Протоиерей Иоанн Кудрявцев, настоятель храма иконы Божией Матери «Отрада и Утешение» при Боткинской больнице, заместитель председателя Комиссии по больничному служению при Епархиальном совете г. Москвы. Стаж больничного служения – 6 лет. В составе группы больничных священников окормлял больных с коронавирусом.
«Наконец-то начинается настоящее служение»
– Как изменились для священников правила посещения больниц во время карантина?
– Когда начался карантин – все больницы закрыли. Нас никуда не пускали, даже в обычные, неинфекционные отделения. Тогда мы ездили только на вызовы к пациентам, которые лечились дома. Именно тогда мы и начали использовать защитные костюмы, освоили методику их надевания и снимания, отработали навыки причащения в условиях эпидемии. А где-то с мая нас постепенно стали пускать в отдельные больницы.
– Был ли какой-то отбор среди священников, которые стали ездить на вызовы к больным с коронавирусом?
– В конце марта, когда был объявлен карантин, владыка Пантелеимон собрал нас, московских больничных священников, объяснил, что ситуация сложная, опасная и что каждый должен решить сам, готов он этим заниматься или нет.
Владыка не рекомендовал пока ездить на вызовы людям старше 60 лет и тем, у кого есть хронические заболевания. В Церкви есть и другие послушания, не обязательно всем заниматься больничным служением. В результате из примерно ста больничных священников осталось двадцать. Когда мы начали выезжать к больным, нас осталось пятнадцать, а потом двенадцать священников и столько же помощников.
– Двенадцать священников! Отличное число.
– Для нас самих было очень радостно чувствовать себя коллективом, который должен продолжать служить людям в любых условиях. Поэтому и возникла идея создать специально подготовленную группу больничных священников, бригаду «скорой помощи», которая будет окормлять больницы и по первому вызову, в любое время дня и ночи выезжать к пациентам. И вот – такая группа сложилась.
Мной приглашение было воспринято как призыв Божий. Как в начале войны люди шли на фронт добровольцами: «Запишите меня, я хочу послужить Родине», – какое-то похожее чувство, тревожное, но очень приятное. Я чувствовал радость, духовный подъем от того, что наконец-то начинается настоящее служение, настоящее дело.
Такое воодушевление давало большую энергию, позволяло не чувствовать усталости, многие часы обходиться без еды, без сна. Может быть, благодаря такому подъему удалось пережить самые сложные месяцы без потерь.
Хотя все воспринимали нас как героев, с нашей стороны не было никакого геройства, мы не делали ничего особенного, страшного и сложного. Просто, во-первых, у нас была возможность ездить к больным в силу некоторой удаленности от семьи и хорошего физического состояния. А во-вторых – было большое желание.
«Приходилось доказывать, что мы не инопланетяне»
– Сколько у вас уже было выездов?
– За два с половиной месяца у всей группы было примерно 500 вызовов к пациентам. Чуть больше половины – на дом, чуть меньше – в больницу, поскольку в больницу было труднее попасть. Судя по количеству заболевших, вызовов должно было быть в десятки раз больше, но люди немножко притаились. С одной стороны, многие не хотели подвергать опасности священника, с другой – многие считали, что пригласить его в больницу невозможно.
На одного священника из нашей группы приходилось в среднем три-четыре вызова в день, максимум – семь-восемь.
Это немало, если учесть, что ездить нужно было в разные концы Москвы, много времени занимала дорога. Хорошо еще, что в период карантина не было пробок.
Кроме того, каждый визит – новый комплект СИЗа, его надевание-снимание. Это потом уже, когда все было отработано и мы уже не делали лишних движений, мы научились надевать защиту за пять минут, а снимать – за восемь-десять минут.
Иногда возникали сложности с местными жителями, которые, видя, как мы надеваем защиту, тревожились, спрашивали, что нам надо, а один раз даже вызвали участкового.
Нам очень не хватало официальных документов, подтверждающих, что мы больничные священники, представители Синодального отдела, а не мошенники или инопланетяне. Эту проблему нужно как-то решать.
