«Проще сказать дочери, что папа умер»

На Алексее свежая выглаженная рубашка и светлые  брюки – невозможно догадаться, что у человека нет дома. Строго говоря, дом есть, но Алексей там не живет. Он не смог закрыть несколько  кредитов, поэтому боится коллекторов и судебных приставов. Весной прошлого года Алексей просто закрыл дверь своей квартиры и вышел – на улицу.

Алексей давний подопечный  «Ангара спасения». Здесь он всегда при деле, бездомные считают его за старшего. Убирает мобильные душевые, записывает приходящих в «Ангар», выдает еду или убирает снег – в зависимости от необходимости и  сезона. Алексей говорит, что не отделяет себя от других бездомных, но товарищей по несчастью называет исключительно «они».

О некоторых из них Алексей невысокого мнения, но почти за каждого чувствует личную ответственность – как старший и наиболее приспособленный. Чуть позже замечаю, что в разговоре об «обычных» людях выбор местоимений тоже характерен – про них Алексей говорит «вы», подразумевая под этим меня и всех домашних. Сам он оказывается где-то посередине водораздела.

Недавно Алексей провел месяц в деревне – следил за хозяйством и ухаживал за животными в летнем «Трудовом лагере» – новом проекте «Ангара спасения» по социализации бездомных.

Городской человек в деревне

– Вы бы смогли остаться жить в деревне?

– Я городской человек, но, наверное,  остался бы. И не для того, чтобы убежать от чего-то – там природа, занятость. Деревня захватывает. Чувствуешь себя намного просторнее, свободнее. Муравьи ползают, солнце светит, вода мокрая, трава зеленая. Наверное, если у людей проблемы здесь,  в обществе, их нужно вывозить в деревню. Вернуться в себя будет проще. Поверить в себя.

Я сейчас на 100% верю в себя. В том году эта уверенность исчезла, а сейчас снова появилась.

Я знаю, что у меня есть силы что-то сделать – есть силы даже совершить ошибку.

Нельзя быть, как овощ, – упал, выпил. Я всегда ненавидел слово бомж – это оскорбительно и неправильно. Если человек за собой следит, пытается вырваться – он уже не бомж, даже если на улице. Сколько раз  удивлялся – многие, так сказать,  бомжи лучше одеты и лучше ведут себя, чем так называемые домашние.

«Самое сложное – быть одному»

Я на улице почти полтора года. Многие живут здесь по 20 лет. Здесь есть стрелки, которые подходят и говорят «Дружище, помоги на жизнь». Другие обрабатывают друг друга – один пьяный уснул,  другой у него рюкзак «дернул».

Есть еще один вариант, редкий – когда один человек может поджать под себя других. Он ничего не делает, только руководит, а все остальные ходят на пробои (свалки, куда супермаркеты выкидывают просроченные продукты – прим. Ред), воруют, собирают металл. Каждая ниша занята.

– А вы в какой нише?

– Вопрос, конечно, интересный. Я задавал его себе много раз и приходил к ответу, что, наверное, я здесь лишний. Я человек сильный, у меня есть стержень, он был всегда. Но иногда наступает момент, самый поганый, когда человек  остается один.

Это самое сложное, наверное, – быть одному. У меня получилось как? Я просто ушел от проблем. Закрыл дверь в квартире и ушел.

Комната  до сих пор у меня в собственности, но сейчас там суды, пятое-десятое. Рассматривая каждую проблему отдельно,  я понимаю, что смогу с ней справиться. Но словно какой-то стопор в голове стоит. Я не боюсь – мне стыдно. Знаете, почему я с дочерью не общаюсь? Мне стыдно. Вот у нее спросят: «Кто твой папа?» А  папа бомж. Проще сказать: «Папа умер».

Дочери 21 год. С женой развелся. Я сейчас общаюсь со своим дедом с отцовской стороны, ему 95 лет, он ветеран Великой Отечественной войны. Он не знает, что я бездомный. Я пытался  однажды ему сказать, но осек себя сам. Он этого не поймет, и слава Богу, что я ему ничего не сказал. К деду  всегда приезжаю чистый, опрятный, говорю: «Я работаю, все хорошо».  У него даже в мыслях нет, что я бездомный.

«Ангар спасения» придерживает. Здесь я занят. У каждого должна быть занятость. Когда человеку делать нечего, у него одни демоны в башке.

Люди, которые подают милостыню и те, которые злятся на бездомных, боятся одного и того же. Они боятся даже не оказаться здесь – боятся мысли, смогут ли отсюда вылезти, случись что. Всякое бывает: кредиты, ипотека, здоровье подвело. И чем человек с той стороны злее – тем он больше боится оказаться здесь.

«Я не ленюсь, у меня другое»

– Вы надеетесь вылезти?

– Да я вообще-то не упал. Я ж «Ангаром» не просто пользуюсь, я там работаю. Многие  бездомные говорят, что «бомжатина» засасывает. Есть крайний срок – год. Потом  появляется лень – что-то делать, выбираться. Настрелял что-то, на пробои сходил, пришел в «Ангар», переоделся, помылся. Все. Больше ничего не нужно в жизни.

А у меня есть подработки, я перевожу мебель, получаю полторы-две тысячи за смену. Какие-то деньги на карманные расходы есть. Я пользуюсь мобильной связью, интернетом. Я член общества. Те проблемы, которые свалились, меня не убили. Я всегда рад любому опыту.

