных расхождений нет. Но все равно тянуло в православный храм, был период, когда я по субботам на всенощную ходил туда, а после всенощной шел в свою католическую общину. Там не понимали моего интереса к Православию. Меня это покоробило. Мы жили такой тесной духовной общиной, как же, думал, я им совсем безразлично то, что значит для меня так много. В общем, в 2000 году я сделал окончательный выбор. А еще через 3 года собрал свои чемоданы и уехал в Россию с целью стать священником и остаться там навсегда. Несмотря на все предсказуемые затруднения, владыка Марк меня благословил.

— Наверное, трудно было почти в 40 лет опять учиться да еще жить на казарменном положении?
— Трудно было учиться. В первую очередь из-за языка – у меня русский до сих пор слабый. Но я имел возможность сдавать экзамены индивидуально. А условия жизни для меня, привыкшего к семинарской жизни, были приемлемые. Мы жили в комнате вдвоем или втроем, с русскими, сербами, болгарами. И с русскими семинаристами отношения сложились прекрасные – они доброжелательно ко мне отнеслись, интересовались, почему выбрал Россию. Там же на регентском отделении нашел свою невесту. Она из Белостока, русский язык для нее тоже неродной. Но ей легче учить, она все-таки на 15 лет моложе. Факт, что я женился и сейчас у нас растут две дочки, окончательно примирил родителей с моим выбором, хотя вряд ли он стал им понятней. Отношения у меня с родителями и братьями хорошие, когда приезжаем с женой, обязательно всей семьей собираемся. Но когда говорим о вере, становится ясно, что у каждого из нас своя жизнь, каждый сделал свой выбор. Старший брат к религии равнодушен, младший – пятидесятник.

— Вас рукоположили в России еще до объединения с Зарубежной Церковью?

— В диаконы – да, в 2006 году. Я сам на каникулах спросил владыку Марка, можно ли мне рукоположиться в России. Ведь если бы он меня рукоположил там, в Германии, не знаю, позволили бы мне служить в России. Он написал запрос ныне покойному Святейшему Патриарху Алексию, возможно ли, чтобы ректор академии архиепископ Верейский Евгений рукоположил меня в диаконы. Вопрос этот рассматривал канонист Московской Патриархии протоиерей Владислав Цыпин. Он пришел к выводу, что нет канонических препятствий. Как сказал сам владыка Евгений перед рукоположением: «Хотя у нас пока нет евхаристического общения с Зарубежной Церковью, можно решиться на этот шаг ввиду ее возможного объединения с Московским Патриархатом». Так я стал диаконом, полгода служил в Семхозе, недалеко от Сергиева Посада, потом по ходатайству отца Александра Ильяшенко меня перевели к нему в храм Всемилостивого Спаса. В священники меня рукополагали уже после объединения. Сейчас решается вопрос о нашем с матушкой гражданстве или разрешении о временном проживании. Если не получим, придется уезжать. Честно скажу, не хотел бы. Россия – Матерь нашей Русской Церкви, а в остальных странах – Православие в диаспоре. Везде нужно нести людям Благую весть, но я был бы рад навсегда остаться в России.

— А насколько религиозна современная Германия?
— Она становится все более секулярной. На работе, в школе говорить о вере не принято, считается, что неполиткорректно. Миссией занимаются католики и пятидесятники, но это капля в море. Монахи-бенедиктинцы реально сегодня с трудом найдут новых послушников. Свидетельство Православия притягивает в небольшой степени приверженцев западных конфессий, и постепенно ведет их в целостное церковное Священное Предание. Особенно для католиков это непросто, неизбежен внутренний конфликт: приближаясь к Православию, они должны отказаться от религиозных традиций Запада, от всего, что свойственно Римской литургической практике, западному благочестию, и входить в византийский религиозный быт. Это трудно. И далеко не все латинское противоречит Православию. Зато конвертит обретает православную веру! Есть еще другой способ православной миссии в Западе: приближение Католической Церкви к нам в целом. Когда католики будут интересоваться не только аспектами Православной культуры, как это сейчас происходит с иконописью, но также догматикой и молитвенным опытом нашей Церкви, тогда появится на горизонте возможность возвращения Католической Церкви в лоно Православия.

— Православные прихожане в Германии – русские эмигранты или есть немцы?
— Немцев немного, и в основном это смешанные браки. Большинство русских православных в Германии – приехавшие в последние 10 лет. Не только иммигранты, но и те, кто по контракту работает. Текучка большая – контракт заканчивается, люди уезжают.

— Многие говорят о разнице русского и немецкого менталитетов. Даже русские классики об этом писали не раз. Вы ощущаете эту разницу и, если да, то в чем и мешает ли она вам?
— Я не во всем типичный немец, например не отличаюсь пунктуальностью. Вот аккуратность – мой пунктик, люблю порядок, чистоту. Мне кажется, многие в России придают этому меньше значения. Но вот что нравится, так это как быстро люди становятся друзьями. Немцы гораздо дольше знакомятся друг с другом, прежде чем начать другому изливать душу.
Сегодня одна из главных моих проблем – язык. Не только русский, но и церковнославянский. Многие тексты богослужения не понимаю вслух, а лишь тогда, когда могу следить за написанным текстом. Чтобы чувствовать себя здесь своим, глубоко войти в русскую культуру и жизнь, пока не хватает знания русского языка. Например, в храме мне довольно сложно проповедовать. Дома разговариваем по-русски с женой, поскольку я не знаю польского, а матушка немецкого, а с детьми — каждый на своем родном языке. А для них, надеюсь, родным языком уже будет русский. Хотелось бы, что мы остались в России, которую мы полюбили, служили ей и Русской Церкви, и чтобы постепенно налаживалась жизнь.

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