– Как ваши родные, духовные чада восприняли то, что вы постоянно в «красной зоне»?
– Мои родные почти три месяца находились на даче, в изоляции. Я с ними общался совсем не часто, в основном был занят своим служением. И это хорошо, что я никого не подвергал опасности. Что касается прихожан, то пока был карантин, многие постоянные прихожане не могли ходить в церковь, храмы стояли пустыми, оставался только приходской костяк: сотрудники, волонтеры и наши помощники.
«Помощников тоже было 12»
– Помощники сопровождали вас и в ковидные отделения?
– Да, у нас сложилась не только группа священников для постоянных выездов к больным, но и группа помощников.
В основном, это выпускники наших двухмесячных курсов подготовки помощников больничных священников.
У нас было уже два выпуска, это примерно 100 человек. Самые заинтересованные и неравнодушные из них оказались как нельзя кстати во время эпидемии и очень нам помогали.
Вообще, тот принцип, что священник должен трудиться не один, заложен еще в Евангелии. Обратите внимание, что Господь апостолов посылал на проповедь всегда по двое.
В другом месте Он говорит: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). Когда совершать таинство в палате больного священник идет с помощником, получается уже соборная молитва.
Во время карантина были свои особенности: нужно было помогать священнику надевать защитный костюм, а после возвращения от больного – правильно, в нужной последовательности снимать и обеззараживать защиту, чтобы не никого не подвергать опасности.
В больницу, в «красную зону», помощники, как и священники, врачи, сестры, тоже шли в СИЗе. А на вызовах домой помощник ждет у дверей квартиры в маске и перчатках, а потом помогает священнику снимать защиту. Во многом именно благодаря помощникам удалось избежать заражения, никто серьезно не заболел, все остались в строю.
Несколько священников и помощников переболело в легкой форме, мы отсидели две недели на карантине, регулярно сдавали анализы, но никаких серьезных последствий не было.
Почему-то многие думают, что если мы выезжаем, то подвергаемся очень большой опасности. Но если защита надета правильно и если мы правильно себя ведем, то опасность минимальная.
Мы не находимся долго в контакте с больным – максимум тридцать минут. Заражения были связаны с другими причинами: храм, общение с родственниками и так далее.
Есть и другая сторона работы помощников. Когда ты в защите, у тебя потеют очки, очень жарко, трудно дышать. Порой ты не различаешь лица человека, с которым разговариваешь. При этом, когда мы шли к больным, мы старались не брать с собой ничего лишнего: ни требник, ни крест, ни Евангелие.
С собой у нас были только Святые Дары в специальных сосудах, а если мы брали Евангелие, чтобы читать во время Соборования, то потом оставляли пациенту. Поэтому многие молитвы приходилось читать наизусть, чтобы максимально упростить внешнюю сторону.
В этом тоже участвовали помощники: читали какие-то молитвы чинопоследования. Так что важна была хорошая подготовка. И вообще, помощникам нужен широкий кругозор, чтобы уметь говорить на разные темы и отвечать на разные вопросы. На курсах мы к этому готовили, волонтерам читали лекции не только священники, но и психологи, историки, врачи.
Епитрахиль поверх пижамы
– Расскажите, пожалуйста, какие средства индивидуальной защиты надевает на себя священник, когда идет в инфекционное отделение?
– В больницах мы полностью подчинялись всем требованиям. Например, снимали верхнюю одежду и надевали пижаму, как это делает персонал. Уже на пижаму – епитрахиль. Сверху – защита. Шли в пижаме, епитрахили и СИЗе. Какие-то детали удивляли и смущали некоторых наших отцов, но в конце концов мы все пришли к выводу, что это необходимо, никак не умаляет достоинства священника и не мешает ему совершать главное – таинства.
На пижаму и епитрахиль мы надеваем защитный комбинезон, который полностью закрывает все тело, остается только лицо. Потом на ноги надеваем высокие бахилы. В больницах под бахилы вместо уличных ботинок нам еще предлагали использовать больничную обувь – кроксы, которые потом стерилизуют.
Потом надеваем две пары перчаток: нижняя должна быть под комбинезоном, а верхняя заходит на рукав комбинезона.
