Горит, но не у нас

Среди разных категорий нуждающихся в России есть такие, которым помогают неохотно. Взрослые люди, заключенные, представители стигматизированных групп. И, как ни странно, погорельцы.

При этом Россия, будучи страной ветхого жилья, в которой чуть ли не треть населения живёт в сельской местности (и сложно посчитать, сколько в небольших городах деревянных домов) – страна повальных пожаров, где можно запросто потерять всё от одной неисправной розетки.

Пожары угрожают всем – но сочувствие к жертвам пожаров всё равно невелико.

Мой собственный опыт руководителя фонда адресной помощи говорит: чтобы собрать средства для жертвы пожара мало самого факта беды. Чтобы сбор шёл быстро и увенчался успехом в истории о пожаре должно быть нечто большее, какая-то фишечка.

Пострадавшие должны быть супермногодетны, тяжело чем-то больны, их беда должна каким-то образом умножаться (потеряли не только дом, но и близких, особо ценное имущество, тяжело пострадали от огня сами, кто-то погиб в огне) – иначе сбор будет идти долго и сложно, а результат его никак не будет гарантирован.

Да, есть погорельцы, кому помогут охотнее – например, семье врача или пожарного, но это ситуация, где сам пожар немного отступает на второй план, а важен пострадавший, его заслуги перед обществом. Как это случилось в истории Джамили Алиевой, чей сгоревший дом восстановили в кратчайшие сроки на массовые пожертвования просто потому, что Джамиля – директор фонда «Настенька», одного из старейших фондов помощи детям с онкозаболеваниями.

С этим согласна и Анна Барне – в прошлом координатор программы «Феникс», созданной как раз для помощи погорельцам: «Если погорельцам помогают, то скорее не как погорельцам, а как жертвам какой-то особенной несправедливости. Необходимо тщательно показывать, что именно этой семье нужна помощь, что эти погорельцы какие-то особенные».

А без того погорельцы немного «не такие»: разговор о помощи им всегда вызывает намёки, что они-де, наверное, алкоголики, надо было за электропроводкой следить или дом страховать или ещё что-то сделать. Не то, чтобы сами виноваты, но точно хотя бы отчасти сами в ответе, а значит и помощь как бы слегка выглядит кормлением чужой бесхозяйственности.

Кстати, программа «Феникс» в России, кажется, единственная, ориентированная только на помощь погорельцам, и это само по себе красноречиво.

Также крайне живуч миф о том, что жертвам пожаров положены какие-то серьёзные компенсации от государств. На самом деле положенные выплаты невелики (максимальный размер выплат составляет 120 000 рублей), но такую получает не каждый), и добиться их непросто, ибо для того необходимо доказать, что в пожаре виновата халатность коммунальщиков, злоумышленники либо стихия. Если же люди сгорели по собственной рассеянности либо безалаберности, государство им ничем не обязано.

Российский жертвователь, донор благотворительной организации, тот, кто поддерживает нуждающихся, чем-то похож на зрителя или читателя: чтобы его зацепить, история не должна выглядеть банальной. А пожар – это банально.

И эта банальность, распространённость проблемы, работает против помощи даже дважды. Во-первых, скучно, а во-вторых – опасно, потому что слишком близко. Болеть в России люди предпочитают молча, о детях с нарушениями могут не знать даже ближайшие соседи, а вот сгоревший дом не спрячешь, и опасность пожара выглядит реальной буквально для всех.

Но от подобной опасности в России предпочитают защищаться прежде всего мистическими методами – не страховать имущество (в России застраховано что-то около 15% жилых помещений), а делать вид, что опасность обойдёт стороной, надеяться на авось.

Буквально каждая ЧС, будь то большие пожары, как сейчас в Якутии, или наводнения, как сейчас в Забайкалье, вскрывают эту проблему: тысячи людей пострадали, остались без жилья или с разрушенным жильём, и оказывается, что застрахованных домов – единицы, зато полно самостроя, на который нет никаких документов и потому даже доказать какой-то ущерб практически невозможно.

Грубо говоря, россияне слишком сильно боятся пожаров, чтобы позволять себе открывать сердца погорельцам, но пожар воспринимается как нечто иррациональное, внезапное и непобедимое, о чём лучше вообще не вспоминать.

Когда-то, когда Россия ещё была крестьянской страной, погорельцам помогали всем миром – община собиралась и строила дом.

Сейчас, с разрушением «мира», когда каждая семья сама по себе, к пожару сохранилось отношение, как к явлению крайне опасному, но всегда чужому, всегда тому, которое не должно случится именно с нами.

Не зря люди обыватели протестовали и просто приюта для бездомных в жилом районе, и против хосписа, и периодически гремят скандалы с недопущением особых детей в публичные места: люди не хотят смотреть на «страшное», то ли опасаясь испортить себе настроение, то ли притянуть беду. Как волшебники не называли по имени Вол-де-Морта в саге о Гарри Поттере, так и россияне стараются лишний раз не присматриваться к огню – просто чтобы не быть к нему слишком близко.