Смерть – это тот кустарник в котором стоим мы все

Мало что есть в жизни страшнее смерти. Можно ли научиться умирать? Можно ли научиться быть рядом с умирающим? Говорят, доблестные спартанцы встречали смерть с улыбкой. А сейчас о смерти в приличном обществе и говорить не принято.
Чем мы можем помочь людям, которым поставили тяжелый диагноз? Наш корреспондент Алиса ОРЛОВА поработала неделю добровольцем в 1-й Московском хосписе.

Первые хосписы располагались вдоль дорог, по которым шли к Святой земле паломники и были гостиницами-приютами для путешественников. Первый современный хоспис был организован в Великобритании в 1967 году. Смысл хосписа — облегчить страдания онкологических больных, помочь не только им самим, но и их родственникам. В России первый хоспис открылся в 1990 году в Санкт-Петербурге по инициативе журналиста Виктора Зорзы. В 1992 году был создан первый Московский хоспис. Сейчас это не только стационар на 30 коек, но и выездная служба, обслуживающая около 200 пациентов.

Приют для путешественников
Одна женщина, с которой я здесь познакомилась, сказала, что в староанглийском написании хоспис значит «дом мира». Эта версия далека от научной, но она мне нравится. У подъезда хосписа стоит «скорая» — поступил тяжелый больной. Ему сейчас очень больно и страшно. Рядом родственники. Теребят в руках направление, путаются в сумках и пакетах. Они очень хотят помочь близкому человеку, но не знают как. Больного везут в палату, следом идет врач. Медсестра ставит капельницу, другая несет таблетки. Боль прошла, и человек спокойно заснул — впервые за долгое время. Хоспис — не идиллия, здесь просто знают, как помочь справиться с болью.
Первое впечатление — удивление. За кирпичным забором, прямо около метро — сад. Забор увит диким виноградом. Фонтаны, скамейки, цветы на клумбах. Ковры и дорожки глушат шаги. По стенам — картины и цветные фотографии далеких стран. Кажется, глянешь в окно и увидишь море.
Я мыла полы, разбирала подушки и одеяла. Я все искала страх — привычный, больничный страх, безнадежность с едким запахом лекарств.
В холле тикают старинные часы, свистят попугайчики в клетках. В коридоре возле комнаты добровольцев умывается желтый персидский кот с янтарными глазами. Хоспис — это дом. Как понять жизнь этого дома? У входа в хоспис висят заповеди, по которым он существует.
«Хоспис — не дом смерти. Это достойная жизнь до конца. Мы работаем с живыми людьми. Только они умирают раньше нас».
Хоспис не похож на больницу. Самое страшное в больницах — это не боль и не болезнь. Страшнее — больничная грязь и человеческое равнодушие. Грязь от равнодушия, или равнодушие от грязи. Страшно, когда мама тяжелобольного ребенка, прикорнувшая в палате на стуле, вздрагивает от любого шороха в коридоре — придут, прогонят. Страшно, когда к постели умирающего приводят студентов: «А вот, типичный случай…»
В хоспис родственники больного могут прийти круглосуточно, могут остаться ночевать в палате. Для этого здесь есть все условия, и самое главное, есть специалисты, которые помогут.
Первый солнечный день за неделю. Пациентов прямо в кроватях вывезли в сад. Когда-то я работала медсестрой, колола уколы детям, даже самым маленьким — спокойно и профессионально. Но как же сжалось сердце, когда мне пришлось держать крохотного мальчика, пока другая медсестра колола ему укол… Я вспомнила это, когда среди больных в саду увидела женщину, рядом с которой сидела дочь, очень на нее похожая. Болеет мама. Как же это больно.
Густые тени пляжных зонтов, узорные тени от липы. Яркий газон коротко стрижен. Будто бы тихий час в детском саду — кто-то спит, кто-то молчит, кто-то застонал во сне. Кто-то хочет говорить, а я слушаю. Они удивляются внезапной своей слабости и неподвижности. Они не хотят опускать руки. Кто-то жалеет, что так мало ценил здоровье: «Если бы я могла встать на ноги, я б, кажется, не присела сейчас. Ах, какое счастье просто постоять у стены».
Чем мы можем помочь людям, которым поставили тяжелый диагноз? Любить и быть рядом. Слушать и пытаться понять. Вечер. В 1-м московском хосписе спит, свернувшись клубком, желтый кот Даниил. Кто-то всю ночь просидит у кровати близкого человека и будет держать его за руку. Пожелайте им удачи.

