Слова и лица

Мы продолжаем серию интервью с московскими священниками, объединенную общим названием «Слова и лица». В прошлый раз мы говорили с протоиереем Александром Борисовым, сегодня представляем вашему вниманию интервью с отцом Алексеем Потокиным.

Расшифровка интервью

– Можно ли любить людей?

– Этот вопрос подобен вопросу можно ли жить? Понятно, покойнику трудно ответить на этот вопрос, потому что он не живет и не любит. Дело верующего – поверить что жить можно, можно любить. Если я поверю, что я буду сыт, одет, обут и нос будет в табаке, но при этом я буду одинок – я бедный человек. А если я поверю, что я могу быть счастливым, когда есть другой человек – это уже другая жизнь. Это человек, который поверил в любовь.

– Как появилось зло?

– Есть жизнь – глубочайшая взаимность душ, которые знают друг друга до конца. А вот отступление от этой жизни – когда человек один сказал: вы хорошие, но я пять минут хочу без вас. Вы добрые и я добрый, пообедаем вместе, но завтрак только у меня. И когда он захотел своей собственной жизни на пять минут на пятикопеечном пространстве, общая жизнь разрушилась и тогда вошло туда зло. Зло – это шаг от других, это всегда разделение.

– Иудушка Головлев будет в раю?

– Когда человек спасется? Когда он скажет, да, я безобразничал, я был эгоистом, я людей мучил. Простите меня. Все-таки я хочу, чтобы великое мое зло ушло, но меленькое доброе и хорошее, которое было между нами, я хочу чтобы оно осталось. Есть тайна страшного суда. Люди будут свидетельствовать, нужен им Бог, или нет, нужны им ближние, или нет. Представьте, что вы мне отвратительны, а в вечность меня посади с вами, что там будет со мной за первую тысячу лет? А за вторую? Ведь я же с ума сойду. Поэтому меня удалят в тьму кромешную, чтобы я не мучился. Поэтому ад – это шаг навстречу человеку, когда его нелюбимые, они с глаз долой. Поэтому, вы привели персонаж литературный, ему нельзя молиться. Но если вас интересуют люди… В том-то и есть тайна душ человеческой, что она не исчезает. Все люди есть. И к любому вы можете обратиться и спросить, как тебе, что ты хочешь, и он должен вам сказать.

– Как вы выбрали свой жизненный путь?

– Я еще в детстве стал заниматься математикой и физикой. Поступил в школу, в которую нужно было сдавать экзамены, а это тогда была редкость, вторую физико-математическую. Там не было начальных классов и там были лучшие преподаватели математики, физики, литературы, истории, знаменитые люди для того времени. У меня в классе учился Алеша Семенов, его отцом был академик Сахаров. Училась Марианна Лившиц, вот Ландау и Лившиц. Ну я проучился там три года и один из мотивов поступления в институт был в том, чтобы мои родители не вмешивались в мою жизнь. Мне был уготован довольно гладкий путь, если бы я пошел по их стезе, стал архитектором и т.д. А я выбрал институт хоть и Московский, но с общежитием чтобы можно было уединиться, спрятаться и домой не появляться. Я поступил в физико-технический институт. А потом по окончании я работал в аспирантуре. Мне нравилась моя наука, но я чувствовал, да, хорошо, но мало. И друзья мои мне очень нравились и я был почти что счастлив с ними, но мало. И я как жадный человек захотел большего и открылся путь в вере, но это уже другой вопрос.

– В чем эстетика советского времени?

– Была эстетика труда, муравейника. Скажем, конструктивизм – архитектура, которая мыслила о доме как о коллективном счастье. Что все набьемся туда пролетарии. У нас не будет ничего, цепи уже отняли и тех нет, так что вообще нечего терять. Цепи уже потеряны и терять нечего. А человек, которому нечего терять – только он и может быть счастливым. Вот получаются люди. В красивых рабочих штанах. Женщины в красных косынках и широких юбках. Зубастые, веселые, физически полноценные. Которые рады, что светит солнце, что апельсин желтый, что днем он получит, как говорил доктор Хаас, бобовый суп, а на ночь женщину.

– А в чем эстетика современности?

