Кто и зачем восстанавливает деревянные храмы Русского Севера? Что это такое вообще – Русский Север, и каков его дух? Об этом и многом другом в рубрике «Кто есть кто в благотворительности» мы говорим с настоятелем строящегося храма св. равноп. кн. Ольги в Останкино, клириком храма Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском отцом Алексеем Яковлевым, руководителем проекта «Общее Дело» в Благотворительном Фонде содействия возрождению Храмов Отечества.
отец Алексий с сыном Николкой
– Почему вы стали заниматься восстановлением храмов?
– Однажды моя супруга художница Татьяна с подругой проезжала через одну поморскую деревню и услышала стук топоров. Вообще, это редкое явление, когда в небольших деревнях восстанавливается храм. Даже священников в таких деревнях нет. Они поднялись на колокольню, хотя лестницы внутри только делались, и это было опасно. Дедушка, который занимался ремонтом, отругал и Таню, и ее подружку за безрассудство. А потом показал на дом и говорит: вот там моя бабушка, она вас чаем напоит. Так мы познакомились с Александром Порфирьевичем Слепининым из д. Возогоры Онежского района Архангельской области. Ему тогда было уже почти 80 лет. Он понимал, что после его смерти окончательно разрушится и колокольня, и храм, а надо сказать, что здесь чудом сохранился ансамбль из трех храмов. Александр Порфирьевич решил, насколько это в его силах, сохранить колокольню. Фактически на свои средства он накрыл крышу у колокольни, чтобы она дальше не разрушалась. Вместе с женой они испрашивали у государства помощи, но даже те 15 тысяч, что им выделили, по дороге разворовали, и до них дошли копейки…
Я, узнав об этой истории, решил, что наша семья будет отдавать десятую часть доходов этому дедушке на стройматериалы. К этому присоединились и наши друзья. Приятно, когда человек что-то созидает, а ты ему помогаешь. В результате была восстановлена колокольня и законсервирован Никольский храм.
Летом 2006 года мы с супругой приехали в отпуск в этот же Онежский район. Я зашел, точнее даже влез, в храм Зосимы и Савватия 1850 года постройки. Он был рухнувший, заросший кустарником и деревьями, с обрушившейся алтарной частью и падающей колокольней. «Войти» в храм можно было только через окно. И хотя там толком ходить было нельзя, когда я туда попал, меня посетило и долго не оставляло удивительное чувство: как будто здесь совсем недавно служили литургию… Уезжая, этому же дедушке мы оставили средства, чтобы он вынес сгнившие части крыши, убрал сгнивший пол, освободил бы храм от мусора. Оставили ему 10 тысяч рублей. Но на эти деньги, как мы вскоре узнали, он не только мусор вынес, но сделал новую крышу, потолок, полы. Лично для меня это было шоком. В итоге, полное восстановление храма силами местных жителей, которые работали бесплатно, обошлось в 70 тысяч рублей. Тогда нам с женой пришла в голову мысль, что раз так недорого стоит восстановить один храм, то почему бы не сделать это со всеми деревянными храмами Севера, найдя единомышленников?
Идею проведения противоаварийных работ в деревянных храмах Поморья поддержал мой непосредственный начальник протоиерей Дмитрий Смирнов, тогда председатель Синодального Отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами. Он сказал, что всю жизнь об этом мечтал. Поддержал идею и Преосвященнейший Тихон, бывший тогда епископом Архангельским и Холмогорским. Именно в его епархии было больше всего брошенных храмов. Так появилась группа любителей Русского Севера, разработавшая проект «Общее Дело. Возрождение деревянных храмов Севера».
– А почему Север? Ведь по всей России стоят разрушенные храмы?
– Деревянное зодчество – особая и уникальная часть нашего культурного наследия. Если говорить о культуре России, то первое, что отличает ее от европейской культуры – это иконопись и деревянная архитектура. В первую очередь хотелось поддержать именно ее, как наиболее уязвимую и находящуюся под угрозой полного исчезновения. Каменный храм более долговечен. А дерево разрушается значительно быстрее. Да и провести здесь противоаварийные и консервационные работы гораздо дешевле, чем в случае с каменным храмом.
И мы подумали, что если с Божьей помощью восстановить деревянные храмы по всему Северу (а их, возможно, около 600, хотя никто не знает, сколько точно), то дальше можно будет переносить опыт и на каменные. Каменных неимоверно много – десятки тысяч брошенных храмов.