Место соединения перчатки и комбинезона заматываем скотчем, как нас научили в больнице, потому что часто верхняя перчатка загибается и может открыть руку.
Надеваем шапочку, потом респиратор или маску, потом защитные очки, которые полностью закрывают лицо, – как у горнолыжников. Перед самым концом облачения достаем из сумочки, которая остается под защитным комбинезоном, флакон со Святыми Дарами, берем в левую руку. Потом застегиваем комбинезон до конца.
Верхнюю часть лица, где могут быть щелки, тоже заклеиваем скотчем. Таким образом, мы полностью запечатаны, закрыты от внешнего контакта, дышим через маску.
Конечно, никакого целования рук и накрывания больного епитрахилью в таких условиях быть не может.
Так же одевается помощник, ему помогает кто-то из персонала.
Если мы шли к больному на дом, мы одевались на улице и в таком виде заходили в подъезд. Поначалу люди удивлялись, не понимали, кто это, поэтому мы стали на комбинезоне писать свое имя: например, «отец Иван» – и крестик (смеется). В некоторых больницах нам печатали стикеры с нашим именем.
Когда мы возвращаемся, в больнице мы проходим бокс с санитарной обработкой и в определенной последовательности снимаем защиту: сначала развязываем бахилы, потом аккуратно снимаем комбинезон, выворачивая его внешней, зараженной поверхностью внутрь. Потом снимаем перчатки, шапочку, респиратор и маску.
Все СИЗы складываем в специальный желтый пакет и везем в больницу Святителя Алексия Московской Патриархии, где принимают наши пакеты для утилизации. Просто так защиту выбросить нельзя, она представляет опасность заражения.
Одноразовый флакон из-под Святых Даров мы оставляли в специальном пакетике, а потом сжигали.
– Что это за флакон?
– Мы специально заказали одноразовые пластиковые пробирки с завинчивающейся крышкой. В них можно положить Частичку, собрать Святой Крови, совершенно безопасно причастить больного, а потом флакон сжечь. Это оказалось очень удобно, и мне кажется, что такие флаконы можно использовать даже в обычных условиях. Когда священник идет в больницу, особенно в реанимацию, не всегда удобно нести с собой дароносицу и Чашу, хоть и маленькую.
– Где больничный священник берет СИЗы для выезда к больным?
– В Москве мы их не сами приобретали, это была работа Синодального отдела по благотворительности, который централизованно закупал и закупает средства защиты. Мы просто приезжали и брали готовые комплекты для выезда. В начале карантина была проблема с их покупкой, сейчас немножко проще.
Если в регионе есть трудности, то нужно заранее позаботиться о приобретении СИЗов, этим кто-то должен специально заниматься, сам священник не сможет себя обеспечить.
– А в обычные, не ковидные отделения вы тоже надеваете СИЗы?
– Сначала почти все больницы и отделения были для нас закрыты. Даже если официально в них не было ковид-больных, все равно опасность существовала, ведь больница – единая территория, многие врачи заболевали, не работая с ковид-больными.
Сейчас все стало проще, неинфекционные отделения постепенно открываются, но риск при посещениях остается, поэтому остаются меры безопасности: там нужно быть в маске и перчатках. Мы все требования соблюдаем.
Еще священнику не стоит ходить по палатам в том, в чем он шел по улице. Так и себя подвергаешь опасности, и пациентов, и вызовешь справедливое недовольство персонала. Лучше иметь специально для больницы отдельный подрясник, предметы для треб: крест, Евангелие. В идеале хорошо, чтобы у священника была при больнице комнатка, где можно все оставить и за пределы больницы не выносить. Такая возможность есть в больничных домовых храмах.
Еще мне кажется, что священник должен приходить в больницу не в черном облачении, а в светлом, как врач.
Отношение к тебе сразу меняется, люди перестают воспринимать тебя как вестника близкой смерти. А то часто идешь по этажам, а тебя, то ли в шутку, то ли всерьез, спрашивают: «Вы опять кого-то отпевать пришли?» Да наоборот! Мы пришли не чтобы человека умирал, а чтобы он жил! Чтобы приобщился к жизни, исполнился радости, получил духовное здоровье. Белый цвет как раз символизирует жизнь.
