21 апреля 1922 года у здания Иваново-Вознесенской школы № 12 собралась толпа. Люди пришли на заседание суда по «шуйскому делу» – газеты обещали, что «вход в зал судебного заседания на этот процесс свободен для всех». Желающих понаблюдать за процессом было столько, что актовый зал школы всех не вместил – пришлось идти в соседнее здание Зимнего театра.
«Оскорбление чувств верующих» и побитые милиционеры
В центре внимания были события в Шуе 13–15 марта 1922 года – самый кровавый на тот момент эпизод кампании по изъятию церковных ценностей, приведший к человеческим жертвам и введению военного положения. Все началось стихийно, никто не думал, что так обернется.
Кампания по изъятию церковных ценностей была начата большевиками в январе 1922 года под предлогом голода в Поволжье. 2 января 1922 года ВЦИК (Всероссийский центральный исполнительный комитет, он же советский «парламент») принял постановление «О ликвидации церковного имущества». В развитие этого документа 16 февраля было принято постановление «Об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим». В нем было сказано, что местные советы должны «…изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Народного комиссариата финансов для помощи голодающим». Большинство историков сходятся в том, что «помощь голодающим» не была главной целью кампании — ее использовали как формальное прикрытие для нового наступления советской власти на институт Церкви. «Шуйское дело» это подтвердило.
13 марта в 11 часов утра в Воскресенский собор прибыла уездная комиссия по изъятию церковных ценностей. Когда комиссия зашла в храм, он был полон народа, оставшегося после службы. «Зачем пришли? Что вам надо, ведь Церковь отделена от государства!» – кричали люди. Один из певчих, Петр Языков, заметил, что члены комиссии пьяны: «Смотрите, эти люди вошли в церковь пьяными – это оскорбление верующих». Это всех еще больше возмутило.
Глава комиссии большевик Александр Вицин (между прочим, сын иконописца) потребовал от настоятеля, чтобы тот «очистил собор». «Я не имею права выгонять молящихся из храма», – ответил священник. «Если вы сейчас не очистите храм, мы возьмем вас в заложники!» – заявил Вицин. Тогда отец Павел вышел на солею и обратился к народу: «Правительственная комиссия просит вас удалиться, вы ей мешаете». Священник добавил, что своими руками он ничего отдавать не будет, но сопротивляться изъятию не нужно – «пусть сами берут, а когда они уйдут, мы снова храм освятим».
Однако люди расходиться отказались и буквально вытолкали из собора комиссию. На площади перед собором возмущенная толпа избила охранявших порядок милиционеров, зазвучали призывы «бить жидов» и «громить квартиры коммунистов».
Верующие не отказывались помогать голодающим, но считали, что изъятие церковной утвари и святынь не лучший вариант. Газета «Рабочий край» писала, что на собрании прихожан Воскресенского храма «учитель Борисов предложил ходатайствовать перед Уисполкомом о замене ценностей продовольствием. За этим последовало выступление торговца Похлебкина, предложившего… ценностей не отдавать и если их все же потребуют, то сделать добровольные пожертвования, кто фунт муки, кто два, а ценности до голодающих не дойдут, хлеба на них не купят, они пойдут на жен коммунистов и жидов».
В тот же вечер уездный исполком собрался на экстренное заседание и постановил, что ввиду произошедшего в Шуйском уезде вводится «военное положение». Изъятие ценностей из собора было отложено.
15 марта, в среду, перед очередным приходом комиссии по изъятию, по просьбе Вицина к собору были направлены представители милиции (всего восемь конных и 14 пеших красноармейцев). В это время на площади перед храмом собралось, по разным оценкам, от 3000 до 6000 человек (всего население города составляло около 25 000 человек). Милиционеры пытались разгонять толпу, но безуспешно. Шуяне встретили их кольями и бревнами, часть красноармейцев была разоружена, многие были жестоко избиты. Отнятые у красноармейцев винтовки пошли в дело – протестующие начали стрелять из них по самой милиции.
Кто-то прокричал: «Все равно умирать – умрем за Божию Матерь!» Несколько мальчишек пробрались на колокольню и зазвонили в набат. К собору стали стекаться люди из окрестных деревень. К протестующим присоединились рабочие местных мануфактур. Около 50 человек с погромными лозунгами отправились штурмовать здание военного комиссариата.
Милиция прислала на площадь два автомобиля с пулеметами. Пулеметчики стреляли в воздух, однако от случайных пуль погибли четверо человек. 21-летний счетовод с шубной фабрики Николай Малков перед смертью крикнул: «Православные, стойте за веру!»
Изъятия церковных ценностей власти решили в этот день не проводить. Оно состоялось позже, 23 марта, после того как в Шуе прошла волна арестов и протестные настроения схлынули.
Почему именно Шуя стала тем городом, где кампания по изъятию церковных ценностей встретила отчаянное сопротивление? Иваново-Вознесенская губерния считалась у большевиков «надежной» – она приняла большевистскую власть одной из первых и была в числе самых «красных» еще в годы Гражданской войны.
Историк Н. Кривова считает, что дело в чудотворной иконе Шуйско-Смоленской Божией Матери, которая находилась в Воскресенском соборе Шуи. На поклонение Богоматери Шуйской съезжались паломники со всей России, и когда святыне стала угрожать опасность, люди решительно встали на ее защиту.
По мнению историка Ю. Ильина, сыграли роль и особенности социально-экономического развития Шуйского района: Шуя хоть и была промышленно-развитой, сочетала черты города и деревни. Многие шуйские рабочие трудились на фабриках по вахтовому или сезонному принципу, а в свободное от работы время жили на селе, где сохранялся традиционный быт и вера. Это был совсем не тот «обезбоженный» и оторвавшийся от корней пролетариат, что в столицах. К тому же на шуйских текстильных фабриках работало много женщин, которые были традиционно более религиозны и консервативны, нежели мужчины.
