Мальчишка послевоенных лет обречен был грезить военной славой. Одни из первых, фоновых воспоминаний детства – военно-героические, бравые военные марши и песни, несущиеся из громкоговорителей: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед!» Красная армия, бои, победы, бодрый хор из могучих голосов.
Но по ночам я просыпался от страшного крика, с которым метался на кровати отец. Изувеченная на фронте нога долго мучила его сильными болями, почему-то обострявшимися в ночное время. Этот регулярно повторявшийся эпизод, этот крик был зовом из какой-то иной реальности. Конечно, романтика армейской силы и храбрости продолжала владеть моими чувствами, всякого человека в военной форме я воспринимал как родного. Лет в семь, однако, вдруг сообразил, что отец, бывший фронтовик, прямо связан с армией и задал неизбежный вопрос: как там было, на войне?! При этом попросил рассказать какую-нибудь свою, «главную» о ней историю.
Он на минуту задумался. То, что затем услышал, было ошеломительным, непонятным и столь достоверным внутренне (даже по звучанию, так как далеко не все ухватывалось разумом), что вмиг изменило всю настроенность моего детского сознания.
После боя наши солдаты сидели на пригорке (год 1943 или 1944). А рядом на земле же сидела горстка пленных немцев. Они боялись, они исподлобья, хотя и с надеждой смотрели на отдыхавших вокруг своих победителей. Подъехала на лошади красавица-капитан. Достав пистолет, неспешно она перестреляла всех пленных. «Мы помрачнели. Скоро, возможно еще сегодня, нужно будет идти в бой. Каждый понимал, что никто из солдат не застрахован от неволи. И как обойдутся там с нами?» В первом же бою эту красавицу в погонах кто-то застрелил. Стреляли сзади, свои. Так очень часто бойцы сводили между собой счеты (поэтому всегда, чем ближе линия фронта, тем покладистее становились офицеры). В тот раз эта расправа, несомненно, стала диковатым выражением протеста против безжалостного обращения с пленными, пусть даже с фрицами.
Этот яркий пример беззаконного восстановления справедливости запомнился навсегда.
В 1943-м, в неполных восемнадцать лет, добровольцем, отец упросил военкома отправить его в пехотно-пулеметное училище.
В начале 1945 г., в 19 лет, после двух ранений, он вернулся демобилизованным в родной Киев. Фронт перепахал его, определив на всю дальнейшую жизнь и внутренние поиски, и жизненный выбор. Он вспоминал, что уход в действующую армию был для него и очистительным, и одновременно спасительным поступком, потому как в тылу, в эвакуации (Средняя Азия), где он очутился с родителями, условия существования были столь чудовищными, что он мог просто не выжить или же сломиться нравственно.
Два дня в году были для отца особенными: 22 июня и 9 мая.
Начало войны избавило его от возможного ареста. Участник одного из киевских школьно-литературных кружков, он в сентябре 1940 был направлен на городской слет юнкоров.
Тут нужно сказать, что отец был в те годы энтузиастом коммунизма и при этом сочинял стихи, горел поэзией и большой литературой. Он и компания его ближайших друзей происходили из бедных слоев. Для этих мальчишек культура была светом в окошке, чьи высокие идеалы вместе, как это теперь ни странно покажется, с программой ВКП(б) давали надежду на лучшее будущее. То есть их детско-юношеская литературная «могучая кучка» шла в ногу со временем, дышала лозунгами текущего момента вместе со всей страной и, вместе с тем, чем-то неуловимо выламывалась из общего строя. Эти юные ценители литературы и искренности в искусстве выделялись серьезностью внутреннего поиска. Для них лозунги соотносились с высокой поэзией и без нее были бессмысленны и безжизненны.
И вот к 1940 году наблюдения над окружающей жизнью привели этих старшеклассников к пониманию фальшивости официальной идеологии. Они бредили мировой революцией, преодолением «мещанства» и неприятно поражены были новым изводом большевистской политики – «советским патриотизмом», советско-германским договором о дружбе и т.п.
Они вновь и вновь чувствовали в окружающей реальности фальшь.
На съезде юнкоров присутствовал нарком просвещения Украины Бухало, партийно-комсомольское начальство, чиновные журналисты. Послушав сусальные здравицы в честь пионерских костров, рассуждения о помощи отстающим, о большой роли стенной печати, отец, тогда пятнадцатилетний школяр, взял слово. Хотя его сбивчивая речь была направлена против формализма в работе молодежной прессы, в наведении глянца при освещении событий, в приукрашивании реального положения дел, кончилась она невольным пророчеством.