Так что я приобрел себе белый льняной подрясник.
Священник должен быть радостным, он не должен быть унылым, угрюмым, мрачным. Тогда он может совершать свое служение с пользой.
Кто звал священника
– Как больные с коронавирусом вас находили, чтобы пригласить к себе домой или в больницу?
– На сайте «Милосердие.ru» и на некоторых других был размещен телефон больничной комиссии. По запросу в поисковике человек мог быстро нас найти. Чаще всего звонили родственники тех, кто находится в тяжелом состоянии либо дома, либо в реанимации. Как правило, сами родственники чаще всего и договаривались с врачами, чтобы нас пропустили.
Если бы наш телефон был доступен во всех отделениях больниц, нас смогли бы вызывать сами пациенты. Пока администрация больниц не всегда приветствует размещение нашей информации, наши объявления постоянно исчезают со стендов. Решить этот вопрос не так уж сложно, но для этого нужна помощь Департамента здравоохранения.
– Отличается ли состав больных, к которым вас звали до и во время карантина?
– Если говорить о домашних вызовах, то отличается. В «мирное время» священника приглашали в основном к престарелым больным, а сейчас нас зовут люди разного возраста. Часто бывало так: семья сидит на карантине, священника просят приехать, и всей семьей причащаются. Причем, и молятся, и исповедуются с большим желанием, вовлеченностью, причащаются с огромной радостью и благоговением.
Раньше такого не было: родственники приглашали нас к старичкам, но сами не причащались.
Что касается больниц – конечно, в основном вызовы были к тяжелым больным. Мне запомнился случай, когда нас вызвали в реанимационный бокс к женщине в очень тяжелом состоянии.
Когда она поняла, что пришел священник, она заплакала от радости: «Я не ожидала, что ко мне придет батюшка! Так хотела, молилась, но не ожидала!» Она лежала в полной изоляции – в реанимации даже окон не было, – в болезни, страдании, не имея никакого утешения. И вот сподобилась принять Христа.
Как она исповедовалась и причащалась, с каким благоговением, со слезами, с благодарностью! Через три дня она отошла ко Господу, так что для нее это был судьбоносный момент, последняя исповедь.
Этот случай мне очень запомнился. Он и порадовал тем, что Господь устроил эту встречу, но и опечалил: я представляю, какое множество людей в реанимации из-за разных запретов так и не успели причаститься.
Ковид и таинства
– А как происходит исповедь, если больной в боксе или палате не один? Ведь в защитном костюме, наверное, плохо слышно, больному приходится говорить громче.
– Эта проблема существовала и раньше: в реанимации находятся люди, которые не могут выйти. Но все это возможно преодолеть: нужно подойти максимально близко, наклониться, говорить шепотом.
Да, если ты в защите, тебя плохо слышно, но человека-то слышно хорошо!
А для священника важно не столько говорить, сколько слушать, это для меня главный вывод всего моего священнического опыта.
Человек сам все скажет, он сам все прекрасно понимает. От тебя нужны, может быть, отдельные слова, чтобы чуть-чуть человека настроить, направить. Когда они сказаны, нужно обратиться в слух и внимание. И никуда не спешить при этом. Священник тут не учитель, не судья, не прокурор, он только свидетель покаяния.
Конечно, бывает трудно, особенно если больной плохо говорит или не вполне адекватен. Но тут надо пойти до конца, потерпеть, чтобы дать человеку возможность высказать все, открыться Богу.
Вообще, когда мы только начинали служить во время эпидемии, у меня были и страх, и растерянность, и очень много вопросов – как это все будет получаться. Но когда прошло некоторое время, когда появилась какая-то уверенность и знание, что делать, – стало гораздо проще.
И тогда на первый план вышли духовные вопросы: с чем именно мы идем. Людям нужно духовно помочь, помолиться с ними, укрепить их веру.