Ленин лично попросил расстрелять
Сообщить в Москву о том, что на почве изъятия церковных ценностей в Шуе случилось антибольшевистское выступление, местные власти решились не сразу. Волнения были совсем не кстати, ведь меньше чем через месяц делегация от РСФСР должна была встретиться с представителями западных держав во главе с Великобританией на Генуэзской конференции. Это был шанс большевиков на выход из дипломатической изоляции, на получение с запада кредитов, а значит, и на дальнейшее удержание их власти в стране. Информация о событиях в Шуе достигла большевистского руководства только 18 марта.
В отсутствие Ленина, который уже был серьезно болен, Политбюро, реагируя на события в Шуе, рассылает всем местным партийным ячейкам секретную шифрограмму: «Ввиду имевших место осложнений на почве изъятия церковных ценностей зпт Цека предлагает впредь до особых сообщений от Цека приостановить проведений изъятий церковных ценностей».
В тот же день в партии разворачивается закулисная борьба, результатом которой и становится, в частности, гибель трех шуйских новомучеников.
Ленин узнаёт о решении Политбюро и требует все переиграть. Он диктует членам Политбюро секретное письмо о том, что случившееся не стихийный протест, а заговор «влиятельнейшей группы черносотенного духовенства», во главе которого стоит патриарх Тихон.
Вопреки уже принятой резолюции Ленин настаивает: кампания по изъятию церковных ценностей не только не должна останавливаться – она должна стать более жестокой и должна быть проведена «самым решительным и самым быстрым образом».
Процесс против «шуйских мятежников» должен закончиться «не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров».
Следуя ленинскому приказу, 22 марта Политбюро принимает масштабный план по репрессиям среди православного духовенства, составленный Троцким. Троцкий уточняет: подлинная задача кампании – расколоть духовенство по принципу отношения к изъятию ценностей и максимально опорочить в глазах общественности «князей церкви», не желающих помогать голодающему населению. Тогда же Политбюро утверждает и резолюцию по событиям в Шуе: «Данные о Шуе опубликовать, виновных шуйских попов и мирян – трибуналу в недельный срок (коноводов – расстрелять)».
Из-за давления Ленина и Политбюро судебный процесс по шуйскому делу превратился в фарс: большая часть людей, которых прокурор счел организаторами беспорядков – рабочие и служащие, были оправданы либо получили незначительные сроки. По-настоящему пострадали «церковники».
Главным обвиняемым на суде оказался настоятель Воскресенского собора, протоиерей Павел Светозаров, хотя фактов, говорящих о его сопротивлении изъятию церковных ценностей, следствие так и не выявило. В день беспорядков на Соборной площади отец Павел оставался дома.
– Почему же вы, как интеллигентный человек, не приняли участие в этих событиях? – спросил обвинитель.
– Не было духу.
На тот же вопрос председателя добавил:
– Появление священника могло быть использовано как агитация.
«Если в чем виновен, то разве в неопределенной своей позиции. Мое положение было между властями и Церковью. Власти требовали свое, а от Церкви не было вполне определенных разъяснений, как поступить», – сказал в своем последнем слове отец Павел.
Второй расстрелянный – священник Иоанн Рождественский – вообще не имел отношения к Шуе. Он служил настоятелем Крестовоздвиженской церкви в селе Палех. Вина его, по мнению судей, была в том, что он 19 марта, через три дня после событий в Шуе, «в виде проповеди огласил воззвание патриарха Тихона» (то самое, в котором говорилось о допустимости жертвовать на нужды голодающих небогослужебные предметы). Все свидетели, бывшие в тот день на службе, подтвердили, что отец Иоанн увещевал прихожан не препятствовать изъятию ценностей.
На вопрос обвинителя, от кого он получил воззвание, священник ответил:
– По почте неизвестно от кого.
– Почему же вы думаете, что оно принадлежит патриарху?
– По духу воззвания.
После оглашения приговора прихожане собрали подписи в защиту священника и направили обращение во ВЦИК с просьбой о помиловании – но это не помогло.
Третий расстрелянный – уже упомянутый певчий, владелец меднолитейной мастерской Петр Языков – был осужден за оскорбление комиссии по изъятию (Языков крикнул, что те были пьяны). Следствие предлагало Языкову смягчить приговор, если он признает свою вину. Но Петр Иванович отказался признать себя виновным. Он, напротив, настаивал, что кампания по изъятию является святотатством и изымать из церквей можно «только излишки».
После обращений верующих в защиту осужденных президиум ВЦИК во главе с Калининым обратился с просьбой о помиловании в Политбюро. 2 мая Сталин распорядился провести опрос среди членов Политбюро относительно судьбы осужденных. Против расстрела были трое: Рыков, Каменев и Томский. За – четверо: Ленин, Троцкий, Сталин и Молотов.
10 мая 1922 года приговор был приведен в исполнение Иваново-Вознесенским реввоентрибуналом. Место захоронения протоиерея Павла Светозарова, иерея Иоанна Рождественского и Петра Языкова неизвестно.
В 2000 году Архиерейский собор Русской Православной Церкви причислил жертв трагедии в Шуе к лику святых новомучеников российских. Протоиерей Павел Светозаров и иерей Иоанн Рождественский прославлены как священномученики, миряне Петр Языков и погибшие у стен Воскресенского собора Николай Малков, Авксентий Калашников, Сергий Мефодиев и девица Анастасия – как мученики.
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
