Зорро от милосердия

Другие участники опроса:

Кто-то считает, что в благотворительности нет места профессиональному цинизму, кто-то предполагает, что, служа другим, надо отдавать себя без остатка, а некоторые уверены – так долго не протянешь. А если чужие беда и боль становятся рутиной, а исцеления – предметом отчетности, то как продолжать пропускать все через себя?

Михаил АГАФОНОВ, руководитель сектора по работе с обращениями граждан Отдела по церковной благотворительности и социальному служению:
– Наверное, только святой человек никогда не проявит цинизма. Могут избегать его всякие «бэтмены» и «зорро» – волонтеры, занимающиеся социалкой время от времени по велению души. Живешь ты спокойно, ни о чем не думаешь, попалась на глаза какая-то ситуация, продрала до нутра, и ты усиленно начинаешь благотворить. Разрулил ситуацию – снова погружаешься в обычные дела. Тут места для цинизма может не возникнуть. Но когда ты занимаешься социалкой по графику, когда за объем проделанной работы ты ответствен не только перед своей совестью, но и перед работодателем, то цинизм очень часто – это естественная защитная реакция на многие ситуации. Во-первых, просто невозможно все время находиться в состоянии горения (я, по крайней мере, не могу). Тут к жене иной раз ничего, кроме цинизма, не испытываешь, а то малознакомые и назойливые люди. Для начала – их просто много! Если работать с ними по принципу конвейера – принять, проделать механически все, что можно, извиниться, если ничего не вышло, улыбнуться, если что-то получилось, забыть и переходить к следующим, – тогда работа похожа на работу, ты и обслужишь всех пришедших, и к семье успеешь, и отдохнешь на выходных. Любовь же – ненормируема, если каждого впускать в свое сердце – это значит, что с одним человеком ты можешь нон-стоп заниматься и день, и неделю, и месяц, а под дверью у тебя в это время стоит толпа других, чающих такого же внимания и любви, стол засыпан горами писем, жена с детьми забыли, как тебя зовут, а ты плачешь с плачущими, гораздо реже ликуешь с ликующими и потихоньку сходишь с ума.

Защищает цинизм и от чувства стыда, когда твои усилия не увенчиваются успехом. Ведь к нам обращаются иногда люди в очень сложных ситуациях. И когда ты берешься их решать, ощущаешь себя таким спасителем и всеобщей надежей и опорой, обнадеживаешь клиента и на полпути понимаешь, что взялся за дело не по силам, то или ты себя чувствуешь козлом (а всерьез чувствовать себя козлом и не пытаться свалить свою вину на другого может только святой, который и не подвержен цинизму, см. выше), или тебе надо почувствовать козлом просителя, как часто и случается.

Тем более что, положа руку на сердце, многие просители дают все поводы. Иногда кажется, что это не они пришли просить о помощи, а ты их упрашиваешь дать себе попомогать, а они, так и быть, разрешают, но в строго оговоренных рамках (часто это «дай денег»). Они обычно страшно ригидные: имеют заранее план спасения себя (либо по высшему разряду, либо совсем какой-нибудь чудной) и любые альтернативные варианты воспринимают как предательство и тупое бесчувствие к их страданиям. Просители часто дезориентированы в отношении наших реальных возможностей, им кажется, например, что Церковь страшно богата и без проблем может решить все их (подчас действительно отчаянные) финансовые проблемы. Две трети писем о помощи, которые приходят в МП на имя Святейшего Патриарха, содержат просьбу рассказать при встрече о беде автора Путину и Медведеву. Очень трудно с открытой душой и любящим сердцем встречать шквал разочарования и негодования, когда они узнают, что жестоко ошибались. Страшно расхолаживают случаи прямого мошенничества. Не меньше – когда врут не относительно своей проблемы, но относительно своей готовности эту проблему решать. Договоришься, например, устроить какого-нибудь бедного человечка, живущего на птичьих правах в чужом углу, на жительство в православную деревню: всех напряжешь, уйму времени потратишь, попутно решишь пяток смежных проблем, – и в последний момент он отказывается ехать, хотя еще днем раньше приходил на собеседования, приносил документы и т. п. Потому что сейчас жизнь его плохая, но уже привычная, и из своих бед он получает какую-никакую прибыль: тут его подкормят, здесь одежду подарят, там хоть пожалеют – уже приятно и т. п. А в деревне придется самому крутиться, и уже никому не сядешь на уши с нытьем, как трудно, прямо невозможно жить и как бы он жил, если б был свой дом и огородик. А бывает и еще круче. У меня среди последних писем одно – от молодой семьи детдомовцев: квартиру (якобы) не получили, зато уже тоже успели родить, местный священник предлагал жить в церковном доме, но там надо делать ремонт. «Мы, — пишут, – ездили советоваться к старцу, и он сказал – о переезде и ремонте не думайте, все сделают добрые люди». Мораль: мы делать ничего не будем, пришлите нам денег на покупку дома, старец благословил.

Про письма типа «Остро нуждаюсь в самом жизненно необходимом: 1) телевизор…» я уж не говорю. Ну как тут не впадать в ропот, осуждение, цинизм?

Лекарство, впрочем, есть – не считать себя субъектом благотворительного процесса, от которого что-то зависит. Помнить: мы – рабы негодные, которые просто делают то, что должны, и должны делать это так хорошо, как это возможно. Реальную помощь подаем не мы, но Бог – так чего нам примазываться к Его славе?

Вот последний случай такой: сгорело два двухквартирных дома, четыре семьи на улице. Условно говоря, Ивановы, Петровы, Сидоровы и Мухаметдиновы. По следам прошлогодних акций для погорельцев несут они заявления в местную епархию, оттуда бумаги пересылают нам. Мы начинаем вешать просьбы на сайт – выходит четыре идентичные просьбы из одного и того же места. КПД минимальный – на Ивановых еще пару тысяч дали, на Петровых и Сидоровых уже ничего. Вдруг на Мухаметдиновых какая-то женщина пожертвовала полмиллиона рублей – столько, сколько они и просили. Я звоню в епархию. «Надо же, – говорят там, – Мухаметдиновы-то ведь мусульмане. Они когда пришли прошение подавать, сказали: если Церковь нам поможет – всей семьей крестимся!» То есть каким-то чудом именно к ним расположилась ничего не знающая об их обете благотворительница (русская женщина, никаких национальных мотивов тут нет), а Господь подал просимое.

Таких историй тоже немало, они понемногу исправляют те профессиональные деформации, которые я неизбежно приобретаю на своей работе. Но нарочно я их не ищу и стараюсь лишний раз со своими бывшими подопечными не пересекаться, не перезваниваться и т. п. Пока они не звонят – сохраняется надежда, что у них хоть что-то наладилось. А позвонишь, узнаешь, что ничего хорошего не вышло из твоих усилий или новые обстояния погребли под собой все их плоды, – от уныния после таких новостей никакой цинизм не спасет.

Анна ЗАХАРЧЕНКО