«Мы понимаем, счастье бывает разным»

Фото обожженной Алены в соцсетях с призывом взять ребенка в семью вызывало сочувственный скепсис: кто ж на такое решится? А спустя два года про Алену, приемную маму Татьяну Фалину и всю семью сделали фильм – «Экзотическая овечка» и показывают теперь в Москве.

Два года назад

Обожженной девочке из детского дома сочувствовали. С фотографии смотрело лицо-маска в шрамах, кисти рук ампутированы, культи торчат из рукавов цветастого платья. Контрастировали с обликом лишь глаза: озорные, беспечальные, как будто шрамы – это не про них.

В течение целого года для Алены не находилось семьи, что не удивляло, налицо риски: взрослый (11-летний) изуродованный ребенок. За нее переживали, молились, но в семью не звали. И вдруг в соцсетях новое фото: Алену обнимает молодая женщина, под фото подпись: «Наша Аленка у нас в гостях». Позже подписи поменяются на: «Аленка дома».

Это сказка? Нет, – улыбается Татьяна, – проблем много, на их фоне шрамы на лице Алены – почти пустяк. Плюсов два: Аленкина жизнь меняется. И наша тоже.

Сначала случайно вырастили семерых

— У нас родных детей всего двое. Они уже взрослые, дочке 22, сыну 20. Дочка учится на дефектолога, будет работать с детьми-инвалидами. Так что я молодая  мама взрослых детей: старшая дочь родилась, когда мне было 16 лет, а через год сразу и сын  родился.

В общем, школу я заканчивала уже с ребенком на руках и мужем под ручку. Мы с мужем влюбились друг в друга еще школьниками.

— А раннее создание семьи не помешало получить профессию, работать?

— Нет, мы всего достигали вместе. По профессии я журналист, работаю по специальности, а параллельно в отделе по взаимодействию с уголовно-исполнительной системой Нижегородской епархии. Занимаюсь поддержкой осужденных, организацией их обучения, социальной работой, методическими разработками. Вообще тюремным служением я занимаюсь 10 лет, а начинала с волонтерства.

У нас с мужем ранний родительский опыт. Поэтому, наверное, стали неплохими профессионалами в этой области. Когда нам было по двадцать с копейками, мы познакомились на улице с девочкой-беспризорницей: она ко мне подошла и попросилась переночевать.

Мы начали  заниматься ею, оформили опеку, а следом за Ангелиной подтянулись сначала ее старшая тринадцатилетняя сестра и младший брат. Так мы их всех троих вырастили. Дальше – больше: муж случайно узнал, что у его отца, которого он никогда не знал, осталось двое детей такого же возраста, как наши приемные дети. И им тоже нужна помощь. Сейчас эти ребята уже взрослые: одному 25, другому 27 лет. В общем, так мы стали молодыми, но многодетными. Вырастили семерых.

Сейчас наша взрослая братия начала разрастаться, ребята женятся, девчонки выходят замуж, рожают детей, поэтому у нас у нас с мужем в 40 лет уже и внуки, и племянники. Дома все время толпень малышни, и не только.

Упала на обогреватель 

— Почему вы решили взять Аленку?
— Я долго наблюдала: год фото ребенка мелькают, а семья не находится. Сказала мужу: «У нас с тобой уже опыт из серии «можешь — значит должен»». У меня как раз удобный момент был, я была в промежутке между работами, и оказалась свободна месяца на два. И мы решили попробовать.

Оформили гостевой режим, взяли Алену на зимние каникулы. Конечно, стало понятно, что ребенок сложный и адаптироваться вне семьи ему нереально. Хотя в детдоме, где жила Аленка, очень добрые, болеющие за детей сотрудники. Мы большую помощь нашли в их лице.

Но скоро девочку должны были перевести в коррекционный детский дом, и вот там ей было бы сложно. Это детдом для более старших детей, и там могли бы начаться такие проблемы, из которых, не уверена, что удалось бы ее вытянуть. 

— А шрамы и ожоги на лице Алены вас не смущали?

— У истории со шрамами есть своя «версия»: как мне рассказали, до 7 лет Алена жила с матерью. Семья была неблагополучной.

В девятимесячном возрасте ребенок остался без присмотра и «упал на обогреватель». Пролежал на нем достаточно, чтобы успело  обгореть 50 % тела, кисти рук потом пришлось ампутировать.

