Первый день правления Николая I едва не стал последним днем его жизни.
О готовящемся восстании декабристов будущий император узнал накануне. Узнал он и о планах руководителей тайных обществ уничтожить всех членов династии Романовых, включая детей. Отправляясь утром после присяги на Сенатскую площадь, государь прощался с женой, матерью и детьми, предполагая, что может больше их не увидеть.
Восстание, вспыхнувшее утром 14 декабря 1825 года, к вечеру было подавлено.
После бурного дня, полного смертей, тревог и ненависти, наступила ночь. Стояла такая тишина, что казалось, будто город вымер. Лишь изредка ее разбивал топот копыт и стук колес о мостовую. Шли обыски. В Зимний дворец везли арестованных на допрос.
Арестован и доставлен в Петропавловскую крепость
Эту ночь графиня Лаваль вместе с мужем и детьми проводила в доме своей матушки. Особняк самих Лавалей находился на Английской набережной, возле Сенатской площади, и пострадал после перестрелки восставших: стекла в окнах первого, а кое-где и второго этажа были выбиты. Ночевать там было совершенно невозможно.
Несмотря на позднее время, вся семья сидела в гостиной. Сначала все обсуждали происшедшее. Впрочем, вскоре разговор перешел в другое русло, поскольку восстание на Сенатской площади хотя и тревожило присутствующих, но все же казалось чем-то довольно далеким, поскольку никоим образом не могло коснуться кого-то из них непосредственно. Это было просто невозможно!
И сама графиня Александра Григорьевна Лаваль, и ее дочери были глубоко верующими людьми, да к тому же отличались монархическими взглядами. К тому же муж Александры Григорьевны и отец ее детей, Жан Лаваль, много лет назад бежал из Парижа от Великой французской революции только потому, что он категорически не поддерживал взгляды мятежников. Лаваль не так давно получил титул графа и очень им дорожил. Нет, все эти заговоры – история не про них.
К часу ночи все разошлись по своим спальням.
А утром графиня Лаваль узнала, что муж ее дочери Екатерины – князь Трубецкой – ночью был арестован как организатор восстания и после допроса в Зимнем дворце доставлен в Петропавловскую крепость.
«Не сердись, Катя»
Как арестован? Графиня Александра Лаваль была в ужасе. Ее зять – заговорщик? Ее старшая дочь Каташа, как дома звали Екатерину, жену Трубецкого, горько плакала, не в силах поверить, что это правда. Не могла поверить в это и теща.
Князя Трубецкого она знала как доброго, кроткого, как ангел, человека, не способного сделать выговора слуге даже тогда, когда это было необходимо. И он был главой заговора? Диктатором восстания? Конечно, ей было известно, что князь Сергей Петрович Трубецкой придерживается либеральных взглядов.
Все в семье знали об этом и, хоть убеждений его не разделяли, оставляли за ним право думать иначе, чем они сами. Но чтобы человек, который был воплощением сердечности, скромности и душевного благородства мог оказаться диктатором восстания? Увольте, это же невозможно!
И графиня Лаваль успокоилась, решив, что этот странный арест зятя – просто недоразумение, которое вскоре, безусловно, разрешится.
Но через несколько часов последние сомнения развеяла привезенная графиней Нессельроде записка от Трубецкого, адресованная жене: «Не сердись, Катя <…> Я потерял тебя и себя погубил, но без злого умысла. Государь велит передать тебе, что я жив и „живым“ останусь».
И только тогда графиня осознала всю глубину произошедшей трагедии. Трагедии не только для всей России, но и для их семьи.
«О Боже! Вся эта кровь падет на мою голову!»
Немного позже графине стало известно, что сам князь Трубецкой на площади не появился, хотя и был одним из идейных вдохновителей заговора. В день восстания его нашли в доме у родственников. Он лежал без сознания в молельне, а когда пришел в себя, отвечал на вопросы так сбивчиво, что никто ничего понять не мог. Когда же услышал вдалеке выстрел из пушки, воскликнул: «О Боже! Вся эта кровь падет на мою голову!»
