«Здесь лежит обыкновенный, простой народ»

В субботу состоялось традиционное богослужение на бутовском полигоне, посвященное памяти новомучеников и исповедников российских.

Утро в день богослужения на Бутовском полигоне выдалось, как и в прошлые годы, дождливым.
Священники московских и подмосковных храмов аналои для исповеди располагали под открытым небом повсюду

Алтарники, быть может, сами, в будущем, протоиреи переносили записки о здравии и упокоении к месту богослужения

Растрелянных зарывали во рвы шириной – шести и глубиной до восьми метров. На снимке – цветы возлогались верующими по периметру растрельных рвов

Поминальные свечи – у бывших могильных рвов.

На этом месте до 37-го года стояли дома. Потенциальных свидетелей расправы, власти переселили отсюда ближе
к железнодорожной станции

Руководитель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению протоиерей Аркадий Шатов приехал на Бутовский полигон вместе со своими духовными чадами.
На снимке: отец Аркадий читает разрешительную молитву. Всем хотелось в этот памятный день причаститься

У храма новомучеников и исповедников российских. Последние минуты в ожидании приезда предстоятеля Русской православной церкви

В 9-30 на бутовский полигон прибыл святейший патриарх Кирилл. Порядок на массовом мероприятии поддерживали сотрудники МВД

Богослужение освящали многочисленные представители прессы

Как и в прошлые годы богослужение проходили под открытым небом. Священники из Москвы и Подмосковья расположились по периметру площадки в несколько рядов

Облачение патриарха

В «строю» священнослужителей – настоятель храмов при больнице святителя Алексия, протоиерей Александр Доколин, ректор ПСТГУ протоиерей Владимир Воробьев, духовник интернет- сайта «Православие и мир» священник Александр Ильяшенко и др

По правую и левую руку от предстоятеля выстроились архиереи

Алтарь, как и в прежние годы устроен на возвышении, под тентом

Во время службы от дождливой погоды не осталось и следа

Под каркасом второй крыши – хор ПСТГУ, усиленный певцами московских храмов

После чтения Евангелия Предстоятель Русской Церкви обратился к молящимся с Первосвятительским словом:
«Христос Воскресе!
Это пасхальное приветствие мы сегодня обращаем друг к другу, а также ко всем, кто закончил здесь свою жизнь. Их бренные тела покоятся в этой земле, их святые души пребывают сегодня с Господом. Мы верим, что они вместе с нами прославляют Христа Воскресшего в Церкви торжествующей, в Церкви небесной…»

В алтаре – благочинный храмов Центрального округа протоиерей Владимир Диваков (слева) – с настоятелем храма Новомучеников и исповедников Российских протиереем Кириллом Каледой (справа)

Перед причастием прочитал проповедь протоиерей Валентин Асмус

В очереди на причастие к патриарху – Президент Общероссийской Общественной Организации «Деловая Россия», Президент Инвестиционной группы «АТОН», Председатель Общественного совета Центрального федерального округа Евгений Юрьев (второй слева)

На снимке: прихожанин храма свт.Митрофана Воронежского Ростислав Николаевич Кандауров. Его отец – священомученик Николай Андреевич Кандауров расстрелян здесь на Бутовском полигоне в 1938 году. Сын священномученика рассказал нашему корреспонденту, как арестовывали его отца

