Москва. 20.02.2015 В Москве задержаны подозреваемые в совершении как минимум семи убийств бездомных – сообщает «Интерфакс».
В рамках расследования уголовного дела по ч.2 ст.105 УК РФ (убийство двух и более лиц) задержаны 20-летний житель Подмосковья, подозреваемый в совершении семи убийств, и 25-летняя москвичка, принимавшая участие в нескольких преступлениях», – сообщила представитель столичного ГСУ СК РФ Юлию Иванову. По версии следствия, в период с июля 2014 года по февраль 2015 года задержанный совершал в Москве, убийства бездомных и склонных к алкоголизму людей. Следствие намерено предъявить задержанным обвинения и ходатайствовать перед судом об их аресте.
«Молодая пара задержана в Москве за серию убийств бомжей и алкоголиков» – озаглавлена новость.
Мы попросили прокомментировать эту новость службы помощи бездомным Православной службы помощи Милосердие диакона Олега Вышинского:
«Человек, совершавший убийства вообразил себя «санитаром общества», он не видел в бездомных людей, но начинается все с языка, именно он формирует сознание и отношение общества. К термину “бомж” я отношусь крайне негативно, во-первых, он ничего не означает, эта милицейская аббревиатура, которая говорит о том, что у человека на данный момент отсутствует определенное место жительства. Про самого человека, который этим словом обозначен, ничего сказать невозможно. Какой он – хороший или плохой? Какой он национальности, образования, какие у него этические установки. Слово «бомж» не претендует на портретные характеристики. Тем не менее, эту аббревиатуру сделали именем существительным. Это существительное смешивает одну кучу совершенно разных людей, объединяя их по одному-единственному признаку – отсутствию жилья. В русском языке было два слова «бездомный» и «бродяга». «Бездомный» – то кому нужно помогать, а «бродяга» – тот, кого нужно воспитывать. У нас эти два понятия смешали, обозначив их одним безликим «бомж», и в связи с этим произошел коллапс общественного сознания. Превратившись в «бомжей», бездомные стали одновременно и жертвами обстоятельств с одной стороны, и носителями асоциального поведения – с другой. Помогать им не нужно, потому что они сами виноваты, наказывать их не за что, потому что они уже наказаны. Так бездомные оказываются вне этического поля, без прав, без обязанностей, оказываются изгоями общества.
Язык в данном случае отражает нашу леность, нежелание разбираться в причинах. Называть этих людей можно как угодно – нуждающимися, бездомными, бродягами, если они проявляют соответствующие наклонности. Но даже такая «социальная диагностика» требует осторожности и ответственности. А мы не хотим ответственности, мы предпочитаем прилепить человеку ярлык.
Обидеть бездомного не у каждого рука поднимется, а “бомж” не жалко, он же “бомж”».
