Идею «расселить сорок тысяч безработных кавказцев в 20 регионах Центральной России» начали обсуждать еще весной. Некоторое время инициатива полпреда президента в Северо-Кавказском федеральном округе А. Г. Хлопонина выглядела не более чем капризом вельможи, экстравагантным, но вполне безобидным прожектерством; против нее успели выступить политики (предрекали обострение межнацобстановки и экономическую бесполезность), а иные правозащитники назвали ее «не просто немыслимой, но взрывоопасной» (опасаясь, разумеется, не агрессии переселенцев, а погромов от темного, нетолерантного русского населения). Но в сентябре прошедшего года была подписана без малого 100-страничная «Стратегия социально-экономического развития Северо-Кавказского федерального округа до 2025 года», и стало ясно, что все серьезно.
Стратегия или утопия
Преинтересный документ. В нем, среди ожидаемого громадья социально-экономических планов (дух захватывает) в сложнейшем округе России, официально поставлена задача возвращения русского населения на благодатные северокавказские почвы. Документ констатирует, что «за период с 1989 по 2002 год субъекты Российской Федерации, входящие в состав Северо-Кавказского федерального округа, покинули около 300 тыс. русских (27,5 процента общей численности <русского> населения)». В последние годы темпы оттока несколько снизились, но обозначилась тенденция оттока русского населения из некоторых районов Ставропольского края». При этом, как сообщает Стратегия, «русское население для Северо-Кавказского федерального округа не только важнейший фактор стабилизации этнополитической ситуации, но и источник высококвалифицированных кадров, необходимых для обеспечения устойчивого развития этого федерального округа и достижения его инвестиционной привлекательности».
СКФО – округ-рекордсмен. Здесь самая высокая в РФ рождаемость (в Чечне – 29 человек на 1000 населения при среднероссийском показателе 12, 1), самая низкая смертность (8,7 человек по округу на 1000 человек – против российского уровня 14,6 человек, а в республиках и того меньше) и самая высокая продолжительность жизни (в Чечне – 75, 5 лет). Уровень безработицы тоже самый высокий: в Ингушетии – 53 %, в Чечне – 42% (против российских 8%), при этом половина населения – сельские жители (в РФ таковых 26%). Также половина безработных – молодежь в возрасте от 16 до 29 лет. Горячая такая молодежь, со всеми вытекающими.
Как задержать еще не уехавших, как вернуть беженцев? Прямо не проговаривается, но очевидно прослеживается идея своего рода этнической ротации, символического «обмена народами»: СКФО дает России 40 тысяч трудоспособного населения в год из национальных республик, но и сам предполагает получить какое-то количество русских специалистов.
Кавказских крестьян и производственников будут заманивать (или выманивать) в российскую глушь довольно весомым пряником: за три месяца на каждого переселенца предполагают потратить 330 тысяч рублей, из них около 60 тысяч переселенец получит наличными. Плюс жилье, дорога. Через три месяца опыт с подъемными можно будет (теоретически) повторить. Такая неслыханная щедрость, по-видимому, должна сыграть роль своеобразного закрепительного талона и предотвратить бегство мигранта к огням ближайшего большого города. Пряников для русских возвращенцев не прописали, наверное, предполагают договариваться по ситуации. Россия снова готова платить Кавказу – уже не за замирение, а за медленную, осторожную русификацию.
Но старт программы, а именно отправка первой партии работников в Пензенскую область, известную своей благожелательностью к мигрантам, совпал с декабрьскими событиями на Манежной площади, – никто не подгадывал, оно само. И вся конструкция обмена народами – сложная, тонкая, дорогая и трепетная – зашаталась. Всего за месяц – половину декабря и половину января – в стране стихийно, без манифестов и учредительных съездов, возникло протестное движение с наглым названием «декабризм».
Переселению кавказских народов в заброшенные русские села оно вряд ли воспрепятствует. Но вот рассчитывать на встречный поток – вожделенных русских экспатов – стало совсем трудно.
Единый кодекс?