Ростислав Николаевич рассказывает:
Объект КГБ существовал здесь очень давно. У НКВД здесь было свое хозяйство, работали арестованные. Глухомань, деревень нет, близко к Москве, очень удобно для доставки. Они объявили всю эту зону закрытой, сказали, что здесь будет испытательный полигон. То есть, подготавливали людей, которые потом будут слышать выстрелы, что это испытывают оружие. И это оружие грохотало здесь с утра до вечера. Особенно интенсивно расстрелы велись поздно вечером и в начале ночи.
Началась эта эпопея в августе–сентябре 1937 года.
В июле же Сталин выступил на политбюро с заявлением о том, чтобы начать проверку так называемых антисоветских элементов и ненадежных развести по категориям: кого изолировать, кого расстрелять. Через неделю Никита Сергеевич Хрущев – он занимал тогда пост первого секретаря партии Москвы и Московской области – официально доложил Сталину и политбюро, что Москва и московская область готова к расстрелам.
И здесь заработала фабрика смерти.
В советское время шла антицерковная пропаганда. Многие не хотели идти в церковь. Но отец всегда шел против течения. Мог бы служить по военной линии, но поступил в семинарию. И его служение началась с Кубани. После 1920 года на Кубани были закрыты все храмы. 16 станиц были выселены полностью. Когда беззаконие поутихло, папа получил благословение на восстановление храмов. В каждой станице, где папа восстановил храм, у нас в семье рождался ребенок. Я родился седьмым (и последним) в станице Новорождественской в 1930 году. В том же году отца впервые арестовали. Два года он отбывал срок под Москвой на Шатурской ГЭС. В конце 1932, только успел он вернуться, от болезни и голода умерла мама.
Потом отец Николай восстанавливал храм в Белоруссии, был возведен в сан протоиерея и направлен в подмосковное село Подлесная слобода, Луховицкого района. Там за несколько месяцев поставил на оскверненном Введенском храме кресты, покрыл крышу железом. Создавать храм и приходскую общину он неизменно начинал с организации хора.
Незадолго до ареста в местной газете написали, что центром собрания людей в Луховицком районе стали не клубы, а храм в селе Подлесная слобода.
Вечером 25 января 1938 года, – вспоминает Ростислав Николаевич, – мы с папой и братом грелись у печки, отец кочергой ворошил угли. Вдруг в сенях грохнула дверь (двери у нас ни днем, ни ночью не запирались, прихожане могли зайти со своими нуждами в любое время), дверь в комнату распахнулась, и в темном проеме показалась фигура в шинели, перепоясанная ремнем, с кобурой нагана:
– Здесь проживает Кандауров?
Отец встал, поставил кочергу и ответил:
– Да.
Погладил нас по головкам и произнес: «Ну, дети, это – все».
Вслед за старшим в жилище ввалились еще несколько человек в шинелях. Отец вел себя удивительно спокойно, будто на встрече с деловыми людьми. Начался обыск, обыск проводили люди говорившие, как мне показалось, с сильным акцентом. Книги швырялись на пол, дом за короткое время превратился в бедлам.
– Одевать теплую одежду? – спросил отец Николай командира.
– Да.
Папа попросил старшего из мальчиков принести телогрейку и ушел с солдатами в темноту. И, – говорит Ростислав Николаевич, – больше мы его не видели.
Было отцу тогда 51-52 года.
Старший брат спас детей, забрал их к себе, он работал под Ржевом в сельской школе педагогом. Там и застигла их война.
Село оказалось на полтора года в прифронтовой полосе и Ростислав Николаевич четырнадцатилетним пацаном стал в нашей армии разведчиком.
– Под Ржевом, – вспоминает сын новомученика, – все взрослые разведчики погибли. Немцы стояли там долго, всех знали. Я же ходил свободно. Обходил все минные расположения. 17 февраля сорок второго года директриса сельской школы, в которой я учился, подняла шум, о том, что меня привлекают, хотя я ей ничего не рассказывал, где-то еще узнала, приехало большое начальство и меня больше не пустили за линию фронта. Подошел командир и сказал: «Славочка, больше ты не пойдешь, мы тебя отправим в Москву». И вы знаете, 17 февраля в деревне на немецкой стороне, в которой я должен был в этот день оказаться, финский офицер вычислил меня, потому что обычно после меня вражеские секретные артиллерийские зенитные установки накрывало или нашим орудийным шквалом или бомбежкой. Предупредил всех постовых, старосту и приказал: «Придет этот щенок, стреляйте на месте». Это было 17 февраля. Но из-за директрисы мой рейд сорвался. А в этот же день, оказывается, несколько лет назад расстреляли отца.
Но узнал я об этом только спустя полвека. В конце восьмидесятых на мои запросы из ФСБ пришло сообщение: «не ваш ли это отец?» Я ознакомился с делом. Конечно, это он.
17 февраля с благословения Святейшего, у нас состоялось организационное собрание создания приходского совета храма новомучеников и исповедников российских.
Вся земля здесь принадлежала ФСБ. Ее нужно было принять, в городе Видное оформить и перевести на патриархию. Оформление документов, проектов возложили на меня.
Я в очень хороших отношениях с нынешними работниками ФСБ и интересовался: где те, кто приводил приговоры в исполнение? Мне сказали: ни один до этого времени не дожил. Они или спивались или гибли. Причем гибли страшно. Несколько человек попросились на фронт. Но не доехали до фронта. То есть не искупили свою вину. Попали под бомбежки.
О самой процедуре расстрелов мне рассказали позже. Страшная была процедура. Обычно арестантов возили на крытых серых фургонах, которые в народе называли «воронками». В особых случаях использовались замаскированные машины: у них на борту было написано «Мебель» или что-то другое. В Бутово же, по какому то неведомому совпадению, жертв свозили на машинах с надписью «Хлеб». Я разговаривал с сыном местного жителя, который проживал здесь в то время. Там, где сейчас поклонный крест, стояли дома, жителей, перед тем как здесь началась мясорубка, выселили и поселили ближе к железнодорожной станции. «Отец, – рассказывал он, – удивлялся: «странно: столько везут хлеба. Нам бы на все три деревеньки хватило бы одной машины, а здесь везут и везут…»
Вы представляете, какая была здесь мясорубка? Рвы копались экскаватором. Глубиной – до восьми метров. Шириной – шесть. Родимые лежат в пять, шесть рядов. Расстреливали и присыпали… Одежда свалена отдельно. Их раздевали до исподнего. Представляете? В 1937-м и 1938-м, перед финской кампанией, были жестокие морозы. Расстреливали по двести, триста, четыреста человек. На два страшных дня пришелся пик этой жестокости: 17 февраля – когда убили отца – расстреляли 502 человека, из них 72 священнослужителя. В лике святых из них сейчас прославлены 27. 28 февраля 1938 года расстреляли 562 человека.
Если вы вспомните войну, диктор Левитан читал сводку: «Противник понес большие потери: четыреста человек солдат и офицеров». Война. За населенный пункт или переправу. А здесь в мирное время – более пятисот.