– «Чую с гибельным восторгом, пропадаю» – вот эстетка, пожалуй, нашего времени. Страшная какая-то мысль, которая охватила людей, что пропадаем, и пропадать вместе не плохо. Я вижу современную жизнь как пропадание.

– Согласны ли вы с высказыванием Достоевского, что красота спасет мир?

– Так пафосно народ рассуждает, что красота спасет мир. Какая ерунда. Спасти может только прощение. Вера, что ты кому-то нужен, ты для кого-то остался важен, несмотря на всю свою гниль. И хотя эти слова сказаны, он это объясняет в другом месте, что считает самым прекрасным самого Христа. Никого нет лучше, никого красивее. Он имел в виду может быть эту красоту. И дальше добавляет, что если бы сама истина была не со Христом, он бы отказался и от истины, чтобы быть с Ним.

– Иуда будет в раю?

– Зависит от него. В чем беда Иуды? Он не поверил, что его простят. Он же раскаялся. Если он захочет прощения, оно ему будет дано. Я не знаю, как он умер. Что он чувствовал, когда он кончал жизнь самоубийством. Может быть мелькнуло, «а вдруг простит», вот этого «а вдруг» будет достаточно.

– Что значит простить?

– Как отец ждал своего сына годы, десятилетия? Он готовил ему прощение. Он простил. Что значит простить? Это значит снова стать беззащитным. Блудный сын опять может предавать отца. Вот что такое прощение – я опять согласен на собственное убийство.

– Как бы жил сейчас герой Венечки Ерофеева из поэмы «Москва-Петушки»?

– Я косвенно отвечу на этот вопрос. Есть люди талантливые, которые способны в темном неустроенном месте не только о себе заботиться, но еще помогать другим. Есть люди, лишенные этого таланта, но которые могут надеяться, что эти силы у них появятся. Они будут ждать. Были великие нации, которые так жили. А есть люди, которые не способны и на эту надежду. Но у этих людей бывает еще один дар – они не согласны на низкую мерзкую жизнь. Они не согласны в ней раствориться, они не согласны проклясть все. Они будут мучиться в том, что есть, не видя выхода. Ну потому, что есть многие люди, «ну раз вокруг все свиньи и я свинья, и впереди одно свинство, ну буду жить как свинья и вполне благополучно». Так что человек, который не согласился со свинством, я думаю, он есть во все времена. Тогда были одни обстоятельства, сегодня другие. Можно разменяться и в наше время. Я не знаю, ездил бы он сейчас на «Сапсане», комфорту там сейчас больше или меньше. Потому что «Сапсан» сейчас мимо Петушков ходит. И на Красной площади сейчас не так грустно, как тогда. Там все стояла раньше очередь в мавзолей, а сейчас там пляшут все время. Ну, переместился бы в другое место. Обретал бы себя не на Красной площади, а… где-то там, может в Сколково, я не знаю где у нас сейчас святое место.

– Что такое лицемерие?

– Человек может искренне заблуждаться и это можно назвать лицемерием. Есть грубое лицемерие, когда я просто притворяюсь, а есть лицемерие тонкое, которое обманывает меня и обманет вас, а я почувствую, что я к вам добр, и вам будет со мной приятно, и вы купитесь, пока жизнь как-то так не спутает наши тропинки, когда мне придется выбирать – кому из нас остаться жить, вам или мне. И вот здесь определится, подлинно ли было мое отношение к вам или нет. Жизнь показывает, что нет. Никакой человек не обладает правдою. Всяк человек ложь, всяк человек предатель. Поэтому я верю только в тех людей, которым нужен Спаситель. Которые пропали, которые не могут жить и нужен тот, кто выручит из этой нежити, из этой невозможности.

– Есть ли универсальное правило жизни для христианина?

– Универсальное правило заложено в совести человека. Жить христианин может только тогда, когда жива его совесть. Я могу быть выше вас или ниже, могу возвышаться, могу унижаться. Совесть должна подсказать мне как быть вам равным. Это универсальное правило. Есть универсальное правило честности. Только совесть может подсказать – чего хочешь себе, того желай другому, чего не хочешь себе, того не желай другому. Поэтому универсальный закон человека – это живая совесть. Не может быть мертвого закона, не может быть формулы. Человек должен чувствовать.