Диагноз: олигофрения в стадии дебильности. Сирота с таким диагнозом для государства и для персонала психоневрологического интерната по-своему удобен: положенную ему муниципальную жилплощадь можно использовать гораздо более выгодно, а самого его можно поселить в ПНИ пожизненно – про такой способ решения проблемы говорят: дешево и сердито.
А человек остается практически бесправным – за любое проявление недовольства его могут накачать психотропными препаратами. Кстати, если сироте поставить олигофрению еще в детстве, можно не особенно напрягаться и по поводу его образования. Александр Прохоров испытал все это на себе, хотя у него только физические нарушения и небольшая задержка в развитии.
Чтобы доказать свое право на самостоятельную жизнь и на положенное по закону жилье, в 2010-м году Александру пришлось сбежать из психоневрологического интерната. Сбежать в прямом смысле – и жить у друзей. Благо друзья в городе у него уже были. Тогда Александр сумел призвать на помощь журналистов, представителей общественных организаций и власти, в результате диагноз «олигофрения» был снят с него медицинской комиссией интерната, а потом он получил и квартиру. Теперь он помогает вырваться своей невесте Наталье Виноградовой, с которой они подружились в Детском доме-интернате №4 в Павловске еще будучи детьми. Потом их перевели в ПНИ №10 для взрослых, который находится в Санкт-Петербурге на улице Коллонтай. Одну комиссию Наталья прошла благополучно, но ей предстоят еще две. Тем временем оба они живут нормальной жизнью, Наташа устроилась работать продавцом газет в Александро-Невской Лавре.
Александр Прохоров:
– Нам обоим еще в детском доме поставили диагноз: олигофрения в стадии дебильности. И в ПНИ №10 нам этот диагноз подтвердили. На самом деле, у меня последствия ДЦП и заболевания, связанные с позвоночником, с ногами. А у Наташи вообще только ДЦП. Но психиатры поставили нам олигофрению и в результате мы нормально никогда не учились. Я учился получше, потому что часто лежал в разных больницах – там и учился. В детском доме же меня хотели вообще не отправлять в школу, воспитательница посчитала, что школа мне не нужна.
– Как ты понял, что имеешь право на самостоятельную жизнь вне стен ПНИ?
– Когда я лежал в больнице на улице Бестужевской (Санкт-Петербургский научно-практический центр медико-социальной экспертизы, протезирования и реабилитации инвалидов им. Г. А. Альбрехта – И. Л.), меня там спрашивали: «Саша, а где ты живешь?» Я говорю: «В психоневрологическом интернате». «Это что, психушка? Ты-то что там делаешь?» И люди мне сказали, чтоб я из ПНИ «делал ноги», сказали, что есть закон, по которому я вправе получить жилье. Однажды я решил себя обезопасить потому, что были такие случаи, когда ребят накачивали препаратами. На тот момент моим доверенным лицом был Рома Тупин, в свое время так же вырвавшийся из ПНИ, прошедший через все это. Он и посоветовал мне из ПНИ уходить, и я ушел. Потом мне помогли друзья, я обратился к журналистам, на телевидение. После того, как прошел сюжет по телевидению и вмешался депутат Милонов, комиссия в ПНИ диагноз «олигофрения» у меня сняла.
Александр получил квартиру и уже более двух лет живет самостоятельно. Но и свою девушку не хочет оставлять «доживать» в стенах психоневрологического заведения. Ситуация та же: если Наталья дееспособна, ей по закону полагается жилплощадь. Пока Наталья живет у Александра, но рано или поздно вопрос все-таки придется решать, и угроза ограничения дееспособности над ней по-прежнему висит. И поэтому девушка живет в страхе – ведь она, как любой нормальный человек, строит несколько иные планы на свое будущее, хочет завести семью – и для нее это не абстрактные мечты, ведь у нее есть Александр.
– Сейчас я являюсь официальным доверенным лицом Наташи. И имею право присутствовать на всех комиссиях, рассматривающих ее дела, знакомиться с поставленными диагнозами. Когда Наташа поселилась у меня, то стала гораздо лучше ориентироваться в городе, у нее хорошая зрительная память. Она пока не очень помнит названия многих улиц, но зрительно ориентируется так, что иногда уже сама меня ведет. Работу она нашла с помощью благотворительной организации «Кедр». Работа ей нравится. А психиатры в ПНИ говорят, что я нарушаю права Наташи, оказываю на нее давление, влияю. Как я на нее влияю? В театры мы ходим, в кино, на концерты разные, подталкиваю ее к тому, чтобы она училась чему-то. Это что, нарушение ее прав?
– Если какая-то комиссия все-таки поставит Наташе нежелательный для вас диагноз, что вы предпримете?
– Конечно, мы не успокоимся. Будем снова обращаться к журналистам, на телевидение, снова вызовем «Пятый канал». Если сейчас Наташе поставят ограничение дееспособности, это будет для нее очень плохо, ее запрут в ПНИ. Но я буду в любом случае защищать ее права. Будем требовать, чтобы назначили независимую комиссию. Главное, случись что, надо быстро реагировать.
Эта история – одна из многих. Александр и Наталья смогли привлечь к своей проблеме внимание общественности. Сколько в стенах ПНИ по всей России людей, которые этого сделать не смогли, можно только гадать. И сколько бы не говорили разные люди – от специалистов до представителей общественных организаций – про то, что вредна и несправедлива сама система ПНИ, пока она остается выгодной другой системе, частью которой она является. Выгодна она и работникам ПНИ, и их можно понять – для руководителей это контроль над средствами, выделяемыми государством на содержание обитателей ПНИ, для остального персонала это рабочие места. Понятно, что в одночасье запретить сложившуюся структуру было бы глупо, нужен постепенный переход к другим формам организации жизни людей с физическими и метальными нарушениями. Но здесь и сейчас нужно помогать конкретным людям. Как? Может быть, власть могла бы, не дожидаясь очередных журналистских расследований, инициировать проверки ПНИ на предмет выявления тех людей, которые безосновательно ограничены в своих правах?
