Предоперационное: дневник онкологического больного

Я еще до операции пыталась пожаловаться доктору на лишние кило. Но он шепнул мне в ответ: «Я так рад. Я всегда боюсь, когда пациентки худеют. А вы толстеете, значит все идет хорошо, значит, организм торопится на поправку». И этот шепот тогда меня сразу и успокоил. Показалось, что нас с доктором связывает важный медицинский секрет. И этот приоритетный секрет выздоровления я с удовольствием разделила со своей Светой.

08 октября

Итак, шесть химий пройдены. Кровь пока еще, конечно, не идеальна, да и по общему самочувствию я понимаю, что организм совершенно после всех вливаемых ядов не восстановился, но отступать некуда. Впереди хирургия. Да, да, на дворе октябрь, а мне пока так и не сделали операцию. В конце августа, когда я уже подготовила все документы, чтобы лечь в больницу, в отделении произошло ЧП. Не буду писать о грустном. Все взрослые, все понимаете, что просто так процесс оперативного вмешательства на два месяца не останавливают. Так что в отделении в эти семь долгих недель был карантин и санобработка. А мне, чтобы не терять время зря, провели две «красные» химии.

09 октября

Сегодня надо забрать у хирурга список документов и анализов, необходимых для оформления госпитализации, быстренько за несколько дней оббежать всех положенных врачей и начать собирать чемодан для поездки в маммологическое отделение онкоцентра.

Я, конечно, знаю, что надо мной и моей идеей с чемоданом друзья потихоньку смеются, но поговорив со многими, уже лежавшими в отделении коллегами по выздоровлению, я точно решила, что на побывку надо приезжать именно с чемоданом. И много одежды с собой необходимо собрать, и термос обязателен для вечернего чаепития, и ноутбук для того, чтобы днем работать, а вечером интересное кино на этом экране смотреть. Да, даже просто несколько бутылок питьевой воды и несколько рулонов туалетной бумаги куда-то надо сложить?

А потом, уже по прибытии, в чемодан удобно прятать от проверяющих комиссий верхнюю уличную одежду. Сдашь пальто, как положено по регламенту в гардероб, и на улицу уже прогуляться не выйдешь. А ведь захочется хоть на крыльце корпуса постоять, свежего воздуха между процедурами и перевязками вдохнуть. И не говорите мне, что я не права.

Вчера успела побывать у кардиолога. Она вертела в руках мою розовую шуршащую кардиограмму и непонятно вздыхала. «Что не так?» – спросила я. Мы с нашей молодой девушкой кардиологом в поликлинике уже больше трех месяцев каждые две недели встречаемся, мы друг для друга почти как родные, я себе позволяю с ней немного панибратски разговаривать.

«Не нравится мне ваш результат, – качает она головой, – никогда такого еще не было. Неужели сердце от агрессивного лечения сдается?» Я черчу пальцем по столу замысловатые фигуры: «Эээ… Помнится, я вчера в то время, когда ко мне датчики прикрепили, несколько раз прокашлялась. Уверена, что это именно мой кашель ритм и сбил. Вы же знаете, не подведет сердце, выдюжит».

Она снова вздыхает, смотрит на меня настороженно и подписывает разрешение. «Вам же там, в клинике, перед операцией, еще раз кардиограмму сделают?» – аккуратно подстраховывается она вопросом. «Обязательно», – киваю я уже на бегу и, торопливо кидая в сумку медицинские бумаги, выскакиваю из ее кабинета.

Ну что же, остальные положенные обследования буду проходить только в платной клинике. В государственном медучреждении я уже просто не успею собрать все анализы. Сами все знаете, с нашей бесплатной страховой медициной на каждую сдачу крови по две недели в очереди стоишь. Пока талончик получишь, пока твой номерок по этой записи подойдет, там уже никакие обследования и не понадобятся.

Впрочем, о том, что даже при бесплатной медицине платишь очень много, я писала уже не раз. Даже не хочется повторяться. Все равно коммерческих клиник не избежать. Ладно, что загадывать. Пока еще надо дождаться своей очереди к хирургу и забрать список того, что необходимо перед операцией обследовать.

Эльвире немного за шестьдесят, я ее знаю, мы уже встречались в этих мрачных коридорах онкологического госпиталя. Приветливая она и добродушная, а в ее сумке всегда припасены сладости для тех, кто ей симпатичен и нравится.