Некоторые называют новорожденное «Движение 11 декабря», родившееся из «бунта на Манежной» – стихийного молодежного протеста против убийства спартаковского болельщика Егора Свиридова – национально-освободительным. Другие – ксенофобским и даже фашистским. Третьи – хулиганским и гоповским. Четвертые – социальным и правозащитным. Дело вкуса. Хаотическое это, аморфное и почти не организованное (кроме как через социальные сети) националистическое движение пока ничего внятного не обещает, «выйти на площадь в свой назначенный час» – а именно, ежемесячно, 11 числа, устраивать акции протеста на Манежной площади в Москве. 11 января декабристов своевременно и ловко повязали, пригнав 35 автобусов ОМОНа к началу акции. Но отчего-то есть уверенность, что они соберутся снова.
Декабризм начался не с убийства Егора Свиридова, это давняя тема, тление старинного огня: чудовищная ассиметричность правоприменительных норм в отношении лиц кавказской национальности (ну не всех конечно! – платежеспособных) и среднего российского обывателя не могла не породить целый комплекс новых проблем. Власти говорят одно, делают другое. Народ ловит сигнал: «Им можно все. Вам нельзя ничего». С уровня милиционера-взяточника разная мера дозволенного стала основой новых гуманитарных стандартов.
В Москве этим летом заговорили о кодексе для гостей столицы (нельзя жарить шашлыки на балконе, резать баранов на улицах, носить хиджабы) – уж казалось бы, мелочь, нежная вегетарианская инициатива, никакой законодательной силы не имеющая, просто «у нас так принято», такой устав у нашего монастыря. Нет же, закричали, заболтали: не обидится ли кто? Главы диаспор, говорят, обиделись. Какой монастырь, Россия – наш общий дом. Потом неприятное слово «кодекс» заменили на школярскую «памятку», потом чиновники игриво предположили, что памятка может выйти в форме комикса, – теперь, после декабрьских событий, и вовсе молчат. Не до памяток тут. Уж тем более не нашла поддержки идея специального кодекса для приезжающей в столицу северокавказской молодежи, выдвинутая заместителем полпреда в СКФО Валерием Шевцовым, – негодование влиятельных людей на чиновников, посмевших заподозрить чеченскую, к примеру, молодежь в невоспитанности. «Кодекс поведения должен быть единый для всех. Это проблема воспитания, это проблема наднациональная, которую не решить кодексом», – негодовал адвокат Муса Мурадов. (Золотые слова, особенно про наднациональное. Очень хочется, чтобы какой-нибудь русский адвокат смог повторить их в центре города Грозного).
В нынешнем гуманитарном раскладе мигрантам (всем: и забитым дворникам, и разбитным торговкам, и распальцованной криминальной публике) отводится неизменно страдательная роль. Основным имиджмейкером несчастных и безобидных мигрантов работает вполне себе благополучное «говорящее сословие», чьи непосредственные контакты с гастарбайтерами и танцорами лезгинки либо минимизированы, либо сведены к нулю. Легко и приятно клеймить ксенофобию и призывать москвичей к толерантности из офиса внутри Садового кольца. Несколько тяжелее сохранять толерантность тем, кто делит лестничную клетку с 30 гастарбайтерами или цыганской семьей, тем, кто поздно возвращается с работы в свои предместья, чьи дети ходят в окраинную школу. Недостаточно толерантных называют, понятное дело, фашистами. Подростки слушают. Запоминают. Делают выводы.
