Снова жених и невеста

В российских кинотеатрах продолжается прокат народной драмы «Жила-была одна баба», выпущенной Андреем Смирновым после более чем 30-летнего режиссерского молчания. Сенсационное и, может быть, беспрецедентное возвращение в профессию подтвердило высочайший профессионализм автора, в марте разменявшего восьмой десяток. Для нас, однако, поводом обратиться к этой картине с нарочито тривиальным названием, обманчиво отсылающим к фольклору, стал не убедительно продемонстрированный в ней режиссерский класс, а те реальные события из жизни наших прадедов, которые она воссоздает.

Большое кино

Многие рецензенты справедливо заметили, что точней всего жанр «Бабы» можно обозначить сравнительно нечасто употребляемым понятием «кинороман» с присовокуплением уточняющего «исторический»; впрочем, подойдет и более торжественная «киноэпопея». Причина столь солидного ранжира, а заодно и редкого использования термина, не в соответствующем, двух-с-половиной-часовом хронометраже, и не в длинном списке действующих лиц (одной массовки, почитай, здесь наберется за две сотни душ), а прежде всего в том, что в фильме нет единой фабулы или какого-нибудь общего сюжета, связующего череду событий. Сосредоточенное на нескольких годах жизни главной героини – заурядной уроженки Тамбовской губернии (ныне Рязанской области), крестьянки Варвары (актриса Дарья Екамасова), действие охватывает годы с 1909-го, когда Варвару отдали несмышленой девкой замуж, до лета 21-го, когда так называемое Антоновское восстание – одно из самых массовых и продолжительных (длилось почти год) выступлений против «продразверстки» – было окончательно разгромлено.

Изображая жертву

Как и во многих исторических произведениях, повествование в «Бабе» одновременно протекает на двух взаимосвязанных и параллельных уровнях, в режиме сразу двух историй (из которых каждая имеет собственное содержание) – малой и большой.

Житие Варвары образует «малую историю» картины, если угодно – «роман воспитания». На этом уровне желательно не проглядеть чудесную метаморфозу героини – то, как из пугливой, диковатой новобрачной, внешне не меняясь, она становится самостоятельной и сильной женщиной. Изобретательная и предприимчивая хозяйка, заботливая мать, любящая спутница и преданный товарищ, повзрослевшая ко второй части фильма Варвара – персонаж, бесспорно, и архетипичный, и типический, но при этом не лишенный острого харáктерного своенравия; почетное местечко в русской галерее женских образов ей теперь навеки обеспечено.

Последние деньки монархии, сгинувшей под канонаду Первой мировой; таинственные революции в Петрограде; Гражданская, окончившаяся миром пострашней любой войны; мучительный Антоновский мятеж – таковы этапы «большой истории», о желании участвовать в которой аполитичную и неграмотную героиню, как и остальных селян, никто не спрашивал. С осени четырнадцатого года внушительную часть мужского населения забривают в солдаты, а в оставшуюся буколическую повседневность начинают регулярно залетать осколки да снаряды с общеевропейской мясорубки. Скорей случайные, чем пущенные опытной рукой, они тревожат рассудительных пейзан, не разбирающихся в политических баталиях, но благоразумно полагающих себя заложниками при любом исходе. Все реже упорядоченное существование героев подчиняется сельскохозяйственному циклу, установленному матушкой-природой; все чаще оно сводится к отчаянной защите от бандитов, число которых возрастает не по дням, а по часам. Набравшись где-то непонятных иностранных слов и щеголяя собственным безбожием, эти современные и непривычные разбойники, похоже, не боятся загреметь на каторгу, куда еще вчера их рано или поздно отправляли. Теперь же что ни рэкет – то «официальный», с гербовой печатью на бумаге да от имени очередной верховной власти.

Чем кончится создавшаяся смута и каковыми будут первые указы красных комиссаров, никто не мог представить даже в страшных снах – и здесь Смирнов не позволяет сгладить или усложнить акценты. Как видно из написанного им сценария и подтверждено во многих интервью, принципиально важной для него была идея, что последовательно проводимым курсом «социалистического государства» был всесторонний геноцид по меньшей мере двух сословий (на которых ранее идейно и экономически держался свергнутый режим) – духовенства и крестьянства. О конфессиональной, с позволения сказать, «политике» большевиков мы говорили, рецензируя эпохальный труд И. Курляндского «Сталин, власть, религия» (2011). Кинороман о бабе Варе заставил нас вернуться в это время снова, чтобы рассмотреть его глазами не историка и не священника (хотя один из важных персонажей фильма – обыкновенный сельский поп), а самого распространенного и среднестатистического подданного Всероссийской империи – простой неграмотной крестьянки. Прапрабабушки кого-то родом из Рязанской области; кого-то, кто – отчего не допустить – сейчас читает эти строки.