Уже позже, а совсем не сразу после такого случая, мать лишили родительских прав, и ребенок попал в детский дом.

Честно говоря, по поводу версии «упал на обогреватель» мысли у меня нехорошие, но никаких точных данных о том периоде жизни Аленки нет. Предположительно с 9 месяцев до 7 лет обожженный ребенок жил в ужасных условиях, где-то с 5-ти начал бродяжничать, вынужден был воровать. Естественно, ребенок запущенный, никто с ним не занимался, только с семи лет начался первый, скажем так, этап реабилитации. Сейчас Алене тринадцать – исполнилось на Благовещение. Она у нас благовещенская девчонка. 

— Какой была ваша первая встреча?
— Несмотря на свой биологический возраст, Алена, по сути, пятилетняя.  И поэтому она сразу сказала «мама!» и бросилась мне на шею. Она была настроена на семью, хотя ей говорили, что приедут друзья, ты только познакомишься и все.

Нам сказали, что это девочка с норовом. Намекали: не обещайте ничего и не приручайте раньше времени. Разумные рекомендации, потому что и у нас было много вопросов: как она, например, с другими детьми сойдется?

Но я убеждена: если ты не настроен забрать ребенка в семью, лучше не «знакомиться».

Гостевой режим для меня — это входной этап ребенка в семью, когда ты все-таки его планируешь брать, но делаешь это постепенно.

— А какой была реакция ваших детей, когда они впервые Алену увидели? Дети ведь чувств скрывать не умеют.
 — Наши, когда мы им показали фотографию, были напуганы. Они говорили: «нам страшно». Мы им рассказали, что произошло с девочкой.

Когда Алена первый раз приехала, ребята были очень настроены с ней дружить.

А когда она  вошла, я заметила, что их лица побелели. Слышу, голосок младшего дрожит: «А давай с тобой п-п-поиграем». Даже, смотрю, заикаться начал.

Но это было недолго. Они как-то шустро адаптировались.

На детских площадках, бывает, я замечаю, что мамы лицом бледнеют, их дети пугаются. Люди порой смотрят косо. Но мы ведь гуляем целой толпой, в ней Алену не сразу заметно. Она защищена.

Обычно, если кто-то просто косо смотрит, я ничего не объясняю. Если вопрос задают, или если ребенок начинает мать тормошить и спрашивать, тогда я подхожу и спокойно объясняю. И, как правило, после  объяснений, что с Аленой в детстве произошло, и что Алена обычный ребенок, просто обжегся, все быстро перестают пялиться и даже смотрят сочувственно-дружески.

— А сама Алена у вас что-нибудь спрашивает по поводу своей внешности?
—  Она из-за этого не комплексует. Мы этому рады, но понимаем, что это вопрос возраста. У нее еще только начались капризы, что «у меня черные кудрявые волосы, а я хочу белые прямые».

 — Алена вспоминает о своем родном доме, маме? Вы говорите на эту тему?
— Она знает или помнит, что произошло. Но зла у нее нет. Многие дети вообще не способны не любить близких. Мы вместе молимся за ее родных.

Я считаю, что ребенку важно быть в мире со своей кровной семьей, хотя бы у себя в душе. Потому что это очень большая нагрузка на психику — не любить, или держать обиду на близких.

Это настолько болезненно, у ребенка это отнимает силу для развития. Поэтому чем дольше удается этот мир сохранить, тем больше будет толку.

Вахта матери

— Что  в характере Алены для вас оказалось самым непростым?

— Свой характер Алена нам продемонстрировала в первые же дни. Вот именно продемонстрировала, как бы говоря: вот я такая, смотрите, ничего не скрываю. Внешне она очень открытая, легко идет на контакт, дома моментально со всеми познакомилась. Но здесь есть и другая сторона.

Ребенок был очень расторможен, без навыка разрешения конфликтных или сложных ситуаций. Выглядело это так, что 24 часа в сутки ты ни на секунду не можешь переключить с нее свое внимание. Если, например, маленьких детей я могу посадить играть, зная, что они будут играть, то с Аленой этот вариант не пройдет.

