Восстанавливается система общецерковной помощи мигрантам

Попадая в инокультурную среду человек теряется. Ему угрожают три взаимосочлененные опасности: неспособность правильно воспринимать реальность (не понял указателя, заблудился, нарушил культурную норму аборигенов), виктимность (стал жертвой ксенофобов или мошенников – часто – милиции или чиновников, а иногда «своих» членов этнических преступных группировок, затягивающих новичков в свой бизнес – видящих дезориентированного человека), криминальная маргинализация (о, тут женщины ходят без чадры – распутницы, с ними можно как-то попроще; милиция забрала паспорт, а скинхеды побили – раз так, ограблю прохожего, надо же что-то есть; и вообще – старейшины остались в горах, тут стыдиться некого). Как видим, все три угрозы – обоюдоострые, касаются не только мигранта, но и принимающее его общество. Также видно, что опасности подвергаются не только тела, но и души приезжих. Таким образом, перед добрыми людьми и перед Церковью как сообществом добрых людей, объединенных Христовыми заповедями, стоят в связи с мигрантами сразу несколько задач: «для тел» – организация максимально полного социального сопровождения с учетом специфических особенностей данной группы (точнее – групп), «для душ» – явление Любви к тем, о ком Христос сказал «был странником, и вы приняли Меня» – ведь это сказано едва ли про туристов, и, думается, даже не столько про паломников, сколько про вынужденных мигрантов, переселенцев. И всегда перед Церковью стоит задача «для духа» – православная миссия, чтобы не только кормить и утешать, но и спасать людей для Царствия Небесного.

От задач, стоящих перед Церковью в отношении множества других социально незащищенных групп, эти три задачи отличаются только техническими нюансами в исполнении, в целом, например, о бомжах можно сказать то же, что мы сейчас сказали о мигрантах. Однако, если на редких приходах не практикуется хоть в какой-то форме помощь бездомным, и уже действуют определенные системные службы помощи (автобус «Милосердие», движение «Люди вокзалов» при храме Покрова в Кр. Селе, движение «Друзья на улице» при храме Косьмы и Дамиана в Шубино и т.п.), то помощь мигрантам как отдельное направление церковной социальной работы фактически отсутствует, и мигрант – будь то гастарбайтер из стран СНГ или беженец из Эритреи – может получить помощь в церкви, только став бомжом. Согласно БД сайта Милосердие.ru, только один приход в Москве выводит работу с мигрантами в отдельную строку своей социальной деятельности:

Вл.Иероним пояснил, что по мере обращения к нему «верующих» (?) он устраивает их на работу, сообразно их способностям, используя «свои знакомства», иногда и при храме. Масштабы такой работы еще предстоит узнать, но очевидно, что они невелики и опять же, равно применимы к мигрантам и к просто безработным, то есть тут нет никакой мигрантской специфики.

Раньше было не так. В начале-середине 1990-х годов Русская Православная Церковь в лице сотрудника нашего Отдела Татьяны Борисовны Черниковой равноправно входила в сообщество организаций, помогающих беженцам, которых тогда, в связи с Бакинскими погромами, а потом – Чечней, было особенно много. В 1993 году Московская Патриархия стала, наряду с «Гражданским содействием», Красным крестом, «Каритасом» и другими, соучредителем Координационного совета помощи беженцам; фактически, Церковь стояла у истоков наиболее эффективного правозащитного сообщества, специализирующегося на таком роде деятельности. Лидия Ивановна Графова, председатель Фонда переселенческих организаций, с большим теплом вспоминала в беседе со мной, как они с Татьяной Борисовной и представителями лютеран проводили лекции для краснодарских (и др. южных регионов) священнослужителей, как надо реагировать на наплыв мигрантов и коллизии вокруг этого.

