Интервью с игуменом Феодосием (Нестеровым), настоятелем подворья Артемиево-Веркольского монастыря (Архангельская область), студента 2 курса заочного сектора Московской духовной академии.
Как давно Вы занимаетесь окормлением заключенных больных СПИДом?
Давно. Уже примерно семь лет. Окормлением заключенных занимался другой батюшка, а мне дали именно отряд ВИЧ-инфицированных. У них был отдельный барак, отдельная территория. Они были собраны вместе, не работали. (Работать для многих заключенных в нынешнее время привилегия.) Я этот отряд посещал года три. Из пятидесяти человек процент верующих был больше по сравнению с другими заключенными. Была выделена отдельная комната, где я мог их исповедовать и причащать. Заключенные причащались запасными Дарами. Но потом ВИЧ-инфицированных заключенных поселили со всеми. Это вызвало в их рядах панику и даже восстание. Но прошло все спокойно.
Не возникает ли у Вас страха заразиться от ВИЧ-инфицированных заключенных?
Это во многом зависит от индивидуального устроения. Я человек не очень, может быть, щепетильный, может внутренне ленивый. В общем, как-то не чувствовал опасности, и по нечувствию своему страха не было. Может просто не знаком с какими-то медицинскими аспектами и не знал, чего бояться. Как человек незнающий губительное свойство радиации ее не боится. Можно сказать, проявлял некую беспечность. Какие-то меры предпринимались мной: отдельный плат, отдельный сосуд, но все же чувство страха или опасности не испытывал.
Кто они – ВИЧ-инфицированные заключенные?
В основном это – наркоманы. Те, кто заразился половым путем, в основной своей массе в храм не ходили, а кто заразился через употребление наркотиков, приходили почти все. Даже староста храма у нас был ВИЧ-инфицированным. Человек интересной судьбы. Сознательный разбойник. Он никого не убивал, но был мошенником и вором. Потом у него было лет пять покаяния, научился вязать четки и старался делать это с Иисусовой молитвой. Он достаточно твердо стал на путь исправления, а затем как-то стремительно умер. Его четки пользовались повышенным спросом. Зеки говорили, что от них исходит какое-то особое тепло.
А с духовной точки зрения кто они – ВИЧ-заключенные?
ВИЧ-заключенные наркоманы – это люди духовно богатые, люди поиска, нестандартных способностей. Очень яркие личности. Они очень хорошо понимали понятие о «незаконном проникновении в мир Горний» и преждевременном восхищении «райского состояния». Верующими они были по определению. Понимали, что согрешили в том, что хотели получать блаженство незаконно и раньше времени.
Можно сказать так, что среди этих людей нет тех, кто не верит в существование духовного мира?
Наверное, да. Они все понимают этот язык. Ведь есть люди, которые практически закрыты для понимания духовного мира. Не достучишься. Материалистическое видение мира. А у наркоманов это понимание очень тонкое. Они прибывают в галлюцинациях, фантазиях, часто у них снижен интерес к блудным страстям. В наркотическом дурмане сексуальное влечение блекнет в сравнении с наркотическими фантазиями. Надо отметить еще одно веяние времени: это то, что тяжелые наркотики выходят из моды, и люди больше сидят на амфетаминах и фармацевтических наркотиках. В общении с этой категорией наркоманов вопрос болезни уходил на второй план, их интересовали в основном духовные проблемы.
Что происходит с заключенными, когда они выходят на свободу?
Это еще одна проблема. Для многих – это шок и потрясение. Очень трудно человеку удержаться в том благочестии, в котором он пребывал в колонии. Но так получается, что тюремная обстановка даже помогает человеку вести церковную жизнь, а когда он попадает на свободу и исчезает сдерживающий фактор, многие с этим не справляются. Нужны центры реабилитации для людей освобождающихся. В противном случае у бывших заключенных возникают тяжелые психологические проблемы, с которыми они не могут справиться самостоятельно.