Будете смеяться, но я как-то сидел и думал, что мог бы написать книгу о том, как я сюда попал и как здесь живут люди.

– А что вам мешает со всей «бомжатиной» расстаться? Тоже лень?

– У меня другое. Они (бездомные – прим. Ред) про меня говорят: «Ты  другим помочь можешь, а себе никак». Не знаю, может, это такая кара Божья. Жизнь я прожил неправильно.

Характер у меня жесткий, но помогаю всем. От себя могу последнее отдать. И здесь меня уважают, а некоторые – боятся.

…Нет, это не лень. – Алексей возвращается к этому вопросу, словно хочет еще что-то додумать до конца, но пока не получается. – Психологическая травма, может быть… Я все-таки остаюсь человеком. Вы знаете, я, даже здесь полтора года находясь, никогда не позволю себе нахамить женщине. Здесь я даже стал мягче знаете почему? Потому что им больше некому помочь.

Самое страшное, что это люди, которых нет для общества. Они даже не призраки, они – запахи.

Вы живете на стороне, которая блестит, а они – с другой стороны. Но они тоже живут. Только взгляд на жизнь другой. Каждый из них, включая меня, засыпая вечером, не знает, проснется он утром или нет.

На улице нет вообще никаких понятий. Многие люди, которые попадают на улицу после отсидки, пытаются применить  понятия с зоны. Не применяется. Здесь нет вообще ничего. Дружбы нет. Человек, который сейчас с  тобой выпивает,  когда ты заснешь, возьмет тебя и обворует. Сумрачная зона. Хочется бежать, но пока что-то держит…

Посередине водораздела

Я замечаю в словах Алексея постоянную двойственность. Он говорит, что «не упал», но и признает, что – в плачевном состоянии и сам виноват во всех своих бедах. Пытаюсь снять это противоречие и нащупать тот самый вопрос, после которого все встанет на свои места,  но Алексей только улыбается: «Вот вы и начали сомневаться в моих словах. Конечно, есть противоречие – это же жизнь».

Алексей стоит посередине водораздела, где с одной стороны домашние, с другой – бездомные, и оценивает себя будто с двух сторон сразу. Посмотришь глазами бездомного – Алексей чист, аккуратен, успешен. Посмотришь с другой стороны – и увидишь непутевого бездомного, которому стыдно за свою жизнь. Но истина, с ее парадоксами, где-то посередине.

Проекты про любовь

Ирина Мешкова, руководитель благотворительных программ помощи бездомным службы «Милосердие»:

– Когда число людей, приходящих к нам в «Ангар спасения», стало расти, мы поняли, что не сможем помочь бездомным, если просто будем их кормить-одевать, но не изменим что-то.

Однажды мы устроили для бездомных пикник, совместный с волонтерами и сотрудниками. И это оказался очень позитивный опыт, мы действительно прониклись друг к другу сочувствием. Но когда мы возвращались с пикника, у всех сотрудников было невыразимое чувство стыда, что у нас есть дом, а  у них – нет. Что нам теперь нужно расстаться и сказать: «Да, хорошо погуляли, но теперь вам нужно идти спать на улицу». То есть дружба, получается,  закончилась.

И мы поняли, что если дружить, то до конца. Мы решили, что сделаем все, что в наших и не в наших силах, все возможное и невозможное, чтобы помочь этим людям. Так появились проекты  «Хостел», «Ферма» и «Трудовой лагерь».

«Ангар» работает, как «скорая помощь», – то есть решает сиюминутные задачи – обогреть, накормить, дать лекарство. А новые проекты подразумевают долгосрочную работу с бездомными. Мы оплачиваем проживание в хостеле, чтобы бездомные могли прийти в себя после жизни на улице, почувствовать себя в безопасности. При этом каждый день их навещают добровольцы – узнают, как идут дела и просто общаются.

Проекты «Ферма» и  «Трудовой лагерь» подразумевает работу и проживание за городом. У бездомных появляются обязанности, а вместе с ними чувство ответственности. Этот опыт труда и добровольного признания за собой каких-либо обязанностей помогает бездомным возвращаться к обычной жизни.

Мы заметили, что к людям возвращается желание жить и силы бороться, что вместо агрессии и озлобленности появляется благодарность и надежда.

У нас есть семья, тыл, а у бездомного нет никого. Никого, кому он мог бы до конца рассказать о своих проблемах.

А мы знаем о них все и приняли их такими, какие они есть. Мы их не упрекаем, не отказываемся от них, когда узнаем их историю до конца. Мы знаем, где они оступаются, где у них болит, знаем их страхи и немощи. Эти проекты, как и все остальные, – про любовь. Про то, чтобы отогреть эти изломанные, измученные, озлобленные сердца. Отогреть, успокоить и пожалеть. Все остальное – восстановить документы, оплатить проезд – просто дело техники.

«Ангар спасения» и Служба помощи бездомным – два из 26 социальных проектов православной службы помощи «Милосердие». Здесь бездомные могут согреться, поесть, помыться, получить чистую одежду. Социальные работники Службы помощи бездомным помогают людям, попавшим в беду, восстановить документы и вернуться домой.  Поддержать «Ангар спасения» и помочь бездомным можно здесь.

Фото: Анна Гальперина