Восстановление действующей системы общецерковной помощи мигрантам осложняется тем, что в разных регионах мигранты очень разные и задачи, которые мы могли бы поставить перед, допустим, кубанскими приходами, не подойдут приходам дальневосточным (где живут «бессмертные» китайцы, а местные пенсионеры сами мигрируют в приграничный Китай – там дешевле), то есть для разных регионов надо разрабатывать различные программы, предварительно изучая их обстановку и специфику в интересующей нас области. В Очерах Пермской области – фактически концлагерь, где томятся и сходят с ума нерусифицированные негры из Западной Африки, несколько сербов, пара сумасшедших уже украинцев и т.п. Туда бы направить франкоговорящих просто пофранкоговорить, а больше такого нигде нет… Но одно дело, безусловно, актуально для всей церкви; это – борьба с ксенофобией. К сожалению, даже клирики не всегда свободны от нее, и не всегда противостояние каким-то негативным явлениям, связанным с местными национальными общинами и с межконфессиональной полемикой, могут отделить от агрессии – а тем более – научить паству разделять их. Пастыри априори выводят мигрантов за рамки своей компетенции, фактически, после кончины о.Даниила Сысоева, у нас нет апостола мигрантов (есть правда несколько священников, занимающихся миссией среди цыган – если цыган корректно считать мигрантами). Борьба с наркоторговлей, часто осуществляемая при той или иной поддержке местного духовенства, тоже часто строится по Горькому: «если украл Иван, скажут – Иван – вор, если украл Абрам, скажут – евреи – воры», наличие в таборе или кавказской общине одного-двух наркоторговцев может вылиться в погром всей общины, то же и с насильниками или участниками молодежных драк. Есть политический феномен смешения понятий патриотизм и национализм, когда человек думает, что раз он «за Россию», значит, должен быть «за Русских» и, соответственно, «против чурок», хотя очевидно, что межэтнические конфликты наносят ущерб государству. Даже такой широких взглядов архиерей, как Хабаровский владыка Марк, говорит о проблеме китайских мигрантов в терминологии «угрозы государственной целостности России» и т.п., в качестве «действенной» миссионерской меры предлагает дипломатический нажим на Китай с целью открытия там православных храмов. Батюшки, особенно на местах, этому тоже бывают очень подвержены, особенно – «благодаря» концепции этноконфессиональности: они опять же оставляют нерусских за скобками, так как те по рождению принадлежат иной вере, а в русских хотят пробудить православие, педалируя их русскость; мне рассказывали, как семья мигрантов отказалась посещать храм, потому что батюшка начинал проповеди словами «Русские люди!», и, соответственно, убедил их, что служба – не для них. Наконец, конфликты «с мусульманами» иногда даже провоцируются Церковью – например, на общем роднике устанавливается православный поклонный крест – ну и начинается конфликт. Думается, очень важно возобновить регулярный ликбез, посвященный такому непопулярному сейчас понятию как толерантность, любовь, сопряженному с терпением и повышенным вниманием к нуждам, обстоятельствам и особенностям людей, ищущих у нас помощи и защиты. Очень важным при этом является работа с казаками, как с рекордсменами по актам насилия и агрессии в отношении мигрантов – по крайней мере, из прицерковных структур, – интересным представляется в связи с этим возможность взаимодействия с Синодальным отделам по делам казачества.

Однако вера без дел мертва, и невозможно проповедовать особенную любовь к мигрантам, не являя ее образцов. То есть необходимо кроме слов предъявить какие-то конкретные рецепты, работающие механизмы помощи. В отношении миссии, ее возможности в среде мигрантов, надо, я полагаю, максимально широко популяризовать наследие о.Даниила Сысоева и тиражировать его опыт. Я бы предложил Отделу подготовить и издать сборник, а лучше – серию «сысоевских сборников» – от воспоминаний участников миссионерских сабантуев и практических рекомендаций по организации миссии среди тех или иных общин и народностей (тут же опять-таки можно привлечь и опыт «цыганских» батюшек) до его статей по уранополитизму.

С организацией соцработы немного сложнее. Как я сказал, специально мигрантоориентированная социальная деятельность в Церкви не развита, возможно только заимствовать и адаптировать имеющийся опыт светских и инославных организаций. Когда руководитель Отдела прот.Аркадий Шатов ставил передо мной эту задачу, мы сошлись на форме инкультурационных курсов для мигрантов как на первом этапе ее решения. Однако насколько мне удалось выяснить, служение это, хотя и востребовано, но осуществляется возможно не совсем в той форме, в которой мы предполагали.