— Зачем всю молодежь загоняют рядами в комсомол? — спросил он. — Ведь если, предположим, завтра война и враги захватят Киев, половина комсомольцев порвут свои членские билеты.
После такого пассажа в президиуме объявили о завершении прений. Но взорвался зал, требуя продолжения дискуссии!..
В итоге на следующий день отец был исключен из комсомола, на повестке дня стало его дальнейшее пребывание в школе. Его посетил настоящий страх, долго затем не отпуская. Но больше всего парня поразила ненависть власть предержащих к слову правды, к факту. Позже, в старости, он констатировал, что это отвержение реальности чиновниками будет фоном всей его дальнейшей жизни.
К 50-летию Победы местное телевидение (одного из промышленных городков Московской области) показало интервью с отцом. Миловидная журналистка благодушно спрашивала:
— Как вы встретили известие о том, что мы победили. Каким был этот день для вас?
— Для меня, — бывший фронтовик-сержант отвечал со всей искренностью, — это был очень тяжелый день. Да и для многих, я думаю, он был тяжелым. Это был трагический день. Конечно, люди истосковались по миру. Но что такое день 9 мая в том же самом Киеве? Это идешь по улицам и — ребенка почти не встретишь. Не рожали. Женщины не рожали. Пустота. И улыбающиеся сквозь слезы женщины, изможденные. У этих женщин — через одну — нет сына, нет мужа, никого нету, она одна осталась.
— Ну а сегодняшнее 9 мая — что вы чувствуете?
— Я никогда не думал, что доживу до начала свободной России. Несмотря на все гримасы времени, на этот беспредел накопления капиталов, несмотря на то, что, с одной стороны, хапают кругом, а с другой стороны нищенствует население… Несмотря на это, впервые за 75 лет появились реальные шансы у России жить достойной жизнью. И, конечно, я отдаю себе отчет, что 9 мая 1945 г. был необходимый рубеж на пути к этой свободе. И мы понимали, что мы сделали правильное дело. Нам повезло. Мы участвовали в справедливой войне. Не так как тем ребятам, кто сейчас погибает в Чечне, неизвестно за что. Нам повезло. Просто случайно повезло.
Конечно, повезло и мне, что отец всегда размышлял, стараясь не закрывать глаза на правду жизни, стараясь помнить и осмыслить увиденное однажды. Страшная эпоха пыталась захватить его в свои объятия, и он мальчишкой также выкрикивал завораживающие воинственные лозунги вождя народов: «Ленин завещал нам укреплять и расширять Союз Советских социалистических республик. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!»
Через 6 десятилетий он писал (газета «Русский курьер» от 8.06.2004) о совсем других завоеваниях: «Фронтовики, к которым и я отношусь, сражались с фашизмом и защищали отечество. Пусть в недостаточной мере, пусть с промедлением, но нам государство и общество за это воздали. Мы, к счастью, также стали свидетелями беспримерной борьбы горстки инакомыслящих — борьбы тоже, в сущности, за честь родины, за ее обновление. После короткого всплеска внимания в начале 1990-х к участникам Сопротивления с красным тоталитаризмом воцарилось полное безразличие и общества и государства к их судьбам… Но без признания заслуг этих донкихотов наш общественно-государственный уклад становится морально не легитимным».
22 июня 1941 г. покрыло идейные «прегрешения» отца перед системой. В дальнейшем, во многом под влиянием испытаний войны, он проделал путь от марксиста-правдолюбца до убежденного антикоммуниста и христианина (его первым духовником был о. Дмитрий Дудко).
Сейчас околовластные молодежные движения пытаются использовать авторитет фронтовиков, часто устраивая обструкцию того или иного инакомыслящего. Подвергая эпатажному театрализованному суду «неправильные» книги и исследования. И это вместо того, чтобы помогать просвещению молодых поколений, воспитанию в них интереса к поискам истины. Ясно, что в декоративные толпы, ведомые постмодернисткой политикой, не входит молодежь, чуткая к фальши. Бутафорные молодежные массовки вокруг «плохих» граждан или книг, почтительные хороводы перед телекамерами вокруг ветеранов войны (тогда как бывшие фронтовики часто нищенствуют в провинции, болеют, забытые всеми), — показатель отсутствия и внутренних исканий и настоящей, серьезной работы.
День 22 июня, теперь называемый «днем памяти и скорби», тогда, почти 70 лет назад, обнажил гнилость идеологий и правду человеческого поиска. Но второго такого дня в истории больше не будет. Российскому же обществу нужно долгое эволюционное развитие по пути свободы, постижение опыта тех, кто боролся за нее, уважая взгляды другого. Не забудем же об этой простой правде.
Павел ПРОЦЕНКО
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
