Стремление людей привязываться к календарю даже там, где это делать необязательно, по всей видимости, неистребимо. Довольно условный момент, когда одна цифра меняется на другую в правом нижнем углу экрана, считается самым подходящим для того, чтобы посмотреть вперед-назад, посчитать утраты и резервы, да прикинуть перспективы.
Благотворительная сфера тут не исключение – все пишут отчеты. И я напишу. Что было важного, что получилось и что, как мне кажется, будет дальше.
Откровенно говоря, писать о том, куда все шло целый год, мне не очень хочется. Я бы предпочел ничего не анализировать, а рассказать просто об успехах или утратах: вот власти Москвы выделили землю под детский хоспис, вот новые организации вроде «Галчонка», вот старые вышли на новый уровень, вот сотрудники Отдела церковной благотворительности работают в Крымске. Организаций за год стало больше, работа стала эффективнее, количество вовлеченных людей выросло в разы (вон, аж восьмое место в мире заняли). Наблюдаются тенденции к объединению (особенно среди региональных НКО) и обмену профессиональным опытом, возникают новые интересные проекты – в Москве одних только благотворительных магазинов аж три штуки. И даже наш маленький фонд «Предание» собрал свои честные 50 миллионов в год.
Обязательно надо было бы сказать и о том, что в прошедшем году умерла замечательная Ольга Суворова. Для нынешнего поколения благотворителей – друг и наставник. Создатель одного из старейших благотворительных обществ «Адреса милосердия» и первой радиопередачи о благотворительности. Все наши успехи – во многом ее успехи. Спасибо тебе, Оля.
Но, увы, придется, именно придется, говорить и о другом.
Самая главная тенденция уходящего года в благотворительной сфере – это превращение волонтерства и благотворительности в заметное общественное явление. Однако судьба всех общественных явлений в стране в последнее время довольно одинакова: оно неизбежно начинает государством регулироваться и ставиться в ячейку. Что переводит общественное явление в политическую плоскость и, как правило, ничем хорошим не кончается.
Общественная активность в стране пережила в 2012 году огромный подъем, небывалый за предшествующие годы взлет. Все началось с политических выступлений, которые, правда, не привели ни к какому результату (вряд ли можно считать большим достижением для людей, заявляющих «Мы здесь власть», появление какого-то там закона о партиях), но ими не кончилось. Изрядная доля протестного пара, конечно, ушла в свисток, но некоторую полезную работу все же этот пар совершил: люди внезапно увидели друг друга. Оказалось, как это уже случилось раньше, в огне и дыме 2010-го, что тех, кто способен на совместную деятельность, не так уж и мало, и могут они побольше, чем ругаться в интернете. Совместными усилиями добиться незакрытия провинциального дома престарелых – вполне реально. Как и отстоять от неправедного обвинения заслуженного учителя музыки.
Люди выходили на площади, возмущенные, если в самом общем виде рассуждать, несовершенством мира. И раз уж бороться за гражданские идеалы в политике оказалось невозможно, массовый исход в область борьбы за идеалы нравственные был практически неизбежен. Ситуация сложилась такая, что чем бы человек ни занимался, какие бы идеалы он ни представлял, если он делает это открыто, профессионально и результативно, он оказывается вовлечен в политику. Ну, или политика приходит к нему домой, в его дело.
Собственно, это уже случилось в течение последних нескольких лет с просоветски настроенной публикой: не видя внятной реализации своих идеалов в политике, они также насоздавали общественных проектов – от поисковых отрядов до пресловутого «Сталинобуса», и обросли огромной собственной информационной шкурой, в общем и целом напоминающей внезапно захвативший половину рунета сайт oper.ru. И точно также столкнулись с государственным давлением.
Cтрана откровенно задыхается без моральных авторитетов: тем, кого показывают по телевизору, люди верят скорее по привычке, а других нет. Потому и вызвало столько разговоров и ссор рядовое для любой иной страны событие – знаменитая актриса и, как говорят на западе, филантроп, Чулпан Хаматова призвала голосовать за Владимира Путина в специально снятом ролике. Это событие было первым с совершенно особенным окрасом: благотворители политикой заниматься не хотели, но жизнь заставила. Много было разговоров, публичных и приватных, сделала это Чулпан добровольно или по принуждению, в деле засветились журналисты всех мастей и благотворители всех рангов. Вектор был задан и процесс пошел.
Такого же рода информационным поводом стал принятый летом закон об «иностранных агентах». В свой первоначальной редакции этот закон был весьма туманен, и предлагал ввести правила довольно двусмысленно толкуемые. В случае принятия в подобном виде закон бы распространялся практически на все благотворительные организации, кроме совсем уж небольших или полностью замкнутых, а также вообще все политизированные некоммерческие организации. Изначально, вроде бы вполне благая идея, поставить заслон на пути зарубежных агентов влияния, была воплощена весьма топорно. Вместо перспективы дотянуться до врагов государства и усложнить им жизнь, закон едва не стал тяжким бременем на шее НКО вполне мирных, из политики интересующихся лишь социальной сферой, и имеющих минимальный объем иностранного финансирования в виде пожертвований от бывших соотечественников преимущественно. Закон в последний момент изменили, благотворительную деятельность из него убрали, но осадочек остался неприятный: вроде как государство нас в чем-то подозревает, хотя мы занимаемся мирнейшим делом на земле.