Через несколько месяцев Трубецкого лишили титула, состояния и гражданских прав, приговорили к каторжным работам и отправили в Сибирь, на Нерчинские рудники.
Екатерина сразу сообщила матери, что решила следовать за мужем. Вряд ли графиня Лаваль обрадовалась этой новости. Лавали жили в роскоши, их дом всегда был полон высокопоставленных гостей.
Выходило, что графиня Лаваль из-за необдуманного поступка зятя теряла дочь навсегда. Больно было думать о том, что ждало Екатерину в ссылке. Графиня должна была отпустить Каташу в Сибирь, где она, как обычная крестьянка, сама будет топить печь, стирать белье в корыте, варить кашу из полбы в чугунке и штопать дырявые чулки… Без всякой надежды вернуться в блистательный Петербург, в их роскошный особняк на Английской набережной…
Какая теща обрадовалась бы такому развитию событий? Многие родители жен декабристов прямо потребовали от дочерей остаться дома, не совершая сумасбродных поступков. Отец Марии Волконской так и вовсе кричал дочери: «Я прокляну тебя, если ты не вернешься через год!»
Но графиня Лаваль оказалась удивительной тещей. Арест зятя потряс ее не меньше, чем остальных, но она, пожалуй, первая пришла в себя и приняла ситуацию. Поняла она и свою Каташу, которая любила Трубецкого и считала, что они должны быть вместе в горе и в радости. Может быть, графиня Лаваль вспомнила, как она сама влюбилась в бедного эмигранта из Франции и выбрала любовь вопреки здравому смыслу?
Обвенчать немедленно
Будущая графиня Лаваль родилась в 1772 году в Санкт-Петербурге. Ее отец, Григорий Козицкий, получил прекрасное образование и работал под началом М.В. Ломоносова. Однако в 1775 году он покончил с собой, оставив молодую вдову с двумя маленькими дочерями на руках.
Вдова Григория, Екатерина Козицкая, с этого момента всю свою жизнь посвятила воспитанию дочерей. Ее самым страстным желанием стало устроить своих девочек самым наилучшим образом, разумеется, с помощью удачного замужества. К тому времени ей досталось хорошее наследство, поэтому приданое дочерям было обеспечено поистине царское, по 20 миллионов каждой, не считая заводов и земель.
Девиц Козицких назвать красивыми было никак нельзя. Младшая, Анна, была отдана замуж именно так, как хотела ее мать – стала супругой овдовевшего князя Белосельского–Белозерского.
Теперь следовало не менее удачно пристроить старшую дочь, Сашу, которой шел уже 26-й год. Всем, кроме матери, пожалуй, было ясно, что Александра засиделась в девках.
Саше, впрочем, давно уже нравился один молодой человек, но мать была категорически против этой партии. Жених был беден, не знатен, да к тому же исповедовал католичество, поскольку был французом. Последние два обстоятельства особенно не нравились Екатерине Ивановне, которая выросла в старообрядческой семье. Жану-Шарлю-Франсуа де Лавалю де ла Лубрери было 38 лет.
Он бежал в Россию из Франции во время революции. Здесь он сделал неплохую карьеру, но происхождение у него было более чем скромное – его семья занималась винными откупами. Александра Козицкая ему нравилась, и он рад был бы на ней жениться, только предложить ей ничего не мог. И матушка Александры дала ему от ворот поворот.
Дело зашло в тупик.
Но сдаваться Александра Григорьевна не собиралась. Она знала, что император Павел I велел установить специальный ящик для просьб на его имя. Кто угодно мог обратиться к государю, и, как правило, затруднения разрешались по высочайшему повелению. Павел I любил принимать непосредственное участие в жизни своих подданных. Итак, письмо было написано и немедленно опущено в ящик.
А спустя несколько дней за матерью и дочерью Козицкими приехали люди императора. Им даже не дали толком собраться и повезли во дворец прямо в домашних платьях. Там сам император поинтересовался, почему Екатерина Ивановна чинит дочери препятствия в таком благом деле и что именно ей не нравится в молодом человеке. Та отвечала государю, что знать не знает этого Лаваля, откуда он, да какой веры и что у него за чин. Нет, не такой жених им нужен.