Вопрос о засилии монастырей бывшими заключенными. Прокомментируйте, пожалуйста?
Опыт показывает, что если в монастыре собирается определенное количество таких людей, то возникают большие трудности. Даже в рамках нашего подворья.
Потеря трудовых навыков, плюс особенность психологии заключенного. При ослаблении наблюдения и жесткого прессинга, а в монастыре, как вы понимаете, иные порядки, нежели в колонии, бывшие заключенные начинают распускаться: выпивать, позволять иные вольности, несовместимые с церковной жизнью. Часто случается, что, будучи хорошим прихожанином в колонии, человек на свободе становится невыносимым. Тогда от таких людей приходится отворачиваться. В монастыре они становятся большой проблемой, и в настоящее время их принимают с большой осторожностью.
Колония оставляет в душе человека неизгладимый след. Душевные силы повреждаются практически необратимо. Это часто выражается в интригах, возне. В колонии – это интрига с начальством. Выжить. Как кого-то разъединить или, наоборот, объединить в своих меркантильных интересах. Понятно, что такое поведение чуждо по духу Церкви и монастырю. Бывшие заключенные тонко вычисляют, с кем надо общаться, а с кем не надо, кого можно игнорировать, кого с кем столкнуть, и ты порой даже не замечаешь, как такой «послушник» начинает проводить негативную разрушительную работу. Часто он делает это несознательно, просто сказывается образ жизни в колонии в течение пяти или восьми лет. Это – беда человека, не вина.
Но больше всего нам приходится сталкиваться с нежеланием трудиться. В последнее время в колониях, по объективным причинам, заключенный может оставаться без работы, но жить на всем готовом в продолжение многих лет. Телевизор в отряде работает, и заключенный может сидеть и поглощать все, что там показывают с утра до вечера, прерывая это занятие приемом пищи или прогулкой. Еще это спортивный зал, игры, журналы листают и так годами. Верующие заключенные часто жалуются, что не могут никуда себя деть от телевизионных программ, которые разжигают блудную страсть. И в таком состоянии ребята выходят, а, как правило, это люди до тридцати лет; дают им в монастыре лопату или косу, и он сразу заболевает, у него психический стресс. Плюс желание найти легкое место, как-то приспособиться. В итоге, когда в монастыре собирается отряд таких людей в 30-40 человек, то он начинает жить по зоновским понятиям. Соответственно духовная жизнь монахов страдает. Монастырь может благотворно повлиять на таких людей, если их в монастыре два-три человека. Если больше, то это уже отряд с паханами и прочей экзотикой. Например, в Свято-Антониевом Сийском монастыре такие люди живут отдельно и с братией не разделяют ни послушания, ни трапезу. И им так легче. Поэтому, мое мнение, что для этого контингента предпочтительней создавать отдельные реабилитационные центры с командой педагогов и психологов под окормлением Церкви.
Вы говорите, что бывшие заключенные не умеют работать, но Вам не кажется, что мужское население нашей страны разучилось работать?
Мужчине нужна цель, если ее нет, то он «ощетинивается», и это сейчас проблема номер один для нашей страны.
Можете ли Вы привести какие-нибудь статистические данные о своей деятельности?
Условно: из тысячи заключенных тридцать прихожан. Примерно: 0.3-0,5 %. В праздники в храм приходит больше людей. Из них (тридцати человек) человек пятнадцать – зилоты. Можно сказать, как в целом по стране, так и в колонии. Процент верующих больше, но иногда заключенные не заходят по личным причинам: староста не нравится или какие-либо амбиции и т.д.
Как реагирует администрация колонии на Вашу деятельность?
Что не вредно, то полезно. В последнее время очень положительно. В начале 2004 года я не чувствовал такого участия, как сейчас. Нас приглашают, сами на нас выходят. Исчезло ёрничество. В основной своей массе офицеры – люди неверующие, то есть, точнее сказать, не активно верующие, но относятся к нам с уважением.
Материал подготовлен Информационным Центром МО МПДА
