Архип Куинджи: что делать, если деньги не нужны

Вход в профессию

Архип Иванович Куинджи родился в 1842 (по другим версиям, в 1841 или 1843) году в местечке Карасевка Мариупольского уезда, в семье бедного грека-сапожника. Семья практически нищенствовала. В доме все вращалось вокруг денег – говорили исключительно о них. А их все не было и не было.

А потом родители и вовсе умерли. Хипа поступил в воспитание к дяде и тете – как тогда говорили, нахлебником. Принялся было ходить в городское училище, но с науками не заладилось. Гораздо охотнее Хипа работал по найму – пас гусей, служил у хлеботорговца, или на стройке. А еще рисовал. Каждую свободную минуту. Увидит лошадь – нарисует. Увидит водокачку – нарисует. Вообще не мог без этого.

После феодосийского конфуза с Айвазовским Хипа решил сосредоточиться на главном – стать богатым художником.

Для начала поступает ретушером к мариупольскому фотографу, затем к одесскому фотографу, затем к таганрогскому фотографу. Годы шли, а он все ретушировал и ретушировал.

«Когда я служил ретушером в фотографии, то работал от десяти до шести. А вот все утро – от четырех до десяти было в моем распоряжении», – писал он в воспоминаниях.

Но бесконечно это продолжаться не могло, и в 1865 году двадцатилетний Куинджи – уже Архип Иванович – отправился покорять Санкт-Петербургскую Академию художеств. И опять конфуз. Его не приняли ни в первый раз, ни во второй. Видимо, опыт ретушера давал о себе знать – профессора видели в пейзажах молодого человека не картины маслом, а раскрашенные фотографии.

За неимением работы вернулась бедность: «Я нуждался так, что не имел средств купить даже чаю и пил один кипяток без сахара, с черствым хлебом, но никогда, ни разу, я не просил помощи».

После трех неудачных попыток Куинджи сменил тактику. Если до этого он предлагал свои оригинальные, не похожие ни на что, написанное ранее, вещи, то теперь явился в академию с работой «Татарская сакля в Крыму», написанной как откровенное подражание «этому старому наглецу Айвазовскому». И за это банальное эпигонство ему присвоили звание свободного художника.

Вход в профессию состоялся. Архип Иванович снимает комнату в меблирашках Мазановой на Васильевском острове. Благодаря своему местоположению и ценам, они пользовались популярностью у молодых столичных художников, которые собирались здесь же, в кухмистерской на первом этаже.

В кухмистерской Куинджи уважали. Илья Репин писал: «Что же до глубокомысленного Грека, его я очень люблю, люблю его широкую приземистую фигуру, его восточно-персидский склад ума, его самобытный взгляд на вещи; это все так очаровало меня».

Теперь оставалось совершенствовать себя как живописца и предпринимателя.

Слишком много денег

В 1870 году было создано Товарищество передвижных художественных выставок – последователей критического реализма и противников голой академичности. Признанным гуру нового движения был Иван Крамской, а финансовую подпитку и своего рода пиар движения осуществлял Павел Третьяков.

Куинджи это заинтриговало. Он тоже решил сделаться передвижником. Тем более, с Крамским Архип Иванович был в приятельских отношениях.

Итак, Академия художеств заброшена, а в пейзажи Куинджи приходит сюжет. «Осенняя распутица», «Забытая деревня», «Чумацкий тракт в Мариуполе». Архип Иванович принят передвижниками, выставляется вместе с передвижниками, но все не так просто.

Братья по передвижничеству считают работы Куинджи недостаточно мрачными и по содержанию, и, главное, по колористике. Слишком уж яркие цвета, слишком уж много света, очень уж он радостный, этот свет.

Владимир Гиляровский позже напишет, что именно Куинджи был «первый, давший солнце в русском пейзаже».

Продолжая принимать участие в передвижных выставках, Архип Иванович ищет свое. Появляются пейзажи «Ладожское озеро» и «На острове Валаам». В них социального сюжета нет вообще, зато они кажутся волшебными.

Так бывает только в доброй и чудесной сказке. И, конечно, в жизни. Глядя на эти пейзажи, зритель вдруг открывал для себя очень важную тайну – насколько сказочна сама жизнь.

Именно в это время, в первой половине 1870-х годов сбывается детская мечта Куинджи – он становится и знаменитым, и, как следствие, очень богатым. Куинджи принимают полноправным членом Товарищества передвижных выставок, но ему уже это не нужно. У него свой путь, и он без сожаления рвет с передвижниками. Переломным моментом сделалась «Украинская ночь» (1876). Это действительно была сенсация, мир до сих пор не видел ничего подобного.

Критический реализм остался позади как пройденный этап. Начался период бесконечного поиска цвета и света, а также воздействия с помощью них на пространство. Искусствоведы назвали это время «романтическим периодом». Хотя романтики там было мало – гораздо больше самозабвенной одержимости экспериментатора-фанатика.

Но самое удивительное, что теперь деньги оказались Киунджи не нужны. Архип Иванович покупает дом в Петербурге. Второй дом. Третий. Дальше что? К доходам от картин прибавляются доходы от сдачи недвижимости. Да еще и женился, пусть и по любви, но на дочери очень богатого мариупольского купца, взяв за женой какое-то фантастическое приданное.