В гостях у сказки

Смирнов остановился на десятых так же не случайно, как неслучайно и, на первый взгляд, искусственное обрамление реалистичного «романа» сказочной легендой о великом Китеже – городе, совсем в иные, незапамятные времена укрывшемся от неизбежного нашествия Батыя на дне таинственного Светлояра-озера. Начиная и оканчивая «правдоподобную» и исторически почти безукоризненную хронику двумя сугубо фантастическими сценами (венчание под водой и апокалиптический потоп с постскриптумом на старославянском из «Повести и взыскания о граде сокровенном Китеже»), Смирнов не столько усложняет общую мораль, сколь вносит дополнительную однозначность, не допускающую разночтений или нынче модного релятивизма.

Установление Советской власти режиссер, не мудрствуя лукаво, но и не впадая в профетизм, трактует как приход и торжество Антихриста – заметим, что сия интерпретация, при всей ее привычности на слух, не получила, как ни странно, до сих пор, казалось бы, положенного ей «парламентского большинства». Немаловажно также, что бескомпромиссность автора не объяснить одной лишь «личной неприязнью» или идеологическими предрассудками. Во всяком случае, в этих предрассудках автор солидарен с собственными персонажами и их живыми прототипами, впервые испытавшими на себе явление, доселе не встречавшееся в мировой истории (по крайней мере, в наблюдаемых промышленных масштабах). А именно: «законное» и методичное уничтожение государством собственных же мирных подданных по той или иной их классовой или сословной принадлежности.

Необыкновенное чудо

Желающие могут все еще успеть увидеть «Бабу» на большом экране и тем пополнить собираемый бокс-офис, но львиная часть сборов, как и основные зрительские впечатления, позади. По их итогам можно констатировать коммерческий провал (по ряду объективных и не только объективных обстоятельств) и безусловный творческий успех.

Высокий уровень драматургии, режиссуры, исполнительского и технического мастерства картины производит впечатление тем большее с учетом, что это первая картина, снятая Смирновым аж с брежневских времен. Работая в конце 70-х над не менее эпической, чем нынешняя, лентой с идеальным соцреалистическим заглавием «Верой и правдой» (названия и раньше не были коньком Андрей Сергеича), Смирнов так натерпелся от партийных цензоров, что дал себе зарок не заниматься режиссурой, покуда есть на свете худсоветы. И слово это, видно, было крепким, раз даже самоликвидация СССР спустя десятилетие не стала поводом и основанием прервать епитимью. К тому моменту превратившись в сценариста, управленца и актера, Смирнов настолько вжился в эти роли и заодно так органично олицетворял прижизненного классика советского кино, что запуск в производство некой «Бабы» года два назад казался совершенно неожиданным капризом. И лишь теперь, после премьеры ясно, что этот, медленно рождавшийся и наконец законченный сценарий о мучительной агонии крестьянства – сюжет, создание с экранизацией которого переросли в итоговое и как бы главное высказывание о жизни, – только и мог заставить автора вернуться в кресло режиссера; только ради этого из(м)ученного вдоль и поперек периода истории Смирнов решился на единственное исключение за эти долгих тридцать деятельных лет.

Меж тем риск провалиться и испортить биографию был колоссален. Искусство постановщика основано на тысяче разнообразных навыков и требует систематичных тренировок. Режиссерским ремеслом нельзя владеть «теоретически», вдали от съемочной площадки и вне ритма быстро принимаемых, ответственных решений. Никто не стал бы изумляться, возмущаться или зубоскалить, окажись фильм старческой, беспомощной поделкой; народ, по правде, направлялся в зал, стоически готовясь к худшему и мысленно прощая ветерану еще не отнятое ветераном время. И вышел посрамленным: Смирнов не дал нам шанса проявить великодушие. Смирнов не просто справился с поставленной задачей, выпустив достойное, без снисхождения, кино; не просто бодро окунулся в те же воды, покорно ждавшие его все эти тридцать лет, – он ухитрился выйти триумфатором из внешне абсолютно безнадежной авантюры.

Есть, вероятно, у любого замысла, включая самые «вневременные», некий уникальный срок хранения, по истечении которого лучше мудро воздержаться от реализации – в противном случае все обязательно пойдет не так, как надо, и кончится позорным результатом, логически необъяснимым, но бесспорным. На этот раз, однако, «плодотворная дебютная идея» не пострадала от долгого вынашивания в ящике стола. Задуманный еще при перестройке и воплощенный через всего-то двадцать с лишним лет, как будто аккурат к девяностолетней годовщине Антоновского бунта (ранее не становившегося вроде бы предметом пристального кинематографического спроса), сюжет не запоздал, не выветрился и не превратился в уксус.