Притворяться не имеет смысла
Отец Христофор Хилл вот уже 11 лет окормляет первый Московский хоспис: «Часто задают вопрос: что сказать умирающему? Прежде всего, мы должны слушать, а потом, исходя из этого, можно найти какие-то слова. В чем нуждается человек, когда болеет? В ласке, в любви, в понимании, в том чтобы его выслушали».
Священник приходит не каждый день, но его ждут, к его приходу готовятся и больные, и их родственники. Отец Христофор задерживается в хосписе надолго, обходит палаты, исповедует и причащает больных. Сегодня как обычно пришло несколько добровольцев — кто-то гулял с пациентами, помогал им помыться, кто-то занимался уборкой. Мы пьем чай и разговариваем. Добровольцы — люди очень разные и по возрасту, и по убеждениям. Но все они приходят сюда, кто раз в неделю, а кто — почти каждый день. Мы договорились не называть имен. Каждый отвечает на один вопрос.

— Зачем в хосписе добровольцы?
— В Англии добровольцы, прежде чем попасть в хоспис, проходят конкурс, собеседование, подготовку. В английских хосписах добровольцы помогают больным поддерживать обычный образ жизни — кто-то приходит с вышивкой, кто-то с рукодельем. У нас в волонтерских анкетах часто пишут: «хочу помогать», а это противопоказание. Мы здесь не можем помочь, не можем изменить ситуацию. Есть случаи, когда пациент с четвертой стадией рака живет еще много лет, но это — счастливые исключения. Часто в разговоре с добровольцами выясняется, что люди ищут компенсации собственной травмы — умер кто-то из близких. Осталось чувство вины, страха. Нельзя приходить в хоспис раньше, чем через год после утраты. А для многих этот срок еще больше. Человек со свежей душевной травмой может навредить и себе и больному.

— Для чего же нужен хоспис?
— Недавно на ТВ был сюжет, где наших пациентов назвали «смертниками». Очень досадно за журналистов, они сделали грубую ошибку. Слова «безнадежность» не должно быть даже в мыслях. Смысл хосписа — не дать человеку уйти в отчаянии, в униженности болью и страданиями. Облегчить насколько возможно его жизнь. Помните: «Се время благоприятное». На пороге смерти человек собирает себя, он готовится к переходу. Он понимает, что жизнь завершается. Понимание это приходит постепенно — через ожесточение, или отчаяние, или уныние. Важно, чтобы в это время кто-то был рядом. Когда человек тебе доверяется — это потрясающее событие. Господь посылает человека нам навстречу. Человек этот становится близким и появляется ощущение, что общение не прерывается даже потом. Не возникает чувства потери.

— Каким нужно быть в хосписе?
— Искренним. Настоящим. Притворяться не имеет смысла, рано или поздно это все равно выплывет наружу, и будет не очень красиво.

Самый удивительный доброволец в хосписе – 11-летний Ашотик. Он работает наравне со взрослыми, и полы моет, и помогает с больными. У Ашотика в здесь, в хосписе, лечится брат.

Не бойтесь любить
Вера Васильевна Миллионщикова — главный врач хосписа:
— Смерти боятся все. Старики боятся меньше — человек, поживший, уставший жить, преодолевает этот страх. Очень мудры дети. А вот промежуточный возраст, когда болезнь застала человека в середине его роста, активности, мечтаний, свершений планов… Смертельная болезнь обычно застает человека врасплох, и он не готов совершенно.

— Хоспис помогает побороть этот страх?
— Таких больших задач хоспис на себя не берет. Для того, чтобы бороться со страхами, у нас очень мало времени… Люди боятся одиночества. Одиночество людям нужно или нет? Я лично считаю, что нужно. А большинство людей его не переносят.. Я, может быть, тоже перед смертью его не буду переносить. Но главное — людям не хватает любви. Вот что хоспис дает — это чувство защищенности любовью.

— А это всегда получается?
— Нет. Этого не может получиться всегда. Мы пытаемся приблизить родственников, друзей, наладить контакты, чтобы эти люди, с которыми человек прожил жизнь, чтобы они показали, как они его любят.