При этом горничную и кухарку не держали – делали все сами. Мебель – простая и в самом необходимом количестве – и он, и супруга любили простор. «Архип Иванович оставался верен своим «студенческим» вкусам, своим голым стенам,» – писал М. П. Неведомский, биограф живописца.

Деньги, однако, продолжают прибывать.

«Позвольте мне, уважающему Вас приятелю, предложить Вам некоторую сумму»

К благотворительности живописец пришел «естественным путем» давал ссуды молодым художникам и не особо беспокоился о том, вернут их или нет.

Часть доходных квартир перестала приносить доход – в них совершенно бесплатно поселялись начинающие живописцы.

Процитируем письмо Архипа Ивановича, отправленное коллеге А. А. Киселеву: «Я слышал, что Вы больны – нуждаетесь, так как Товарищество не может Вам помочь, то позвольте мне, уважающему Вас приятелю, предложить просимую Вами сумму (500 р.). При сем прилагаю двести руб., а триста руб. пришлю через день или два».

И таких писем было множество.

Помогал Куинджи и животным. Художник А. Рылов писал: «К нему постоянно приносили раненных рогатками или просто больных голубей и воробьев; он и жена делали перевязки, лечили их».

Между тем Архип Иванович продолжает экспериментировать. Смешивает краски, прорисовывает блики, подбирает идеальное освещение для демонстрации работ, устраивает «выставки одной картины». Завистников – море.

Архипа Ивановича обвиняют в злоупотреблении эффектными приемами, в профанации просветительских ценностей, в манипуляции с помощью какой-то специальной секретной подсветки – чуть ли не в мошенничестве.

Он все меньше общается со своими коллегами. Больше с учениками и благодарными заказчиками. А ряды и тех, и тех все растут. На каждую новую работу моментально появляется несколько покупателей, перебивают друг у друга цены. «Лунную ночь на Днепре» за пять тысяч рублей приобретает Великий князь Константин Константинович и вообще не расстается с ней, даже берет с собой морское путешествие на яхте.

Деньги от покупателей поступают к Архипу Ивановичу, а от него, особо не задерживаясь – к ученикам художника. И все равно их становится с каждым годом все больше и больше.

Экскурсия с художественными целями

А в 1882 году Куинджи исчезает из медийного пространства. Они с женой приобретают участок земли неподалеку от Ялты, и поначалу живут там в простом шалаше.

Богема, разумеется, злословит – дескать, исписался, жулик. А он просто-напросто ото всего устал – от сплетен, от интриг, от славы и от денег.

Устал, впрочем, гораздо раньше. Супруга химика Д. Менделеева писала в мемуарах: «Летом мы жили обыкновенно в нашем подмосковном имении Боблово, куда приезжал Архип Иванович… Это было в эпоху полного расцвета таланта Куинджи; он вышел уже из Товарищества Передвижников, выставлял отдельно и имел колоссальный, небывалый успех. Приехал он к нам утомленный и работой и успехом; он не писал у нас; ему, видно, было приятно отдохнуть и забыть все свои дела. Часто часами лежал он на траве под огромным старым дубом».

Но в Крыму приходит второе дыхание. За двадцать лет уединения создано около пятисот живописных и трехсот графических работ.

Наконец-то мастера никто не отвлекал. Исключение делалось для особенно близких приятелей и учеников. А с художником Николаем Ярошенко он даже ездил на Кавказ, наблюдать так называемый Брокенский призрак – удивительный горный оптический эффект, когда в туманную погоду тень самого наблюдателя проецируется на солнечный диск.

Благотворительность, однако, продолжается. Куинджи оплачивает пребывание художников на своей крымской даче, их путешествия по Крымскому полуострову и многое другое.

Газета «Крымский вестник» писала в 1896 году: «Мы уже сообщали… о готовящейся экскурсии петербургских художников в Крым с художественными целями. Вчера утром часть прибывших в Севастополь экскурсантов отбыла в Бахчисарай… Экскурсия продолжится 1,5 месяца и обнимет почти весь район; конечный пункт Кикинеиз, имение профессора Куинджи. Для совершения экскурсии пожертвовано лично профессором Куинджи 500 рублей».

В 1901 году художник вдруг вынырнул из небытия, и сразу же всех поразил своей новой картиной – «Христос в Гефсиманском саду». Вновь начались выставки, общение с учениками.

В 1904 году Куинджи подарил Академии художеств 100 000 рублей на ежегодные премии.

В 1909 году пожертвовал Императорскому обществу поощрения художников 11 700 рублей – тоже для премий. И тогда же открыл в ялтинском имении – уже вполне обстроенном – Общество художников имени А. И. Куинджи (в те времена подобные названия не были редкостью), на счет которого сразу же перевел 150 000 рублей.

А на следующий год, все в том же крымском имении Архип Иванович заболел воспалением легких и спустя месяц скончался. Первым мероприятием, проведенным новым Обществом, стало увековечивание памяти его основателя.

Большую часть капитала мастер завещал Обществу художников имени А. И. Куинджи. Оно выдавало пособия нуждающимся живописцам, покупало картины для провинциальных музеев, проводило конкурсы, издавало книги. Все это продолжалось вплоть до 1930 года, когда оно прекратило свое существование.

Вдове досталось ежегодное содержание в две с половиной тысячи рублей. Но она не роптала – говорила, что все было распределено по справедливости.