Алена металась по квартире, и ее невозможно было занять более чем на 3-4 минуты! А если она притихла, значит, делала что-то совершенно хулиганское.

Но для детдомовских детей такое поведение почти норма, называется РРП — реактивное расстройство привязанности. Это частый детдомовский синдром, когда у детей не сформировано глобальной привязанности, нет доверия к взрослому миру, и от этого происходят изменения в том, как работает мозг. Ребенок просто не может пока по-другому себя вести. Он не «вредничает», он просто не может по-другому.

— Но как вы с этим справлялись? Ведь Алена мешала другим детям, и приходилось уже о них волноваться.
— Во-первых, многое лечится временем. Для себя надо в голове держать, что как бы ни было, это пройдет, или как минимум смягчится, надо просто для себя понимать, что сейчас надо потерпеть. Потому что если ты сорвешься, то получается, что ты ребенку этот его РРП только усугубишь.

Ругаться можно, но бессмысленно, потому что Алена эти штуки даже провоцирует, не из вредности, а потому, что это понятный для нее язык, способ взаимодействия.

Она так получает эмоции (неважно, какие), потому что у нее гигантский эмоциональный голод. И она готова вызывать их любыми путями. Вызывать позитивными путями — это большая нагрузка, на которую она не всегда способна. А негатив она умеет просчитывать, это и уличный опыт, тут арсенал достаточный. Но я повторюсь, это не уникальная ситуация, это определенный тип детей с таким травматичным опытом, они все этим страдают. Поэтому, например, наказывать Алену за такие проделки просто бессмысленно. Тут надо интуитивно находить какой-то контакт.

Есть мнение, что надо «просто любить», любовь все вылечит. Но любить – не значит только терпеть и ждать. У любви много способов.

Мы учим Аленку занимать себя. Где ругаемся, где-то, бывает, когда я вижу, что ее понесло, просто хватаю в охапку, заталкиваю в детскую, защелкиваю защелку и говорю: «Так, Алена, давай я пойду кофе пока попью, а потом я вернусь, и мы с тобой обнимемся и что-нибудь почитаем». И ничего, работает!

Она очень хорошо сошлась с нашей малышовой компанией, совершенно себя с ними чувствует наравне.

Но вообще она проходит несколько стадий взросления сразу: тут и кризис трех лет, и кризис семи лет, и подростковые  конфликты, да все на свете! Потому и кошмар такой. Но это закономерно: ребенок пытается, попав в семью, наверстать свой непройденный путь, опыт. Хорошо, что мы постоянно на контакте с детским домом, консультируемся. Психолог с Аленой работает.

Первое время Алена каждое утро просыпалась со словами: «Все, сегодня никаких хулиганств, я буду идеальная». Но уже через пять минут слышен мой вопль: «Алена-а-а!!!».

И это тоже нормально: как правило, если сейчас ребенок ведет себя прекрасно, жди, когда у него рванет, потому что он не сможет себя прекрасно вести все время, это пока несвойственно его личности, он прилагает титанические волевые усилия, на которые может быть даже и не стоит его лишний раз подвигать.

 

Тут важно понять его меру: где можно корректировать, а где надо принять таким, какой он есть, со всеми закидонами.

Очень радует, что Аленка привязалась к нашим детям, особенно к близкому ей по возрасту Амиду. И хотя они там и склочничают, и ругаются, но мы прямо видим, что они друг по другу скучают, с удовольствием проводят время. И вот через это можно добиться больше, чем через все наши педагогические приемы.

Главное – заранее подстелить соломки

— У ваших детей не было мыслей о том, что вот мы жили спокойно, а тут мама привела Алену и началось.
— Когда Алена с Амидом стали воевать, я в какой-то момент не выдержала, говорю: «Ну и что мне делать? Отвезти Алену в детдом, раз вы не можете ужиться под одной крышей?» И не Алена разревелась, а Амид, и сказал плачущим голосом: «Не надо ее в детдом, я потерплю».

Конечно, мы все временами вешаемся, и у нас бывает, когда мы взрослым составом сидим на кухне, слышим крики, и надо пойти, детей поругать. Но ни у кого: ни у меня, ни у мужа, ни у бабушки, ни у старших детей нет сил.