Там, где русский становится русским
– Север – это уникальное место на земле. Русские там начинают чувствовать себя русскими. Писатель Юрий Казаков в своих воспоминаниях написал, что он впервые почувствовал, что такое быть и что он есть только в тридцать лет, когда приехал на Белое море. С этого момента начинается его рождение как личности.
Север удивлял всегда и всех русских людей, прежде всего художников. Вспомните Васнецова, Билибина. Русский Север пробуждает в душе русского человека, все лучшее, настоящее и глубокое. Однажды Дмитрий Сергеевич Лихачев, который сказал много добрых слов о Севере, написал, что возрождение России начнется с Севера.
Я так говорю, потому что все это подтверждают мои собственные наблюдения. Все люди после наших экспедиций ни о чем другом ни говорить, ни думать не могут. Все без исключения рассказывают о том, что они открыли там, на Севере. Порядка 80% наших волонтеров принимают участие в последующих экспедициях. То есть нет таких людей, которые раз съездили, а потом перестали бы быть участниками проекта. Все, кто съездил, отправляются и на следующий год, и через год.
Это знакомство с русским Севером – настоящее потрясение, причем не от буйных красок, как на юге, где насыщенная природа и море. Здесь потрясение внутреннее и душевное, в каких-то очень тонких красках. Люди соприкасаются со своей культурой и природой. И это для них становится открытием и шоком. А главное, что люди друг друга узнают. А узнать человека не так то просто. Но именно в экстремальных условиях каждый из нас становится тем, кто он есть и проявляет самые лучшие качества, которые только возможно.
Наши экспедиции строятся так, что мы едем туда, где нас никто не ждет. Мы едем туда, где без нашего участия храм непременно погибнет, где нет священника, отвечающего за храм, где нет местных жителей, заинтересованных в сохранении храма.
Когда приезжаем, местные жители к нам относятся настороженно. Первыми всегда приходят дети. Они начинают помогать. И только потом, вслед за детьми приходят родители. Когда экспедиция уезжает, – в среднем мы остаемся на месте дней пять, – из местных жителей уже складывается та группа, которая и в дальнейшем заботится о храме.
Например, так было с храмом святителя Николая чудотворца в деревне Прислениха Плесецкого района. Мы разобрали и выгребли мусор, оттерли похабные надписи. Отслужили панихиду у могилы перед храмом, где похоронены родители одного из местных жителей. Оставили этому человеку немного денег – 5 тысяч рублей, на то, чтобы он разобрал старую кровлю и поставил леса (мы планировали продолжить финансирование). Но никаких вестей от этого человека мы не имели. А через два месяца, когда до него удалось дозвониться, выяснилось, что он не только старую крышу разобрал и новую сделал, он еще восстановил алтарь, который был разрушен и сгнил до нижнего венца. И сделал он это на свои деньги.
То есть нам нужно было лишь показать пример, показать, что это важно. Дальше все делается и без нас. Ведь люди, с которыми там наши экспедиции знакомятся, – удивительные. Они чистые. Для всех нас очевидно, что люди на Севере просто другие, совершенно по-другому открытые. А священники там настоящие подвижники.
Наше знакомство происходит на почве совместного труда. Мы приезжаем восстанавливать их святыню. И то, что приезжая, мы не говорим попусту, а много, с радостью и полнотой трудимся, для местных жителей очень много значит.
Если есть в Церкви живая община, то можно делать какие угодно проекты
– Как случилось, что идея так быстро превратилась в проект благотворительного фонда?
– У нас при храме существует очень слаженная и дружная молодежная организация. Поэтому достаточно было просто озвучить идею, как сразу же нашлись те, кто готов был отправиться в экспедицию.
Каждый год на праздник Крещения к храму стекаются тысячи людей за крещенской водой. Но что это за святыня и как ею пользоваться, люди часто не знают. Однажды мы решили сделать информационные листки, рассказать, что такое крещенская вода и как помолиться перед ее принятием. Напечатали и раздали 7 тысяч экземпляров. На следующий год с нашей же молодежью сделали уже 250 тысяч штук и раздали в некоторых храмах Москвы и епархиях. На третий год мы на собственные деньги, которые удалось собрать среди прихожан, сделали уже 500 тысяч экземпляров и распространили в 215 храмах Москвы, в пяти епархиях и даже за границей. А потом наше начинание передали в Синодальный отдел по делам молодежи. Теперь эти брошюры раздаются во всех храмах и обязательно.
Получается, что один приход сумел запустить очень важный процесс. Это к слову.
Я уверен, что если есть в Церкви живая община, то в этом случае можно делать какие угодно проекты. «Общее дело» стал одним из многих проектов, которые осуществляет наш приход.