— Какая правильная позиция родственников? Не в каждом городе есть хоспис — как помочь тяжелому больному?
— Конечно, хоспис сам не построишь. Но поднять всех на ноги: друзей, знакомых, не постесняться прийти к соседям: «Вам же не трудно, вот ключ под ковриком, вот вам ключ, придите, помогите, вот пеленки лежат. Вы с ним 12 лет жили через стенку, не знали, как его зовут. Его зовут Коля, придите к нему, посмотрите просто, чтоб он лежал сухой, с каждым может такое случится…» Не бояться делать добро, не бояться любить.

— Как быть с установкой, что жалость унижает?
— Я не понимаю этого. Русские слова «любить» и «жалеть» вообще синонимы. Вот родственники говорят: «Три месяца назад она в бассейн ходила!» Как может адаптироваться человек к тому, что за три месяц стал полным инвалидом? Как можно не жалеть? У нас один больной должен был умереть от голода. Мы предложили ему операцию, гастростомию, чтобы он питался через трубочку в желудке. И когда эта стома была наложена и он не мог говорить, он показывал знаками — большой палец кверху — вот какая жизнь сейчас — я ем!

— Правда ли, что люди, когда узнают о болезни, стараются сделать все, что не успели в жизни?
— Я думаю, это преувеличение. Человек часто до последнего отвергает болезнь. Особенно когда молод, он поздно осознает катастрофу. Родители больных детей часто не хотят понимать. Даже уже в хосписе говорят — мы тут случайно, у нас все будет хорошо…

— Но бывает же, что все кончается хорошо?
— Да. Иногда бывает.

— Преодоление страха смерти всегда идет по этой схеме: отрицание- принятие- примирение?
— Если подумать, к нам поступают люди подготовленные. Они уже столько болели и лечились, получили такое количество информации. И все эти страхи они переживали, когда еще только обследовались. Самый тяжелый шок — когда тебя впервые отправляю к онкологу. Вот этот шок они переживают там. Эту агрессию, это отторжение. А к нам люди попадают в состоянии такой «второй волны» переживаний, она уже не такая острая.
Почему-то инфаркта или инсульта не так боятся, а ведь после инсульта люди лежат годами, не могут говорить, но никто не боится инсульта, а все боятся рака. Хотя на ранних стадиях многие виды рака излечимы.

— В хосписе лечат?
— Мы лечим симптомы. Болевой синдром не снимается в домашних условиях. Мы спрашиваем больного: что вас больше всего в данной ситуации волнует? Он отвечает: «Боль нестерпимая… умереть хочу» Мы боль снимаем — он улыбается, он передвигается, он может повернуться в постели.

— А бывает, что люди отказываются от обезболивающего? Ведь это наркотик.
— Крайне редко. Одна наша больная говорила, что ей духовник не разрешает обезболиваться. И мне пришлось дойти до начальства этого духовника, и мне сказали, что он неправ. Мы эту женщину вернули к жизни, она несколько лет спала сидя, а мы ее приучили к кровати. Она у нас у нас даже играла на фортепиано. Мы сняли болевой синдром, и она поняла, что зря отказывалась. Ведь если есть лекарство — лечиться не грех!

— А вы боитесь смерти?
— Скорее боюсь, чем не боюсь. Придет — узнаю. Вот меня приговорили к смерти в прошлом году. И когда сказали, что диагноз ошибочный, я подумала: как это, я уже приготовилась, что же, начинать все сначала? Ведь чего мы боимся? В смерти — неизвестного, а перед смертью — страданий. Ведь мы чего всегда просим? Если смерти, то мгновенной. Просим неподготовленности полной. Хотим оставить всех близких в шоке.

В хосписе мне как по-новому вспомнилась знакомая строчка Бродского:
Смерть — не скелет кошмарный
с длинной косой в росе.
Смерть — это тот кустарник,
в котором стоим мы все.

Cмерть как стадия роста Доктор Элизабет Кюблер-Росс и ее коллеги, исследуя состояние пациентов, узнавших о смертельном недуге, создала концепцию «смерти как стадии роста». Схематично эта концепция представлена пятью стадиями, через которые проходит умирающий (как правило, неверующий человек). Первая — стадия «отрицания» («нет, не я», «это не рак»); вторая — стадия «протеста» («почему я?!»); третья — стадия «просьбы об отсрочке» («еще не сейчас», «еще немного»), четвертая — стадия депрессии («да, это я умираю») и последняя — «приятие» («пусть будет»). На этой стадии душевное состояние человека принципиально меняется. К характеристикам этой стадии можно отнести такие высказывания некогда благополучных людей, как: «За последние три месяца я жила больше и лучше, чем за всю жизнь».

См. также: Хоспис в Москве