Мы говорим друг другу: «Сходи ты». — «Не, я не могу больше их видеть, сходи ты». — «Ни за что, пускай  хоть полквартиры разбирают». — «Давайте посидим спокойно полчасика, пока они там. Хоть нас не трогают».

Бывает такая усталость. Но у нас семья с юмором, и этот юмор спасает. Мы уже знаем, что не всегда понятно, где черное, где белое. Не всегда есть возможность осознать, правильно ты сейчас поступил или неправильно. Просто это вариант, когда надо упереться и тянуть. У нас это понимают как-то в семье все.

Если я совсем выдыхаюсь, я прошу помощи. Могу даже ночью позвонить кому-то из наших приемных мам, поплакаться, сказать – не могу я! Мы обсудим, пошутим, и дальше – снова в бой!

Хотя бывает, что устанешь так, что нет сил даже на звонок. Но и такое обессиливание надо просчитывать и подстелить соломки, составить план, что делать, когда почувствуешь, что делать ничего не можешь! А вообще меня обо всем предупреждали, все наши проблемы ожидаемые.

Но однажды мы с мужем так устали, что я очень хорошо прочувствовала состояние, в котором родители идут на возврат. До этого не дошло, нашли в себе силы вовремя попросить помощи, найти хорошую службу сопровождения и начать работать с психологом, но вот со степенью этого выгорания мы познакомились очень близко. И ведь порой даже не была нужна какая-то особенная помощь: доброжелательного взгляда, слов «ой, какой у вас прогресс!», – хватало, чтобы посмотреть на все со стороны и утешиться.

Сейчас очевидно, что не выдержи мы тогда – это была бы страшная ошибка, потому что оказалось, что по прошествии времени многие ситуации ушли сами собой. Так что смысл терпеть есть. Фраза «время лечит» с приемными детьми часто очень верна. Чем дольше ребенок в семье, тем спокойнее и увереннее он становится, болезни роста и привыкания проходят.

Господи, если это не мое – отведи! – Не отвел

— Вы планируете какое-то конкретное будущее для Алены? Учеба, работа? Какие-то цели ставите?

— Мне кажется, здесь не надо каких-то глобальных планов строить. Приемные родители на этом часто поскальзываются, когда берут ребенка. Они думают: сейчас мы его выведем на уровень нормы, он не будет ничем отличаться от наших родных детей. Очень велика вероятность, что так не будет. И ничего страшного в этом нет.

Приемные дети учат родителей любить их такими, какие они есть. Надо просто понимать, что это лучше, чем могло бы быть. А уж до какой степени это лучше будет — это от многих факторов зависит.

Далеко не все зависит от вашего педагогического таланта, многие вещи все-таки зависят от самого ребенка. Надо просто это понимать и нереальных задач не ставить.

Бывает: растишь потихонечку, ни о чем особо не мечтая, а потом – бац, и у тебя на выходе взрослый, полноценный жизнеспособный человек. У меня со старшей приемной дочерью было. Казалось, что мы просто минимизируем убытки, а в в итоге получилась гармоничная, достойная девушка. Правда, к такому-то раскладу родители всегда будут готовы, а к обратному не всегда.

С Аленой очень помогло, когда она нашла дело по душе: сейчас Алена занимается верховой ездой, ей очень нравится и нам невероятно повезло с тренером, у них с Аленой полное взаимопонимание при высоких требованиях. И еще мы не пожалели, что не оставили Алену на домашнем обучении – она ходит в обычную школу. Занимается по индивидуальной программе, но на некоторых уроках сидит вместе с классом, да и вообще в школе ей нравится.

На фото: Аленка с новеньким младенцем

И второй фактор: в нашей семье недавно появился новенький младенец и ему удалось сделать для лечения расстройства привязанности у Алены больше чем всем нам, вместе взятым!

— Татьяна, вас многие могут спросить — зачем вам это все? Настолько усложнить свою жизнь! Разве мало других забот? Да и неужели для себя пожить совсем не хочется?

—  Мы уже, наверно, привыкли, что ли, жить в таком режиме. Мы понимаем, счастье бывает разным. А у нас оно вот такое. Потом, я верующий человек, я молилась на стадии принятия решения, говорила: «Господи, если это не мое, отведи, пожалуйста! Если я лезу туда, куда меня не просят, куда мне не надо, отведи! Я послушаюсь!». Ну, не отвел.