В любом успешном деле непременно есть, помимо вложенных в него ресурсов и трудов, непредусмотренный никем, нерукотворный вклад – особый дар судьбы, который атеисты назовут счастливым случаем, а верующие чудом. Неспешный и повсюду, будто древнегреческая черепаха, успевающий, Андрей Сергеевич настолько не похож на большинство своих коллег – тщеславных и маниакально одержимых ростом персональной фильмографии, что поневоле думаешь: без помощи Всевышнего не обошлось. Не может не благоволить Господь таким непраздным и несовременным одиночкам, как Смирнов. Что, разумеется, не умаляет достижений мастера и всей его команды.

Странные сближения

В поисках каких-нибудь ассоциаций, надиктовавших фильму его громоздко-скучное название, вдруг вспомнились слова, которыми кончается картина «Андеграунд» югославского, как он себя до сих пор называет, режиссера Эмира Кустурицы: «Жила-была была одна страна…» (нет никаких сомнений, что Смирнов знаком с этой удалой фантасмагорией, получившей в середине 90-х Золотую Пальмовую ветвь). Вначале предстающее случайным, совпадение перестает казаться таковым, ежели напомнить, что: 1) в обеих лентах царство Нептуна символизирует загробный параллельный мир; что странно приплетенный к «Бабе» Китеж рифмуется с клочком земли, внезапно отколовшимся от суши; что, наконец, безумной свадьбе на Балканах, на которой собираются в финале все умершие герои «Андеграунда», строго соответствует сдержанная церемония подводного венчания Варвары в первом эпизоде фильма…

Поставленная сверхзадача

Нет никаких сомнений, что картине этой место среди лучших исторических полотен современного российского кино. И не только современного. И не только российского. И не только, хочется надеяться, в истории кино, но и в сознании подрастающего поколения россиян. Которым, между прочим, предстоит задача, нам с вами оказавшаяся, увы, не по зубам. И потому теперь переходящая к потомкам.

Задача эта (она же – сверхзадача обсуждаемого фильма) – дать взвешенную и, главное, единую оценку нашему коммунистическому прошлому. Политике ЦК ВКП(б), в первую очередь. Достичь, в конце концов, негласного консенсуса по этому вопросу. На уровне как среднестатистического гражданина, так и российского социума в целом. Не отвлекаясь на промышленные и иные достижения тех лет. Не путая суждения и факты, риторику и документы, прошлое и ностальгию. Не подменяя разговор о настоящих ценностях – тех, за которые готов ответить лично ты, – дискуссиями об идеологиях и цифрах. Внешне «объективными» и респектабельными – порой необходимыми и важными, но ни к чему нас лично не обязывающими и в этом смысле совершенно бесполезными.

Общество «Память»

Слоганом к премьере режиссер взял афоризм из Джорджа Сантаяны: «Те, кто не помнят прошлого, обречены переживать его вновь». Увы, но просто помнить тоже недостаточно; даже идеальнейшая память не учит избегать былых ошибок в изменчивом и вероломном настоящем. И даже в случаях, когда мы все как будто «помним» приблизительно одно, наши расхождения в оценках свидетельствуют сами за себя. Лишь с осмыслением опыта, индивидуального или общеисторического, лично пережитого или же приобретенного из книг, человек (а вслед за ним и общество) способен обнаруживать мутирующие контуры былого в неповторимом настоящем, угрозы и победы прошлого – в уникальных современных интерьерах.

Такой общественный консенсус – вне осмысления, конечно, невозможный – не спровоцировать и даже не приблизить ментальным или волевым усилием кого-то одного или всех вместе. Его основа – внутреннее, непринужденное и почему-то сходное сознание каждым членом общества (или хотя бы подавляющего большинства) неких общих, базовых приоритетов, солидарных представлений граждан всей страны на тему, что такое хорошо и что такое – однозначно – плохо.

Мы в несравнимо лучшем положении, чем бедная Варвара, не умевшая читать. Мы поголовно образованы и грамотны; мы предупреждены и вооружены. Но сможем ли мы избежать судьбу ее землячества? Сдадим ли мы госэкзамен по истории? Сумеем ли осмыслить грандиозный опыт антигуманизма или снова воспроизведем его на новый лад и в модной современной оркестровке? Пытаясь подсказать нам собственное понимание этих непростых вопросов, Андрей Смирнов и снял свою картину.

Петр ГРИНЕВ мл.