Бывший торговый работник, она и выглядит, как классический торговый работник советских лет. Высокая прическа, крупные серьги, ухоженные хваткие руки. Сегодня она мне привычную конфетку не протягивает.

– Эльвира, случилось что-то?
– Выписываюсь я, Вероничка.
– Так это же хорошо!
– Ничего хорошего, – протяжно вздыхает Эльвира, – три дня подряд мне тут на местном аппарате кардиограммы делали. Все твердят: у вас был микроинфаркт, микроинфаркт. Может и был. Я не знаю. Но если он микро, если я его не почувствовала, значит это же и несерьезно? А они к операции не допускают, отправляют в специализированную кардиологическую клинику. Ждут меня здесь не раньше, чем через три месяца.

Эльвира снова вздыхает. А я замираю, не зная, что сказать в ответ. Впрочем, она меня все равно не услышит, она уже просчитывает свои шаги прощания. У Эльвиры поздняя стадия рака. Три месяца отсрочки лечения для нее это фактически неизбежная смерть. И мы обе это прекрасно понимаем.

12 октября

Ну, что же, двухнедельные споры с хирургом закончились моей полной победой. То убеждая его по телефону, то совершая личные набеги на его кабинет, я все же смогла добиться согласия на секторальную резекцию. Это название операции, когда удаляют только опухоль.

Именно о таком исходе хирургического вмешательства мне и говорили полгода назад. А потом было два курса химиотерапии, четыре желтых плюс две красные, которые, как предполагалось, должны были еще улучшить результат. А вместо этого, после окончания неоадьювантного лечения, я услышала грозное словосочетание «Полная мастэктомия». И уже даже по одному слову «полная» поняла, что грудь хотят отрезать всю.

Если честно, наверное, я бы даже не сопротивлялась, если бы о том, что мне отрежут грудь, мне бы сказали изначально. Я ведь все понимаю, хочешь жить, придется чем-нибудь пожертвовать или рискнуть. Но зачем тогда полгода химических мучений, из-за которых у меня уже барахлит сердце, почти отказывает печень, плохо работает пищеварение, да и просто произошла потеря всех моих волос?

Было плохо, стало еще хуже, и это при том, что хотели сделать, как всегда, хорошо. В общем, я подписала бумажку. Это уже третья моя бумага об отказе за последние два года.

Сначала я писала, что беру на себя риски отказываясь удалять щитовидку, вопреки диагнозу «Рак щитовидной железы». Весной отказалась удалять желчный пузырь. Я тогда буквально сбежала с хирургического стола, потому что надо было быстро выбирать, – лапароскопическое удаление желчного, или проведение очередной химиотерапии. Выбор в пользу химии при онкологии, конечно, очевиден. Сейчас с уже привычными словами «Все риски осознаю и бла-бла-бла» готовлю расписку на предстоящую операцию на молочной железе.

Впрочем, если честно, шепотом я все же подстраховалась. Взяла с хирурга обещание, что если он во время операции поймет, что что-то у меня там неверно, то забудет он об этой моей расписке и грудь, как и было задумано, удалит. Да, я доверяю моему хирургу полностью. А иначе, как же ложиться на операционный стол?

16 октября

Сегодня разговаривала со Светой. Ей начинают седьмую химию, и она уже научилась практически не блевать. Простите, конечно, за физиологические подробности, но тошнота и постоянные рвотные позывы – это первое, что приходит на ум, когда говоришь про химиотерапию.

Но мы со Светой изобрели новый метод. Мы просто заедаем этот вводимый в наши вены яд. Многочисленные дорогие и не очень таблетки от тошноты мы тоже, конечно, приобретаем и пьем. Но самое важное наше открытие, что чем больше ты ешь, тем меньше тебя тошнит. Главное условие, что есть надо пусть и маленькими порциями, но постоянно. В общем, в то время, когда все во время химии от тошноты сбрасывают вес, мы со Светой нагло набрали по шесть – семь ненужных килограммов.

Я еще до операции пыталась пожаловаться доктору на лишние кило. Но он шепнул мне в ответ: «Я так рад. Я всегда боюсь, когда пациентки худеют. А вы толстеете, значит все идет хорошо, значит, организм торопится на поправку». И этот шепот тогда меня сразу и успокоил. Показалось, что нас с доктором связывает важный медицинский секрет. И этот приоритетный секрет выздоровления я с удовольствием разделила со своей Светой.