Убит за негостеприимство
Невозможно переоценить и трудовой вклад прогрессивных СМИ в новое декабристское движение. В освещении межнациональных конфликтов медийная диффамация пострадавших неправильной национальности (то есть национального большинства) работает рука об руку со товарищем милицией, – ну прямо деловое партнерство, а то и вовсе идеологическое соратничество. Помнится, осенью в телевизоре радостно извивался человек-угорь Глеб Пьяных: погиб «видный патриот России болельщик «Спартака» Юрий Волков» (это про 23-летнего сотрудника РТР, зарезанного чеченцами на Чистых прудах), – он чуть ли не хохотал, видного патриота убили, ужо посмеемся. И ничего – телевизор не взорвался, земля не дрогнула. Уже хорошо известно, что инженер-геодезист Егор Свиридов был убит не в драке болельщиков, – он подвергся нападению именно как обыватель, как обычный подвыпивший москвич (ловил с друзьями такси, громко смеялись, друг заметил:«Орете как в горах», – и это вызвало агрессию стоящей неподалеку компании уроженцев Кабардино-Балкарии и Дагестана). Однако кто на кого и зачем – все это неважно и вздор, Свиридова продолжают представлять едва ли не бритоголовым гопником, жертвой разборки, участником бессмысленного и беспощадного махалова, в котором нет правых, а если и есть виноватые, то все виноваты поровну – «гопота» и «слобода», «дети рабочих гетто», что с них возьмешь. Еще более цинична манипуляция с характеристикой 20-летного студента медицинского факультета РУДН Михаил Антончика, скончавшегося 6 декабря, через два дня после нападения на него спортивной кавказской молодежи. Хрупкий, улыбчивый, субтильный очкарик. Возвращаясь из кафе в студгородке, сказал прохожему кавказской национальности: «Пацан, сегодня такой праздник, мне 20 лет исполнилось!» – и получил хороший, профессиональный удар в висок. Избили и его товарищей – грузина, еврея, русского… Миша Антончик получил перелом основания черепа и кровоизлияние в мозг и умер через два дня. Антончик намеревался стать детским хирургом и оперировать «зайчат» (детей с «заячьей губой» – верхней небной расщелиной; он сам родился с этим дефектом и перенес в детстве несколько сложнейших операций), он был ярким, неординарным и, по всеобщим отзывам, очень добрым мальчиком: писал стихи, сдавал кровь, был членом студенческого совета, ездил в детские больницы с концертами. Но все это оказалось несущественным для респектабельной деловой газеты, которая вытащила из его страницы «Вконтакте» единственную опцию: болел за «Локомотив», – и упомянула Мишу в статье «Футбольный травматизм» ровно в этом качестве.(Как если бы про трагическую смерть уважаемой дамы написали «Убита любительница абсента», – на том основании, что женщина когда-то попробовала абсент и нашла его вкус приятным). Перечислив склочных «фанатов», газета кончила брезгливой сентенцией: «Уличные конфликты болельщиков показывают, что это люди с весьма специфическими понятиями о гостеприимстве и границах допустимого насилия». Ослепительный вывод. Запомним: это не безоружному Свиридову разнесли пулей затылок, не безоружного Волкова зарезали, не беспомощному Антончику проломили череп, – это сами они проявили недостаточное гостеприимство и вышли за границы допустимого насилия. Так удивляться ли событиям на Манежной, если взрослые образованные дяди так усердствуют в отмене границы между добром и злом?
Страх и трепет
Но вот гром грянул, мужик перекрестился, – у Путина нашлись слова для футбольного сообщества, и цветы нашлись на могилу «фаната», и уголовное дело на следователя, отпустившего соучастников убийства Свиридова. Но ритуальные премьерские нисхождения не погасят волну: слишком далеко зашли и милицейская коррупция, и медийная политика двойных стандартов, и безнаказанные практики дискредитации пострадавших, а главное – страх. Нормальный, здоровый, естественный обывательский страх за жизнь и безопасность. Страх личной физической гибели или физического унижения, усиленный страхом несправедливого разбирательства – психологическая основа нового «декабризма». Трагедии зимы-2010 показали, как это происходит: убьют ни за грош – и оболгут, возведут хулу, запишут в скинхеды, в экстремисты, в фашисты, а то и просто в «выхинскую гопоту», по мнению «приличных людей» не заслуживающую ни малейшего сочувствия. (Когда убивают чужестранца – это трагедия не меньшая, но она вызывает, по крайней мере, общественное сочувствие, и СМИ не занимаются глумлением над погибшими.)
И пока этот страх будет длиться, перерастая в эксцессы, в избиения и поножовщину, в «стенку на стенку» с кавказской молодежью – никто не почувствует себя в безопасности. Ни дворник-таджик, ни кавказский студент, ни московская девочка, ни окраинный подросток, ни дагестанский крестьянин-мигрант. Ни, тем более, русские специалисты, уже задумавшиеся было о возвращении на родную северокавказскую землю. Пока остаются причины, вызывающие этот страх, – коррупция правоохранительных органов, дичайшее социальное расслоение и ожесточенная интеллигентская народофобия, – любые, самые замечательные государственные стратегии будут оставаться утопиями. Начинается время большой физкультуры – и, по всему судя, не только в Москве. Дерусификация Северного Кавказа продолжится, может быть, еще более стремительными темпами, а ингушскому переселенцу в далекой пензенской деревне, возможно, придется выбирать, с кем он – с местными или со своими.
И оба выбора будут хуже.
Евгения ДОЛГИНОВА
