«Предложение снизить возраст уголовной ответственности преступно»

Принятие закона о снижении уголовной ответственности развяжет руки чиновничьим организациям, которые ответственны за воспитание подростков, но не хотят им заниматься.

Нужно не снижать возраст, а реанимировать спецшколы закрытого типа, вернуть в систему реабилитации подростков трудовое воспитание, считает Антон КАЛАБАЛИН, руководитель педагогического музея Макаренко в Центре внешкольной работы им. А.С. Макаренко, научный консультант школы Западного округа для детей с девиантным поведением, председатель Общественного совета Московской области по правам заключенных, член Общественного совета УФСИН России:

— Если двенадцатилетний пацан совершает преступление, виновато и общество, которое его окружает. Мы, взрослые, сами разучились делать добро, стали равнодушны друг к другу, ориентированы только на успех, под которым понимаем исключительно карьеру и материальное благополучие. Ко мне приходят молодые педагоги, просят помочь им растить успешных людей. Или Михаил Прохоров… Мне нравится его умение вести дискуссию, но ведь он все время говорит, что хочет сделать людей богатыми. Хоть бы раз услышал я от кого-нибудь, что он хочет воспитать человека богатого душевно, бескорыстного, умеющего делать добро. В богатстве и успехе нет ничего плохого – естественно, когда человек с головой и руками нормально зарабатывает. Но хорошо, когда это сочетается с любовью к людям, стране, чувством ответственности за будущее нашего общества. А сегодня если человек сочувствует менее успешным, готов уступить, его считают слюнтяем, в чести пробивные, самодостаточные, не знающие сомнений и сострадания.

Мы сами пропагандируем такого человека, а потом удивляемся, что дети хорошо усваивают наши уроки. Педагоги превращаются в преподавателей физики, химии или литературы, единственная задача которых – подготовить детей к ЕГЭ. А ведь каждому ребенку необходим взрослый, который станет для него старшим другом, научит хорошему. Таких учителей всегда не хватало, но сейчас их становится все меньше и меньше. А уж до ребят из неблагополучных семей, «бесперспективных» (они ж только отчетность по успеваемости портят), часто вообще никому дела нет. Вот и воспитывает их улица.

Теперь нам предлагают сажать двенадцатилетних ребят в колонию. Бывают социально опасные дети. Один такой ребенок еще до моего рождения, в 1933 году, зарезал моего двухлетнего брата Костика. Отец мой был тогда директором детского дома под Ленинградом, мама там же работала воспитателем, и им прислали этого больного подростка. Те, кто присылали, знали, что он болен и социально опасен, но прислали. Естественно, после трагедии его сразу изолировали. А надо было изолировать не после, а до. Есть психически больные люди, которых необходимо лечить, а есть ребята, просто склонные к жестокости, и если эту склонность вовремя не заметить и запустить, к 12 годам подросток вполне может стать опасным для общества, и тогда его надо изолировать. Такая патологическая жестокость не всегда бывает следствием тяжелого психического заболевания, но это в любом случае патология, а патологию нельзя возводить систему, как предлагают нам авторы законопроекта. Если мы примем закон о снижении возраста уголовной ответственности до 12 лет, развяжем руки полиции, комиссии по делам несовершеннолетних и другим чиновничьим организациям, которые не хотят заниматься воспитанием. Они столько оступившихся пацанов посадят, лишь бы избавиться от них.

Воспитательная колония – место, где можно совершить чудо с подростком, но для этого там должны работать люди, пропитанные не уставом, а любовью, понимающие, что их цель – не продержать подростка от звонка до звонка, а воспитать его, помочь осознать, что он натворил, научить добру. А сегодня таких воспитателей в колониях единицы, и у них связаны руки. В основе любого воспитания, а тем более социальной реабилитации всегда был труд. Именно благодаря труду вышли в люди тысячи воспитанников и Антона Семеновича Макаренко, и моего отца, Семена Афанасьевича Калабалина. А сейчас пацаны в колонии слоняются без дела, а в это время наемные рабочие роют траншею, что-то прокладывают (своими глазами видел). При этом начальство жалуется, что нет заказов на продукцию (станки в колонии есть), но вот же работа. Бытовые условия улучшаем, но почему не даем ребятам самим поучаствовать в этом улучшении?

То же самое в спецшколах закрытого типа, куда, кстати, можно направлять подростков с 11 лет. Там еще и закон запрещает привлекать их к труду. Ни обслужить себя ребята не могут (постирать одежду, убрать помещение), ни хотя бы помочь поварам приготовить пищу. Только беседуют с психологами, поют и танцуют. Самодеятельность – это хорошо, но только как дополнение к воспитанию, а основа – труд. Ведь многие преступления подростки совершают от безделья – их не приучили к труду. И попадая за эти преступления в спецшколу, они там продолжают бездельничать. А попробует педагог их привлечь к труду, на него сразу напишут кучу доносов и анонимок – эксплуатирует, мол, детей.

Владимир Николаевич Хуторной в поселке Рефтинский Свердловской области нашел выход – соединил спецшколу с училищем (в училище можно привлекать воспитанников к труду). Его тоже в чем только ни обвиняли, но он все же смог убедить руководство области, что это нужное и важное дело. И сегодня в его училище очередь, причем не по направлению комиссии по делам несовершеннолетних – родители просят взять своих сыновей на воспитание, иначе, говорят, улица их затянет и погубит. Владимир Николаевич берет, и через год-другой ребята становятся своим родителям поддержкой и опорой.

Вот о чем надо думать господину Плигину и другим законодателям: как реанимировать спецшколы, пригласить туда профессионалов? Надо привлекать в эти школы самых талантливых педагогов. Необязательно, кстати, с педагогическим образованием – у моего отца его не было, а скольких пацанов он вырастил и вывел в люди! Научить предмету может только человек со специальным образованием, а воспитывать может и просто хороший родитель. Отбор кадров нужен в такие учреждения. А предложение снизить возраст уголовной ответственности до 12 лет преступно.