«Я его знаю, – возразил царь. – Чин Лаваля достаточный. И он христианин. Чего же тебе еще нужно? Обвенчать немедленно, за полчаса!» Жениха, которого по русскому обычаю переименовали из Жана-Шарля-Франсуа в Ивана Степановича, забрали прямо со службы из Министерства иностранных дел и отвезли в церковь. На венчании новоиспеченная теща от избытка чувств упала в обморок, а молодые, напротив, радости своей не скрывали.
Уехала вслед за мужем
Семейная жизнь Лавалей сложилась счастливо. Они купили особняк в центре столицы на Английской набережной, превратив его в центр культурной жизни Петербурга. Много путешествовали по Европе, и из каждой поездки Александра Григорьевна привозила какую-нибудь редкость.
Чего там только не было: мраморный пол из дворца римского императора Тиберия, картины Рубенса и Рембрандта; подлинники и римские копии знаменитых греческих скульптур; древнеегипетские вазы и фрагменты барельефов, бронзовое оружие Крита, монеты Вавилона и множество редких книг и манускриптов.
Любимого мужа Ивана Степановича Александра Григорьевна в домашнем кругу неизменно называла Ванечкой. В своем доме госпожа Лаваль устроила светский салон. Сам император Александр I не раз бывал у них в гостях. Карамзин здесь читал рукопись «Истории государства Российского», а Пушкин – еще неопубликованные стихи. Весь цвет русской аристократии и интеллектуальной элиты съезжался на их блистательные балы.
Один за другим у них родилось шестеро детей: четыре девочки и двое мальчиков. Один из сыновей умер в младенчестве, но второй, Владимир, радовал родителей крепким здоровьем. Казалось, трудно было найти людей более удачливых. И вот теперь – восстание заговорщиков на Сенатский и приговор зятю, Сергею Трубецкому. Но Александра Григорьевна уже все для себя решила. Она поддержала дочь в ее решении следовать за мужем, поскольку и сама поступила бы так же.
Но неожиданно ситуация вдруг стала неразрешимой, поскольку император запретил княгине Трубецкой сопровождать мужа в Сибирь. Но Александра Григорьевна считала, что любые препятствия и трудности созданы исключительно для того, чтобы их преодолевать. Если она когда-то и останавливалась в нерешительности, то только лишь для того, чтобы лучше оценить ситуацию. И здесь она тоже нашла выход.
Она предложила обратиться к императрице именно тогда, когда она охотнее всего ответит на просьбу – после коронации. По традиции новый царь всегда раздавал милости и награды приближенным, как и царица. И расчет ее полностью оправдался. Екатерина встретилась с государыней, и та обещала упросить супруга, императора Николая I, чтобы он позволил поехать в Сибирь всем женщинам, желающим разделить участь мужей.
24 июля 1826 года, простившись с семьей навсегда, Екатерина уехала в Сибирь вслед за мужем, Сергеем Петровичем Трубецким.
«Ела кусок черного хлеба и запивала его квасом»
В Сибири Катерина Трубецкая стала ангелом-хранителем не только для своего супруга, но и для всех заключенных. Она поддерживала больных и нуждающихся, помогала им материально, передавала письма и посылки от родных. Своих средств у Екатерины теперь не было, поскольку мужа ее, как и остальных декабристов, лишили титулов, чинов, земель и всего имущества.
Поддержка стала возможной благодаря матери Екатерины – Александре Лаваль. Она посылала средства для всех тех нуждающихся, кому ее дочь хотела помочь. Крепостные графини Лаваль регулярно возили посылки, деньги и письма от родственников в Сибирь и обратно. А жить ссыльным женщинам там было непросто. В своих записях подруга Екатерины Трубецкой, Мария Волконская, вспоминала: «Мы ограничили свою пищу: суп и каша – вот наш обыденный стол; ужин отменили… Каташа, привыкши к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом».
