Разбираемся в причинах школьной травли с помощью участников и зачинщиков буллинга и эксперта-психолога
«Я решила быть той, кто нападает первой»
Валентина, банковский работник (имя изменено):
«Я училась в хорошей школе. Туда старались устроить детей из разных районов, а я попала просто по прописке. В каком-то классе у нас проводили опрос, и я заняла первое место как самая востребованная девочка, все хотели сидеть со мной за одной партой, дружить со мной.
Я была очень популярной. Принципиальная и честная отличница, всегда все говорила в лоб, никогда не ябедничала, давала списывать. Мне легко давалась учеба и не жалко было кому-то помогать.
Родители мои были самыми обычными людьми, у них была принципиальная позиция – никогда ни во что не влезать и никогда меня не защищать. В семье был страшнейший абьюз, из последствий которого я до сих пор выбираюсь с помощью психотерапии.
Мама и теперь считает, что все было нормально. Так и сказала в одном из последних разговоров: «Да все ты придумываешь, ты просто таким сволочным ребенком родилась, тебя надо было еще жестче бить…» Этот разговор был пять лет назад, когда мне было 45 лет, и после этого я просто прекратила всякое общение с семьей.
Я не специально и не осознанно выбрала роль зачинщика травли. Но я росла в ситуации абьюза, где есть насильник – моя мама, есть жертва – я, и есть папа – молчаливый соучастник. И я усвоила, что в отношениях есть только две стороны: или ты, условно говоря, бьешь, или тебя.
В какой-то момент я решила быть сильной. Той, кто нападает первой. Когда мне не нравились одноклассницы и их поступки, я открыто и даже агрессивно это выражала.
Одну девочку я помню очень хорошо. Мы – я и мои подруги – очень долго ее обзывались. Это была дочка учительницы, она не совпадала со мной по ценностям – бегала жаловалась маме, вредничала. И мне казалось совершенно естественным, что раз она такая, то ее можно и нужно обзывать. В итоге мама перевела ее в другую школу.
Надо сказать, это была социально одобряемая норма поведения. Все эти пионерские, комсомольские бойкоты, «проработки» на собраниях были нормой.
В терапию я пришла уже взрослой, и, конечно, далеко не с запросом про травлю. Я и жертвой абьюза осознала себя не сразу, я не понимала, что со мной в детстве происходило что-то ужасное.
Все, что я понимала, когда только-только пришла к психотерапевту, что жизнь как-то не задалась. Внешне все было прекрасно, но внутри я чувствовала, что все не так. Наверное, подсознательно я понимала, что участвовала в травле, и даже инициировала ее, уже довольно давно. Но щелкнуло в голове буквально года три назад.
Столько лет прошло после школы, после того, как я начала жить самостоятельной жизнью, а мне до сих пор больно.
Я не верю, что нам положено какое-то сочувствие, что такое вообще возможно, и кто-то, кроме таких же, как мы, может просто встать на нашу сторону и увидеть, что за этим стоит жуткая трагедия, травма, что у человека вся жизнь наперекосяк. Все ведь смотрят на объективные действия, а выглядят они так себе».
«То, что ты пишешь, называется травля»
Ольга Павлова, фотограф, многодетная мать, автор проекта «Химия была, но мы расстались»:
«Однажды мне позвонили по телефону, взволнованный женский голос сказал: «Здравствуйте, это мама Полины. Что у них происходит с вашей дочерью? Она ей пишет, что ненавидит Полину и что в школе ее никто не ждет, потому что вся школа ее ненавидит». У меня просто волосы встали дыбом.
Я позвала Веру, ей тогда было 9 лет, и шепотом сказала, что звонит мама Полины. У ребенка начали дрожать губы и полились слезы. Когда я это увидела, то сказала в трубку: «Это какое-то недоразумение, сейчас я узнаю, что случилось и вам перезвоню». Когда я положила трубку и посмотрела на Веру, она плакала взахлеб.
Я стала спрашивать: «Что случилось? Ты правда такое говорила? Что между вами произошло? Вы поссорились?» – «Нет». – «Она тебя обидела?» – «Нет». – «То, что ты пишешь, Вера, называется травля, буллинг, нельзя людям писать такие вещи — никогда, никому!»
Я увидела, что ребенок просто не может выразить свои чувства и эмоции, не может объяснить, что произошло. И я начала говорить за нее: «Ты, наверное, сердишься за что-то на нее? Ее давно нет в школе, а ты по ней скучаешь?» – «Да». «А ее правда все в школе ненавидят?» – «Нет». «А зачем ты такое написала? Ты очень хочешь, чтоб она поскорей вернулась в школу?» – «Да». «Зачем же ты ее обидела?» Вера сказала: «Я не знаю».
Я предложила дочери написать Полине, извиниться и объяснить, что она соскучилась, но не знала, что сказать и разозлилась от этого. Вера согласилась и сделала это. А я позвонила маме девочки и заверила, что это недоразумение.
Мне не удалось до конца разобраться, что произошло между девочками, но как бы то ни было, они помирились. И я извинилась, и она извинилась, и дальше были мир и дружба. И они стали спокойно обсуждать лошадок.
