Кадр из фильма Киры Муратовой
Новый фильм Киры Муратовой шел к зрителю долго, успев по дороге получить приз Международной федерации кинопрессы на XXXI Московском Международном кинофестивале, а также стать победителем премии «Ника» за 2009 год в номинации «Лучший фильм стран СНГ и Балтии». Хотя действие душераздирающей предрождественской истории происходит на Украине, то, что случилось с Аленой (Лена Костюк) и Никитой (Рома Бурлака), могло произойти по обе стороны границы.
Сначала, когда люди едут в электричке, зритель видит человеческий мир не только потрепанным жизнью, косоглазым, смешным и жалким, но и чрезвычайно трогательным — вся тварь заботится друг о друге, один другого кормит или приглаживает, и только мальчик Никита начинает спросонья орать на сестру. Впрочем, и сестра, проявляя материнскую заботу о брате, также орет: «Что у тебя на ногах?!» Идиллия заканчивается с приходом контролеров, безжалостно высаживающих юных безбилетников, и это можно еще понимать как столкновение с бездушным государственным механизмом, после которого надо миновать еще бездомных собак, а дальше появится человеческий мир вокзала и человеческие отношения большого города. Но «человеческие отношения» являются в виде банды беспризорников, грабящих еще более несчастных, чем они сами. Дети не найдут, с кем бы поговорить, кто бы их услышал, разве что добрую буфетчицу, которая ласково посмотрит, даст совет и даже протянет вареное яйцо. Но экранному добру не хватает активности и инициативы, а жадность, отягощенная коварством, сообразительна и резва.
Во всем этом должен быть какой-то смысл, связанный с жанровыми ожиданиями: рождественская сказка — это всегда счастливый конец. Например, как в рождественских историях Диккенса. Диккенс очень убедителен, преобразующая мир сила рождественского добра кажется очевидной, зло отступает в тень, мир благоустраивается наилучшим образом — в этом и состоит, с точки зрения оптимистического англосаксонского менталитета, смысл Рождества. Но на фоне «Девочки со спичками» Андерсена или «Мальчика у Христа на елке» Достоевского благополучный исход может показаться невероятным.
В 2008 году Муратова соединила мальчика с девочкой и отправила их обоих к людям на поиски сострадания. Рассказ «Мальчик у Христа на елке», помещенный в «Дневнике писателя», должен был предшествовать фрагменту «Мальчик с ручкой», также посвященному страданиям бедных детей, но уже тех, которые «пристроились» в жестоком мире, и «пристроились» значит — нищенствуют. То есть в двух фрагментах «Дневника» обрисовывалась судьба, которая ждала бы несчастного ребенка, останься он жив. Достоевский поменял фрагменты местами и показал, что есть лучший мир, где счастье ожидает ребенка. На Земле холодно, и елка достается только богатым детям, а у Христа, к Которому попал замерзший мальчик, счастья хватит всем — и деткам, и их непутевым матерям. Возможно, смысл не в том, чтобы изменить жестокий мир, а чтобы проникнуться христианским всепрощением. Если применить такого рода допущение к фильму, то возможные «благополучные» варианты судьбы маленького Никиты, пожалуй, прорисовываются: либо беспризорник, обирающий себе подобных, либо бездушный взрослый, неотзывчивый к страданиям и страдальцам этого мира. А так — сестра Аленушка просто исчезла куда-то, а мальчик — то ли уснул, то ли, что вернее, умер. Возможно, это лучшее, что с ним вообще могло случиться.
Но художественное изображение несправедливости — это одно, а борьба с нею — нечто совершенно другое. Несколько напоминает рассуждения Блаженного Августина о трагедиях, увиденных в театре, в сравнении с горестями реального мира: «Но почему же человек хочет так испытывать скорбь, видя печальное и трагическое, хотя сам не желал бы терпеть то же самое? <…> Но какое же может быть сострадание и по отношению к вещам вымышленным, сценическим? Зрителя здесь не призывают на помощь, а только приглашают к сочувствию, и для актера тем ценнее, чем более горюет зритель. И если человеческие бедствия, давно минувшие или вымышленные, изображаются так, что зритель не чувствует горести, то он уходит скучающий и недовольный; если же он испытывает горесть, то остается, следя со вниманием, и, радуясь, проливает слезы».
Как известно, есть два вида произведений: одни зовут изменить что-то в этом мире, а другие не вызывают ничего, кроме чувства гармонии и желания их еще раз перечитать (пересмотреть и т. д.). Когда мы видим фильм о страданиях бедных сироток, он представляется нам произведением первого рода — он очевидно должен потребовать от нас каких-то решительных действий. Но посмотрев его, вдруг понимаешь: он снят вовсе не для того, чтобы расковыривать социальные язвы. Смысл в том, что, если бы детей на экране пожалели, мы бы ушли из зала утешенные, потому что все к лучшему в этом лучшем из миров. Но их никто не пожалел, не пожалели и зрителя: вместо того чтобы успокоить, его оставили в растерянности, заставив разбираться со множеством возникших вопросов. Вот такая непривычная форма человеколюбия.
Татьяна ШОЛОМОВА