– А кто вам помогает, финансирует?
– В первую очередь те, кто ездит в экспедиции. Изначально мы отправляли экспедицию по такому принципу: раз человек едет трудится, мы ему оплачиваем проезд, питание и предоставляем стройматериалы. Сейчас все чаще получается, что человек оплачивает сам себе все: и проезд, и питание, причем добровольно. А мы оплачиваем только стройматериалы и профессиональных плотников, которые руководят работой. Архитекторы сотрудничают с нами бесплатно. Вся наша деятельность проходит строгий архитектурный контроль. То есть получается, что огромнейшие средства люди изыскивают сами. Нам также помогают несколько компаний, которые входят в холдинг РЖД. То есть, наш фонд существует на частные пожертвования.
Брошенные храмы
– Как разрушали храмы?
– Храм святителя Николая в деревне Возогоры на Белом море в советское время остался с двумя куполами. А когда-то было их пять. Священника, как во многих других храмах, расстреляли в тридцатые годы. А потом пришли разрушать саму церковь. Только один человек в деревне согласился скидывать купола. Он взобрался на крышу. А потом этот человек увидел, что загорелся его дом. Бросился домой спасть ценности, но уже из него больше не вышел, сгорел. После этого желания разрушать последние два купола не было уже больше ни у кого в деревне. Так и стоял до наших дней этот храм, пока не были воссозданы разрушенные купола и храм вновь стал пятиглавым.
Вообще, по всему Северу сохранилось немало свидетельств того, что люди, которые участвовали в разрушении храмов, умирали потом страшной смертью. Грех, который они совершали, влек за собой последствия. Что интересно, прошло уже 80 лет с тех пор, а истории эти до сих пор живы в памяти местных жителей. Мы в своих экспедициях записываем рассказы очевидцев, тех, кто мальчишками помнил эти храмы, как в них служили, а потом разрушили. Мы прекрасно понимаем, что история уходит, пройдет лет десять и не будет уже на свете тех, кто все это помнит и может рассказать.
Радостно, что молодежи дороги наши древние святыни. Как-то в экспедиции познакомились парень и девушка. Она воцерковленная, он нет. Через некоторое время он пришел ко мне со словами: никогда не видел человека такой внутренней красоты, благословите сделать ей предложение. После венчания, в феврале, в сорокаградусный мороз они отправились в свое свадебное путешествие на Север, делать обмеры храма, чтобы его в дальнейшем восстанавливать. Такое вот незабываемое путешествие.
– Существует ли карта расположения объектов, нуждающихся в реставрации?
– Да, есть и карта, есть наш сайт, где мы размещаем имеющуюся информацию, есть описания почти по каждому храму. Мы обследовали около 150 храмов и часовен, в 85 провели противоаварийные работы а три восстановили полностью.
Портрет бабушки Зои. Художник Татьяна Юшманова
В одной деревне мы познакомились с девяносто двухлетней бабушкой Зоей. Напротив ее дома стояла полуразрушенная часовня, которую бабушка посещала каждый день. И чем старше становилась бабушка, тем больше разрушалась часовня. Бабушка никому не позволяла выносить из этой Крестовоздвиженской часовни большое старинное распятие, которое тем самым ей удалось сохранить.
Когда мы познакомились с ней, она уже не могла подняться по ступенькам, а ложилась и вползала в часовню.
При первой встрече со мной она попросила: «Сыночек, помолись за меня, чтобы Господь забрал». Конечно же нам хотелось восстановить часовню пока она еще жива. Почила бабушка Зоя, увидев часовню восстановленной. Туда стал приезжать священник, который ее исповедовал и причащал.
Или Сретено-Михайловский храм в Красной Ляге. Этот храм федерального значения – визитная карточка Каргополя, но при этом был в удручающем состоянии. Находится в семи километрах от ближайшего населенного пункта. Высотой он выше десятиэтажного дома, около сорока метров. Алтарная бочка была в таком плачевном состоянии, что еще одна зима, и она бы рухнула. Первое, что сделали волонтеры «Общего дела» – перекрыли алтарную часть, что стоило 150 тысяч рублей, на следующий год сделали перекрытия, полицы – это 200 квадратных метров. Смета на противоаварийные работы составила около 400 тысяч рублей. Если бы за это взялось государство, то, по оценкам специалистов, работы обошлись бы в миллионы рублей.
В принципе, все обходится не дорого.
– Кто те люди, которые приходят к вам волонтерами? И не возникает ли проблем в связи с тем, что в большинстве своем они непрофессионалы?