Когда мне позвонили и сказали: «ваша дочь травит мою дочь», я растерялась. Первая реакция была – не может такого быть! Но я тут же поняла, что – да, может, потому что вот Вера стоит передо мной и плачет. И я поняла, что что-то здесь не так, что не может быть сознательной, целенаправленной травли, что это какое-то недоразумение, что есть какая-то эмоция, которую она не смогла выразить.
Ведь наши дети ужасно эмпатичные, и к животным – лягушкам, котятам, собачкам, и к другим детям, и ко всем вообще. У них очень сильное сочувствие и сопереживание. И тут – такое…
В нашей семье мы все, как Панюшкин говорит (супруг Ольги Павловой, главный редактор Русфонда, – прим.ред.), гуманисты-теоретики. Двадцать лет оба родителя занимаются благотворительностью, и дети знают, что люди бывают разные, что надо со всеми дружить, с какими бы особенностями человек ни был. Они растут в этом.
Переход от ужаса к сочувствию к собственному ребенку произошел в доли секунды. И для меня история не стала каким-то ужасным моментом в нашей жизни. Потребовалось всего несколько минут, чтобы все разобрать, проговорить и починить. Я не исключаю, что такое может повториться, ведь всякое бывает. Но мы опять будем разговаривать. У нас в семье так принято».
Буллинг начинается с невинных манипуляций
Дарья Невская, создатель первого сайта на русском языке, посвященного травле и насилию в подростковой среде:
«Это очень правильно, когда родители спокойно разбираются в произошедшем. Чаще всего первая родительская реакция в такой ситуации –отрицание: «Мой ребенок не мог такого сделать!»
Что за этим стоит? Страх, что ребенка ложно обвинят и превратят в жертву, хотя, на самом деле, в ситуации травли он не является жертвой, а агрессором.
Родителю трудно бывает представить себе, что ребенок может быть несправедливым и жестоким по отношению к другим детям.
Что следует за отрицанием и нежеланием разобраться в ситуации? Ребенок почувствует свою безнаказанность и продолжит буллить выбранную им жертву, потому что ощущение власти над слабым затягивает детей, они упиваются этой властью, хотя дома могут по-прежнему быть умниками умницами. Так формируются двойные стандарты поведения.
Любой детский коллектив — это иерархическая структура, обязательно кто-то из ребят стремится к доминирующей роли, а кто-то готов подчиняться. И буллинг, как правило, начинается с невинных детских манипуляций в группе друзей.
Сильный ребенок как бы прощупывает почву – будет ли друг выполнять его прихоти, станет ли вестись на глупые или оскорбительные письма. Не всегда со злости. Как мы видели, негативные эмоции может вызывать и сильная, искренняя привязанность.
Детям в профилактических целях необходимо рассказывать, какое явление скрывается за понятием «травля», раскрывать признаки, расставлять акценты на том, «что такое хорошо, а что такое – плохо».
Часто родители спрашивают меня, как начать об этом разговор, когда нет никаких признаков буллинга/моббинга в детском коллективе. И я всегда предлагаю начинать обсуждать эту проблему с детских книг и сказок, в которых она описана.
Обсуждение поступков героев книг позволяет ребятам проявить эмпатию и оценить со стороны не только персонажей, но и себя и своих друзей в похожих ситуациях.
«Синдром Джокера»
История Валентины меня глубоко тронула. Спасибо ей за то, что поделилась! К сожалению, это действительно очень типичный сценарий травли, в котором агрессором становится отличница и умница из, что называется, «приличной семьи».
Девочка с помощью манипуляций и травли своих одноклассников перерабатывает психологическую травму, которую получила в семье. Я называю такое поведение ребенка, в семье которого царит домашний абьюз, «синдромом Джокера».
Во всех триллерах главный злодей обязательно подвергался в детстве насилию со стороны матери или отца. Накопленная обида маленького человека, невозможность найти спасение и утешение – это страшная пытка, которая длится годами и порой продолжается и во взрослой жизни.
К сожалению, в таких семьях все члены семьи вовлечены в нездоровые отношения, и им часто бывает не до ребенка. Ребенок сам хорошо учится, не вызывает нареканий со стороны учителей, при этом не получает моральную защиту и поддержку со стороны родителей, бывает лишен материнской нежности, которая так важна для формирования психически здоровой личности.
Если ребенка не затрагивают душные отношения в семье, но он их вынужден наблюдать, роль наблюдателя абьюза тоже развращает нежную душу ребенка. Такой ребенок, как наша героиня, понимает – мир принадлежит сильным и агрессивным.
Так формируется картина мира, близкая к картине мира уголовников на зоне – «если не они меня, то я их». Кстати, в этом состоит и опасность позиции наблюдателя в ситуации травли в школьном коллективе. Как правило, это большая часть класса. У них формируется страх. Они не могут оказать поддержку тем, кого буллят, но, опасаясь оказаться на их месте, вынуждены подавлять свои хорошие человеческие порывы.
Вот почему так важно вовремя выявлять буллинг и пресекать его. Вот почему так важно взрослым сначала оглянуться на себя, оценить свое поведение, обратиться к семейному психологу, а потом совместно со специалистом корректировать поведение ребенка. И, конечно же, важнее важного – мир, любовь и согласие в семье».
Коллажи Татьяны Соколовой