Аналогичное послевкусие оставило и центральное событие всей благотворительной и волонтерской сферы в России – помощь пострадавшему от наводнения Крымску. Пятнадцать тысяч человек, от бродяг и студентов до топ-моделей и дорогих адвокатов съехались в единый момент в кубанские степи, просто чтобы помочь. В середине лета, вместо отпусков, бросив работы и изменив планы – люди ехали и ехали. Гуманитарную помощь везли колоннами большегрузных машин, пожертвований насобирали на какую-то безумную сумму – больше миллиарда рублей. И опять возникло ощущение некоторого властного неодобрения. Сам факт, что люди собрались массово и делают нечто, на что не получали специального разрешения, выглядел как дерзость и недозволенное поведение.
Волонтеры и власти имеют разные возможности. У них разные методы и разные цели. Они могли бы идеально друг друга дополнять – волонтеры способны охватить вниманием то, что власти проглядят и подойти неформально там, где бумажная волокита мешает живой помощи. Волонтеры способны решать местные, частные задачи – но они не имеют ни техники, ни ресурсов, ни полномочий для глобальных работ. Волонтеры могли быть глазами и ушами властей в зоне бедствия, они могли бы взять на себя огромный кусок неквалифицированной работы – да по факту и взяли ее на себя. Власти же способны привнести в волонтерскую работу недостающую там мощь и способность решать большие задачи: волонтеры могут отремонтировать избу, но построить многоквартирный дом они сами точно не в состоянии.
Но практически нигде в зоне бедствия нормальной совместной работы волонтеров и властей не получилось, кроме частного, местного уровня взаимных услуг («вы нам списки подопечных соцзащиты – а мы с вас снимем заботы о нескольких инвалидах» или «МЧС пришло просить перчатки и лопаты» – именно так все и было). Власти не доверяли самодеятельным командам помощи, видя в них хаотический элемент, а добровольцы видели во властях сплошную помеху и стремление сделать себе имя на чужой работе. Неудивительно, что между властями и добровольцами периодически происходили конфликты, со взаимными обвинениями в расхищении гуманитарной помощи и в работе исключительно ради пиара. Некоторые лагеря выселялись из города, волонтерам закрывался доступ к определенным объектам и так далее.
Разумеется, обе стороны не без греха. И волонтеры были в Крымске, откровенно говоря, всякие – и пьянство было, и драки с местными, и просто дуракаваляние вместо работы. И власти на Кубани отнюдь не белые и не всегда пушистые, им многое можно поставить в вину, от отсутствия оповещения до нежелания принимать на себя ответственность или просто честно работать во многих случаях. Бывало, что работой приезжих волонтеров местные штабы отчитывались как своей собственной. И наплевательское отношение властей к сушке домов, и показушный сайдинг на рассыпающихся стенах – тоже чистая правда.
Относительно в стороне от этих дрязг, как ни странно, в этот информационно сложный год, сумела остаться разве что Русская Православная Церковь. Церковный штаб отработал в Крымске на весьма хорошем уровне в период сразу после катастрофы, пропустив через себя тысячи тонн гуманитарной помощи, и, что особенно важно, – Церковь единственная до сих пор работает в Крымске, откуда ушли все остальные гуманитарные миссии и организации. Именно Церковь взялась за ремонт и покупку домов для тех, кому не помогает уже никто, и именно Синодальный отдел финансировал работу последних волонтеров лагеря «ДРОМ», занятых сушкой домов до середины ноября.
Но это – Церковь, большая, самостоятельная и централизованная организация, имеющая с властями давние и вполне добрые отношения. Обычная же волонтерская вольница контакта с властями не нашла, и разошлись власти и новоявленная гражданская самоорганизация глубоко друг другом недовольные. Власти после Крымска озаботились законом о волонтерах, дабы иметь управу на подобные инициативы впредь, и ничего хорошего от этого закона почему-то вообще никто из волонтеров не ждет.
История повторилась: люди просто делали свое дело, но понимания у властей не нашли, зато превратились в политическое событие.
Отдельно, кстати, в порядке подведения итогов стоит сказать о том, что выявилась строгая зависимость между вниманием СМИ к проблеме и способностью заметить ее со стороны добровольцев: как только тема Крымска ушла с центральных каналов и ведущих сайтов, поток желающих стать волонтером в Крымске практически моментально иссяк.
А другим важным результатом стало формирование во многих городах новых команд, получивших хороший опыт самоорганизации, опыт взаимоподдержки и взаимопомощи. Некоторые из них вошли в состав уже существующих инициатив – например, я знаю про санкт-петербургскую команду крымских добровольцев, которая работает теперь с «Лиза Алерт». Другие стали формировать собственные отряды, и уже успели поработать в других местах.
Вернемся к нашей печальной тенденции – «Мы не хотели заниматься политикой, но она вмешалась в нашу жизнь». Тенденция проявилась и в последнем, всколыхнувшем общество инфоповоде уходящего года – в принятии ГосДумой и Советом Федерации так называемого «Закона Димы Яковлева». Принимаемый наскоро, юридически небезупречный, оскорбительно жесткий, закон крайне болезненно ударил по отношениям благотворителей и государства. Я не знаю НИ ОДНОЙ организации, связанной с благотворительностью, а особенно – с сиротством, которая не осудила бы этот закон. Вот все, буквально все, кто хоть как-то в теме высказались против – представители Церкви, родительские и благотворительные организации, и просто эксперты. Перечислять можно долго: «Отказники», «Разные дети», «Нелишние дети», «Подари жизнь», «Помоги.Орг», «Все Вместе». Против выступили Валерий Панюшкин, Людмила Петрановская. Против выступили министр образования Дмитрий Ливанов и глава комитета Государственной Думы по делам семьи Елена Мизулина. Разумеется, поддержали законопроект те, кто привык высказываться по вопросам актуальной политики, но при этом от сиротской темы далек.
Закон уже подписал президент. И это, по-моему, значит, что благотворительные организации кардинально расходятся с государством.
Я и не хотел писать об этом, а пришлось.