– Сколько всего в Бутове прославлено святых?
– Триста семьдесят.
– А сколько расстреляно?
– Расстреляны 20 672 человека. Из них – около тысячи священнослужителей. Но это только за 14 месяцев, то, что нам известно доподлинно, по документам.
– Но расстреляно больше?
– Конечно. Работала эта мясорубка с тридцать седьмого года до сорок четвертого.
– Если умножить это на семь лет…
– Вы знаете, мы не оперируем гипотетическими предположениями. Мы считаем только по расстрельным спискам. Это точный документ – приведение приговора в исполнение. Разные были периоды – когда расстреливали больше, когда меньше. Но то, что здесь – свыше ста тысяч, я вполне согласен, это можно заключить хотя бы из того, что могильные рвы уходят в лес на три километра.
– Ростислав Николаевич, вам известны точные цифры по национальностям, кого здесь расстреливали?
– Вы знаете, когда мы ставили поклонный крест, Святейший Патриарх, еще не зная соотношения национальностей, назвал это место Русской голгофой. Сейчас известно, что из двадцати тысяч погибших здесь, около девяти тысяч – русских. В основном, здесь лежит обыкновенный, простой народ. Расстреливали бабушек, детей пятнадцатилетних, рабочих и очень много священнослужителей.

На прилавках около Бутовского храма – иконы и книги о новомучениках. Одна из них – «Житие священномученика Николая Кандаурова»

Андрей РАДКЕВИЧ