Я, по крайней мере, представлял себе курсы как некоторые регулярные занятия по разработанной программе, проводимые для группы людей. Оказалось, что по этому пути уже пошли Департамент образования Москвы совместно с Комиссариатом по беженцам ООН, создав подготовительные классы для детей мигрантов, где за год всех подтягивают до некого общего уровня, а потом распределяют в обычные московские школы. Такие классы сейчас существуют в каждом округе Москвы, они могут быть бесплатными (для официальных беженцев и по ходатайству ГС пока тоже можно) и т.п., и… стоят полупустые. Многим неудобен график, и даже то, что прием туда осуществляется не раз в год, а в течение всего года, что документы нужны минимальные – бумага, удостоверяющая личность, и справка от врача, – ситуацию не спасает.
Есть в Москве и две вечерние школы для взрослых, и специальные языковые курсы. Фактически, если появляется мигрант, жаждущий образования, то гораздо профессиональнее и надежнее его обслужили бы там, и они очень заинтересованы в таких клиентах.

По другому пути идет Центр обучения и адаптации детей беженцев, действующий при Комитете «Гражданское содействие». К ним попадают дети, выявленные юристами и соцработниками Комитета во время работы со взрослыми мигрантами (реже – подростки, совсем редко – совсем взрослые, это африканцы). Если в разговоре выясняется, что у их детей есть какие-то сложности со школой, или они вовсе в школу не ходят, им предлагают водить детей в Центр, где с ними индивидуально занимаются репетиторы-волонтеры. Соответственно, каждый ребенок занимается индивидуально, по собственной программе (и в зависимости от того, какие преподаватели есть). Здесь наоборот, существует очередь: занятия проходят четыре раза в неделю, по выходным и во второй половине дня (чтобы родители могли водить детей не в ущерб своей работе и их школе), на одного ребенка приходится больше одного волонтера, и всем не хватает. Наиболее востребованными являются русский и английский языки, математика, информатика, сотрудники ГС отмечают, что уместной была бы и профессиональная подготовка. Помимо этого Центр адаптации предоставляет детям досуг (вплоть до собственных детских лагерей) и индивидуальные занятия психолога. Центр готов поделиться с нами своими «очередниками», если у нас будут подходящие преподаватели, организовать для начала совместный проект, чтобы наши волонтеры (сотрудники?) не экспериментировали, а действовали под контролем опытных в этом деле людей. Однако сотрудники Центра подчеркивают, что нельзя уверенно рассчитать, сколько человек станут «клиентами» – может, много, может – почти никого.

Смысла от такой работы прибавится, если рассматривать ее не как самоцель, а как средство для вовлечения ребенка и его семьи в глобальную адаптационную работу, когда волонтер-преподаватель становится другом ребенка, другом семьи, соцработником. Таким образом, снимается вопрос педагогических кадров – можно заниматься хоть бисероплетением, а круг замыкается: найденные в основном в процессе социальной работы с родителями дети становятся ключиком ко всей семье.

Какие бывают мигранты:

– Беженцы и вынужденные переселенцы. Многие из горячих точек бывшего СССР, но много и негров, афганцев. Нелегальные беженцы, вообще без документов, не говорят по-русски, не к кому идти. Такими занимается «Гражданское содействие».

– Гастарбайтеры, трудовые мигранты. Они наименее заинтересованы в какой бы то ни было помощи, кроме материальной и юридической. Хоть как-то говорят по-русски. Ими занимается фонд «Таджикистан».

– Русскоязычные реэмигранты из бывших республик СССР. Они совсем хорошо говорят по-русски. Основная помощь для них – юридическая: получение гражданства и т.п. Ими занимается Форум переселенческих организаций.

Особые случаи:
Фонд «Найди меня, мама» – помощь мигрантам-роженицам, чтоб не бросали детей, БФ Коалиция ангел – борьба с рабовладением, психологическая помощь жертвам рабства, убежища.
Фонд «Таджикистан» – помощь в отправке покойников на родину

Михаил АГАФОНОВ