Рядом с Вечностью

Два возраста человека – раннее младенчество и глубокая старость – и далеки друг от друга, и близки одновременно. Общее есть именно между стариком и младенцем, а не между человеком пожилым и вообще ребенком. Оба они находятся рядом с Вечностью. Один только что пришел оттуда, куда заглянуть мы не можем, другой стоит на пороге того пути, до которого мы еще не созрели. Поэтому когда ты общаешься с ними, у тебя обостряется представление о настоящем. С младенцем ты все делаешь как будто в первый раз – в первый раз улыбаешься, пробуешь творожок, садишься, встаешь, в первый раз шагаешь, издаешь первый звук. Со стариком ты общаешься так, как будто общего завтра у вас может уже не быть.

К радости общения с обоими примешивается легкая грусть – чаще всего младенец не провоцирует тебя на бурные проявления чувств, в ваших отношениях все мирно, ровно и спокойно, также чаще (или правильней всего) бывает и со стариками. Ты понимаешь, что первому предстоит много горького и страшного, ему предстоит познать мир, скорее всего совершив ошибки и падения, а второй уже все совершил и близок моменту, когда на весы положат его земные дела. Почему-то это чувство тихой и немного грустной радости стирается, когда младенцы становятся просто детьми, нет ее и по отношению к просто пожилым. Наверное, к этим более дееспособны членам общества ты предъявляешь претензии, ты чего-то ждешь от них, а к тем, кто в самом начале и самом конце пути, требования не имеют смысла. С ними просто находишься рядом и за это благодаришь.

Когда-то мне довелось быть свидетелем диалога двух мамочек – они обсуждали, какой детский возраст им наиболее близок. Мои дети были в тот момент маленькими, и мне очень хотелось, чтобы они скорее подросли. Мне казалось, что интересно будет ходить с ними в музеи, смотреть и обсуждать фильмы, читать «нормальные» книги. Одна из говоривших рассуждала примерно также, а вторая говорила, что ее любимый возраст – раннее младенчество. По неопытности, а скорее даже по глупости, я не понимала тогда, что только этим возрастом и можно восхищаться. Быть рядом с ангелом – что может быть прекраснее. Сейчас я понимаю, что по-настоящему мудрые люди также воспринимают и глубокую старость. К сожалению, я понимаю это лишь теоретически, на практике же в стариках мне начинают бросаться в глаза их небольшие капризы, раздражать старческие недомогания, да и вообще «замедленная» скорость их жизни.

Многим из нас надо учиться восхищаться этим поздним периодом жизни, любить наших родителей, бабушек и дедушек в их старости, пока они еще с нами. В этом смысле, конечно, правильное устроение имела семья дореволюционная – когда в одном доме практически все время жили и старики, и младенцы, на смену тем, кто умирал, старели вчерашние пожилые, на смену тем, кто выростал, рождались новые. И этот естественный ход вещей ни у кого не вызывал вопросов.

Недавно мне попалась подборка статей разных православных авторов на тему «А правильно ли столько рожать?» Комментировался библейский завет о спасении через чадородие, автор говорил, что на самом деле, перевод этой фразы, к которому мы привыкли, спорный. Возможно, ее надо переводить не так, а вот эдак, и т.д. Разумеется, и тут я соглашусь с авторами, ратующими за небольшие, но хорошо обеспеченные православные семьи, которые ни в чем не уступают семьям светским, сама по себе многодетность вообще ни о чем не говорит – ни о церковности, ни о том, какими будут дети, выросшие в ней. Есть много святых, которые выросли без всяких братьев и сестер, и все мы знаем эти примеры. Никто не заставляет быть многодетным, но не надо так активно пропагандировать и малодетность, как единственно возможную модель семьи цивилизованного (это слово много раз подчеркивается авторами!) общества, где рождаемость регулируется, и это – норма.

Но, продолжая и развивая эту мысль, можно также написать большую и толстую книгу «А правильно ли столько жить?» Многие современные люди, решившиеся на большое количество детей, сделали это не потому что они «темненькие» и умных книг не читали, а потому что они избрали для себя такой путь. Они сознательно пошли на это, потому что только так и могут доказать свое доверие Его замыслу о себе. Глубокая старость, которая порой тяготит и самого человека, также акт преданности Богу. Мы точно так же, как и в вопросе регулирования количества детей, можем отказаться от этого периода. Я даже не имею в виду эвтаназию или что-то подобное. Можно поступить так, как делают многие люди в том самом цивилизованном мире. Там можно до конца оставаться пожилым, не переходя в разряд «стариков». Первые от вторых отличаются тем, обременяют ли они собой окружающих или нет. Например, на Западе никто никого не обременяет. Есть прекраснейшие приюты и дома престарелых, где чисто, уютно и комфортно. Там по четвергам поют, а по пятницам танцуют, там есть занятия йогой и чтение вслух. Внуки навещают своих бабушек два раза в год, пьют с ними прозрачно-рыжий чай, и не знают запаха старости, но они также не знают и ее прекрасного неторопливого темпа, ее покоя и воспоминаний, которые не удалось унести жизненному потоку. Боюсь, что этого не знают и сами старенькие бабушки, впрочем, называть пожилых леди «старушками» некорректно.

В современном перевернутом мире фальшь на пороге смерти воспринимается как норма, новорожденный ангел – как проблема, а старики и дети – как обуза. Без них вовсе, или хотя бы ограничив их как вампиров, покушающихся на нашу «свободу», минимализировав физические и материальные затраты, мы думаем, что живем, но это лишь существование – в тоскливо-неподвижной круговерти ответственных встреч, важных проектов и торговых центров. Рассеять наши иллюзии относительно самих себя, выйти из спячки, помогают нам те, кто рядом с Вечностью.

Анастасия ОТРОЩЕНКО