– И надо сказать, что в наши экспедиции ездят высокообразованные люди. В этом году в среднем у тех, кто отправляется в экспедицию, было по два высших образования, у некоторых по три. Это толковые люди самых разных профессий: врачи, геологи, программисты, и даже директора предприятий. Самые разные люди, но все они – очень хорошие.
В течение зимы у нас проходят самые разные курсы. Лучшие архитекторы Москвы, лучшие специалисты своего дела читают лекции. Лучшие плотники обучают своему ремеслу.
Если храм освящается, то на этом месте навсегда остается ангел-хранитель
– Предположим, что человек образованный, любит свою культуру, знает историю, но если он гуманитарий и руками делать ничего не умеет, может ли он принести пользу при реставрационных работах?
– Любой человек может принести пользу. Проекты противоаварийных работ создают наши архитекторы, руководят работами профессиональные реставраторы и плотники. В ходе этих работ люди всему учатся. Часто бывает так, что работа не сложная. И первое, – надо храм сделать храмом: спилить деревья вокруг, прорехи в крыше рубероидом закрыть, стереть похабные надписи, вынести мусор, оттереть полы, отмыть иконостас, повесить иконы. И просто помолиться.
Первая экспедиция бывает посвящена именно приведению храма в порядок. Своим трудом мы напоминаем местным жителям, что храм – это храм. А потом, когда возвращаемся, делаем уже все остальное.
Обычно мы проводим противоаварийные работы, за время которых вокруг храма складывается община заинтересованных в его восстановлении местных жителей. Они заботятся о храме и после нашего отъезда. Сейчас у нас такой этап, когда храмы во многих деревнях восстановлены и появляются интересные предложения по развитию региона. Например, спутница известного исследователя архитектуры Русского Севера, английского фотографа Ричарда Дэйвиса, Даррил предлагает организовывать туристические поездки для англичан. Чтобы туристы сознательно платили в два раза больше себестоимости: половина суммы шла бы на оплату поездки, а вторая половина – на восстановление храмов Севера.
Наш проект расширяется, к нему подключаются самые разные люди. Например, прихожане храма о. Дмитрия Смирнова вместе с воспитанниками его детских домов. Три года подряд многочисленные экспедиции отправляет Сретенский монастырь. Студенты Николо-Угрешской семинарии приезжают во главе с ректором, и др.
А еще бывает так: в 1990-х годах в деревне Сельцо на Северной Двине студенты из организации ВООПИК (Всероссийское общество охраны памятников культуры, которая в советские времена была очень мощной организацией) начинали в Сельце реставрационные работы. Там были поставлены леса, началось восстановление, но закончилось финансирование и все было брошено. Храм падал в прямом смысле слова. И у тех людей, которые тогда это делали (ветераны ВООПИК), ныне появилось желание продолжить. Конечно же за двадцать лет они не помолодели, но не утратили опыт. Они примкнули к нам и восстановили, исправили, доделали то, что тогда было оставлено.
Вообще, наш проект предполагает восстановление только брошенных храмов. И колокольню в Сельце мы только очистили от птичьего помета, убрали территорию вокруг, но ничего там не делали. Мы сделали предварительную работу и передали ее именно тем, кто когда-то ее начинал. Если появляются люди, которые начинают заботиться о храме, мы переходим на другой.
– Обезглавленный, разоренный и оскверненный храм, от которого часто почти ничего не остается, кроме сруба, является ли храмом вообще? Почему вы считаете, что его нужно восстановить? Может проще построить новый?
– Конечно, в сто раз проще, а главное дешевле. Но храм, безусловно, остается храмом. Потому что, если храм освящается, то на этом месте навсегда остается ангел-хранитель, который молится и о тех, кто его создавал, и о тех, кто его возрождает. И хотя проще рядом построить новый, но когда есть старый, то лучше, в прямом смысле слова, соприкоснуться со своими предшественниками, которые двести лет назад своими руками, с любовью клали эти бревна, а потом молились здесь.
Когда мы восстанавливаем храм, мы становимся в один ряд с теми, кто его создавал. И это не виртуальное соприкосновение со своим народом и историей, а в прямом смысле физическое. Без преемственности нет будущего. Когда исчезает храм, исчезает кусочек России. Сейчас все деревни доживают свой век. Люди в них либо умерли, либо перебралась в город. Но храм – самое главное место в селе. Строились они на века. Если храм специально не разрушали, зачастую он остается последней постройкой в исчезнувшем селе. Если разрушается храм, исчезает русская земля. Поэтому сохранение этих храмов – в прямом смысле сохранение русской земли.
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