Здесь, в Сибири, у Трубецких родилось семеро детей, трое из которых умерли в детстве. О внуках Каташа писала матери в письмах. Позже, благодаря ходатайствам графини Лаваль, дети Трубецких были устроены в Сибири в гимназии и получили достойное образование. Наконец, она купила Трубецким прекрасный дом в Иркутске.
«Пусть мой плачевный конец послужит примером для молодых людей»
Но беда с восстанием декабристов не стала единственной в доме Лавалей.
В том же году застрелился Владимир – единственный сын Александры Григорьевны и Ивана Степановича. Долгое время причина его поступка оставалась не вполне ясной и порождала множество слухов. Однако уже в наши дни в Тульском краеведческом музее было найдено письмо Владимира сестре Екатерине, в котором он объяснял причины случившегося: «Пусть мой плачевный конец послужит примером для молодых людей, страдающих несчастной страстью к азартным играм. Она хорошо меня обучила, это правда, но мне всего двадцать один год».
Проигрыш молодого графа был огромным, но разве стоил он жизни? Можно предположить, что молодой человек страдал той же меланхолией, которая прервала жизнь его деда, Григория Козицкого.
Так никогда и не увиделась с внуками
После всех этих событий на два года жизнь в столичном доме Лавалей замерла. Не устраивались балы, приемы и концерты, не приходили писатели и поэты прочесть свои новые произведения. Но все в Петербурге знали, что связаться со ссыльными, переписка с которыми была официально запрещена, можно именно через Александру Григорьевну Лаваль.
И правительство об этом знало, но смотрело на нарушения сквозь пальцы. Впрочем, как и на то, что средства, которые выделяет графиня на содержание дочери и ее мужу, превышают положенные 12 тысяч рублей в год.
А спустя два года после восстания декабристов и смерти сына Лавалей дом на Английской набережной вновь засиял огнями с низу до верху. Хозяева распахнули свои двери для гостей: Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Тургенев, Мицкевич, Грибоедов – вот лишь самые известные из них. Казалось, о прошлых бедах позабыто и жизнь пошла по-прежнему легко и беззаботно. Но Александра Григорьевна всегда была верующим человеком и теперь все больше задумывается о жизни вечной. И по-своему готовится к ней.
В 1830 году в селе Большой Вьяс Пензенской губернии она возводит большой каменный храм. Именно здесь, в их имении застрелился Владимир, их единственный сын. И вот теперь, рядом с могилой молодого графа был воздвигнут белый храм в честь Косьмы и Дамиана. Чуть позже графиня Лаваль строит еще одну церковь – храм Казанской иконы Божией Матери в селе Урусово Саратовской губернии.
А в 1838 году графиня Лаваль открывает в Санкт-Петербурге приют для сирот. По высочайшему повелению императрицы Александры Федоровны приют для девочек и мальчиков получил название Лавальский. По воспоминаниям Бориса Бьёркелунда, внука одной из начальниц приюта, место это отличалось особым уютом и душевным теплом.
Графиня Александра Григорьевна Лаваль умерла в 1850 году, спустя четыре года после своего супруга. Она не смогла обнять перед смертью свою дочь Каташу, которая по-прежнему жила в Сибири, и так никогда и не увиделась с внуками. Александра Лаваль была не только замечательной матерью, но и удивительной тещей – за всю свою жизнь она ни разу ни в чем не упрекнула зятя.
Источники
З. И. Лебцельтерн. Екатерина Трубецкая. Звезда, 1975. №12
Краткий дневник императрицы Александры Федоровны 27 ноября – 12 декабря 1825 год.
Николай I. Записки о вступлении на престол // Николай Первый. Молодые годы: Воспоминания. Дневники. Письма. Книга 1-ая. СПб.: Издательство «Пушкинского фонда», 2008.
О. И. Киянская. Павел Пестель: офицер, разведчик, заговорщик. – М.: Параллели, 2002.
Павел Пестель. «Русская правда». М., 1993.