Ведь человек в состоянии болезни, в том числе вызванной коронавирусом, находится не только в физически тяжелой, но и в духовно сложной ситуации.
Болезнь может вызвать депрессию, привести к полной духовной расслабленности, когда ничего не хочется делать: ни молиться, ни читать Евангелие, ни что-то еще.
Один монах, который тяжело заболел коронавирусной инфекцией, рассказывал мне, что не может читать Иисусову молитву. Говорит, с ним никогда такого не было.
И врачи подтверждают, что эта коварная болезнь влияет на сознание, на психику, особенно у тех, кто долгое время находился на искусственной вентиляции легких, в состоянии гипоксии. Священнику обязательно надо это учитывать.
– Иногда человек ищет именно физического исцеления и на Причастие смотрит как на еще одно лекарство. Во время эпидемии так же?
– Действительно, раньше священника часто приглашали в больницу не для того, чтобы получить духовную помощь, а в надежде на помощь физическую и даже на чудо: «У меня завтра операция. Чтобы она хорошо прошла, надо причаститься». Такие люди потом часто разочаровываются, потому что ищут не совсем того, что Господь им должен дать, что им в первую очередь нужно.
Но во время эпидемии люди больше ищут духовного утешения. Им нужно почувствовать присутствие Бога в своей жизни. У них более глубокое и серьезное отношение к таинству.
Дай Бог, чтобы эти хорошие перемены сохранились. Отчасти они тоже зависят от нашей деятельности.
– Наверное, так влияет непредсказуемое течение болезни, возможность смертельного исхода?
– Безусловно. Это влияет и на исповедь. Вообще, все эти два с половиной месяца мы чувствовали себя как на войне. Особенно было тяжело в конце апреля – в мае: состояние опасности, собранности.
Все лишнее в таком состоянии уходит. Точно так же уходит лишнее из исповеди. Уже не обсуждаются житейские проблемы: ехать отдыхать или не ехать, строить дачу или не строить. Человек остается один на один со своими главными вопросами, проблемами, грехами.
Он понимает, что времени не так уж много, может быть, завтра его Господь заберет, поэтому говорит только о главном, о том, о чем болит душа. Это очень облегчает работу священника: человека не надо настраивать, он уже сам готов каяться всерьез, со слезами, с глубоким сокрушением, без самооправдания, позерства, без всякого самолюбования. Особенно в реанимации, в тяжелом состоянии, где человек говорит уже из последних сил. Понятно же, что он последние силы находит для самых главных слов.
Священнику нужно только уметь выслушать, утешить, поддержать, иногда без слов – просто погладить человека, с поддержкой сжать его руку, чтобы он ощутил близость, теплоту, чтобы почувствовал, что он не одинок, что ты рядом, страдаешь вместе с ним. Иногда найти нужные слова. Это тоже очень сложно, если ты сам не страдаешь, не болеешь.
Я для себя сейчас стал понимать, что мы, священники, часто говорим много лишних слов. Они хорошие, красивые, правильные: евангельские цитаты, благочестивые высказывания святых отцов… Но если ты переборщишь, они будут звучать обидно и восприниматься как ханжество.
Нужно говорить от сердца, свое, выстраданное, иначе человек почувствует фальшь, ложь. А для священника очень важно не фальшивить, не лукавить.
Отношение к священникам
– Изменилось ли во время эпидемии отношение к священникам?
– Мне кажется, что сейчас оно улучшилось, в том числе среди врачей. Как-то раз я шел в подряснике по территории одной из московских больниц, из корпуса ко мне выскочил врач, прямо в защитном комбинезоне: «Батюшка, неужели вы стали ходить в больницу? Как хорошо! Приходите, пожалуйста! Вы нам очень нужны!»
Раньше, может быть, люди считали, что Церковь занимается своими проблемами, но сейчас, я надеюсь, они видят, что во время эпидемии она служит страдающим людям, она вместе со своим народом. Если нам удастся являть пример добрых пастырей, которые не ищут своего, а бескорыстно служат людям, то отношение к Церкви и дальше будет меняться. Больничное служение, деятельная христианская любовь могут сыграть в этом огромную роль.
– Но некоторые люди сейчас наоборот начали сторониться священников и воспринимать их как источник потенциального заражения, зная, что многие священники заболели. Вы слышали такие мнения?
– Конечно, слышал.
Но то, что много священников заболело, как раз говорит о том, что они не отстранились, были вместе с людьми. Да, кто-то заболел, кто-то отошел ко Господу. Но ведь для нас это не свидетельство нашей неудачи.
От эпидемии больше всего пострадали врачи (около 500 человек в России). Врачи и священники очень близки в своем служении: врачи помогают физически, священники – духовно.
Отношение к врачам сейчас тоже меняется: если раньше их все критиковали и во всем обвиняли, то сейчас такого нет, все понимают, что люди совершают подвиг. Так же и священники: опасность заболеть и умереть не останавливает нас, мы все равно идем и служим людям.
Пропуск для священника
– Что сейчас с больницами, куда не пускали священников? Сейчас становится проще прийти к больным?
– Мы пытаемся это делать, звоним в Департамент здравоохранения, просим, умоляем. Иногда это удается, иногда нет.
Потому что до сих пор Департамент не дал официального разрешения священникам приходить в больницы.
Мы пытались найти официальные пути – например, оформиться как медицинские волонтеры. Есть такая организация – «Волонтеры-медики». В основном, в ней состоят студенты-медики, они имеют официальный статус, право работать в «красной зоне», и активно помогают врачам.
Может быть, мы тоже сможем получить аккредитацию от Департамента здравоохранения и приходить в больницу не просто в силу хорошего личного отношения врача или заведующего, а иметь полное юридическое право окормлять пациентов. Врачи, мне кажется, тоже должны быть в этом заинтересованы. Мы делаем с ними общее дело: заботимся о духовном и психологическом состоянии пациентов, что очень важно для процесса лечения.
Все опытные врачи понимают, что болезнь лечится не только лекарствами, но и словом, утешением, добротой, участием.
В других регионах с пропуском в больницы, где лежат больные с коронавирусом, ситуация примерно такая же: все возможно только по личной договоренности. Сейчас многие регионы находятся в самом начале пути, им еще только предстоит научиться всему и вообще привыкнуть к ситуации. Поэтому мы сейчас проводим для них семинары, пытаемся помочь, рассказываем о своем опыте.
Думаю, для того, чтобы наше положение кардинально изменилось, мы и сами должны представлять из себя подготовленную квалифицированную группу.
– То есть нужно, чтобы были специально подготовленные больничные священники?
– Да, совершенно верно. Конечно, в обычное отделение к больному можно пригласить любого священника.
Но для служения во время эпидемии и в инфекционных больницах нужны специально подготовленные больничные священники, которые лучше представляют правила поведения в больнице и санитарные нормы.
Так что больничные священники должны быть специальным образом обучены, заниматься служением в больницах профессионально. Тогда нас могут признать в качестве тех же медицинских волонтеров и мы сможем беспрепятственно совершать свое служение в больнице, получив официальный статус, какой имеют в России военные или тюремные священники, какой имеют больничные капелланы во многих странах. Надеюсь, вопрос об официальном статусе удастся решить с Министерством здравоохранения.
Пока у нас сложилась небольшая группа обученных больничных священников и помощников. Хочется, чтобы на ее основе и дальше развивалось больничное служение. Чтобы была служба диспетчеров и единый больничный телефон, о котором знали бы во всех отделениях всех больниц. Чтобы любой пациент мог просто набрав этот номер, пригласить батюшку.
Сейчас стало особенно ясно, насколько человек в тяжелой болезни нуждается в духовной поддержке. Потому что самое страшное – оказаться в духовном вакууме.
Когда ты удален от близких, родных, от своей привычной работы, когда тебе кажется, что тебя все бросили. Твоя привычная жизнь рушится, возникает ощущение пустоты, оставленности и даже богооставленности. Здесь и необходима поддержка священника.
Интервью вошло в приложениие к третьему изданию книги епископа Пантелеимона «Больничный священник», которая выходит в издательстве «Никея».
