Несостоявшийся батюшка
Николай Нилович родился в 1876 году в селе Каменка Пензенской губернии. Отец – писарь при местном помещике, а дед вообще крепостной. И казавшийся столь очевидным в этой ситуации выбор жизненного пути – духовная карьера.
Десяти лет от роду Бурденко поступает в Пензенское духовное училище, а по окончании и в семинарию. Дальше путь только в академию, и юноша действительно сдает экзамены в Петербургскую духовную академию. По всем дисциплинам пятерки, он принят.
Но Бурденко неожиданно меняет свои планы и поступает на медицинский факультет. Да не где-нибудь, а в Томске, при тамошнем университете. И на всю жизнь увлекается хирургией.
Его вдова писала: «Блестящие операции талантливого хирурга профессора Томского университета Салищева возбудили воображение молодого Бурденко. Вскоре его выбор был сделан: он будет хирургом».
Отец отреагировал оригинально. Он вручил сыну две почтовых марки со словами: «Когда ты умрешь от голода, пусть мне об этом сообщат».
Сельский писарь не мог и представить, что пройдет время и его строптивого сына самого будут изображать на марках.
Николай Нилович, между тем, делает успехи, в первую очередь, в анатомии. Но, спустя два года после поступления, отчисляется за участие в студенческих выступлениях. На дворе 1899 год, это модно.
Затем – Юрьевский университет. Там смотрят на студенческие шалости сквозь пальцы, но и у юрьевской администрации заканчивается терпение. Студенческая сходка, полицейская облава, и вот недоучившийся студент перемещается со спокойной, медлительной Балтики в Херсонскую губернию, усмирять эпидемию сыпного тифа.
Усмирил. А заодно и опробовал себя в качестве хирурга. В Юрьев он возвращается героем, да еще и с практическим опытом. Спокойно доучивается (одновременно ассиститует в тамошней клинике), получает диплом, время от времени выезжает на очередные эпидемии. А в 1904 году уходит добровольцем на русско-японскую войну.
Логистика важнее скальпеля
Через год Николай Нилович вновь возвращается в Юрьевский университет. Еще большим героем – оперировал на передовой, выносил раненых из-под огня. Требовал того же от других медиков. Постоянно говорил им: «Мы обязаны искать раненых, а не дожидаться, пока они найдут нас».
Сам был ранен в руку. На груди солдатский Георгиевский крест, очень почетная по тому времени награда.
Он наконец-то получает звание врача, до этого чего-нибудь да отвлекало. То война, то тиф, то революция. Однако окончательно пока что не покончено ни с одним, ни с другим, ни с третьим.
Спокойной жизни с момента получения докторского диплома и до начала Первой мировой войны, с 1906 по 1914 годы отводится всего лишь восемь лет. И они, разумеется, пролетят незаметно, в хирургических операциях в Пензенской земской больнице, в корпении над диссертацией (защитил спустя три года), в преподавательской работе в том же Юрьевском университете.
Кстати, диссертация касалась проблем с печенью. Эту тему посоветовал известный физиолог Иван Павлов, а Бурденко, не особенно раздумывая, согласился. До нейрохирургии было еще очень далеко.
И снова фронт. Как только началась Первая мировая, он сразу попросился на передовую. Доктор уже знал, именно там его стихия. Николай Нилович – помощник заведующего медицинской частью Красного Креста при армиях Северо-западного фронта.
Впрочем, его должность могла называться как угодно, дело не в названии. Бурденко так же, как и в предыдущей войне, разворачивает перевязочно-эвакуационные пункты, оперирует практически под пулями, а также занимается совсем, казалось бы, не медицинскими вопросами – организацией транспорта для эвакуации раненых.
Под его руководством было вывезено в тыл более 25 000 пострадавших от врага. Число более чем внушительное.
Бурденко постепенно понимает, главное в военной медицине не умение врача держать в руке зажим и скальпель, а в грамотной организации снабжения транспорта бензином и горюче-смазочными материалами, в наличии и исправности самого транспорта, в грамотной и своевременной сортировке раненых.
Тех, кто ранен в живот, оперируем прямо на месте, до лазарета могут и не дотерпеть. Черепно-мозговые – то же самое. Конечности – быстро отвозим в тыл.
На осмотр раненого отводится ровно минута. После чего приступаем к операции. Ничего не может от нее отвлечь.
Известен случай, когда сразу после завершения очередной операции на черепе Николай Нилович выбежал в смотровую, схватил щипцы и сам у себя вырвал зуб, он на протяжении пяти часов терпел страшную боль, но не покинул операционную.
Речь шла, по сути, о логистике. Хотя этого слова, разумеется, никто тогда еще не знал. Его заменяли другими, менее точными, но знакомыми. В частности, сам Николай Нилович постоянно повторял, что важнее всего – «административная сторона дела».
Собственно, он это понял еще по японской кампании. Впоследствии, в одном из своих многочисленных научных трудов, Николай Нилович напишет: «Под Мукденом потеряны 25 тысяч раненых, потому что на всю армию была всего одна тысяча повозок».
Шуба с плеча предсовнаркома
Карьера: хирург-консультант Второй армии, затем хирург-консультант госпиталей Риги. Конфликт с Временным правительством, и вновь на фронт. Контузия. Лечение. Должность заведующего кафедрой хирургии Юрьевского университета. Эвакуация университетской клиники в Воронеж.
Жизненные эпизоды меняются словно в калейдоскопе. Месяц за год, год за дюжину лет.
Вот Николай Нилович уже спасает жизнь красноармейцам, а не подданным государя императора. Разницы, по сути, никакой, солдат устроен одинаково, вне зависимости от идеологии. Зато от нее зависит многое другое, в частности, положение в обществе, возможность заниматься своим делом.
Для этого неплохо, чтобы твои личные убеждения совпали с официальной идеологической канвой. Если ты человек дела, то не сможешь постоянно притворяться и выкручиваться. Сил не хватит.
У Бурденко – совпали. Все, о чем лишь мечталось в мятежном студенчестве, стало реальностью. Красные знамена не на баррикадах, а на крышах госучреждений. Кто был никем, тот станет всем.
Это сильно помогает. В том числе, как ни странно, и в окончательном выборе хирургической специализации. «Новый мир», который строится в стране, касается абсолютно всего, в том числе и науки. Огромное внимание уделяется именно устройству человеческого мозга и его нервной системы.
Нарком Луначарский лично покровительствует своему старому приятелю, ученому, врачу, мистику, кибернетику и страшному революционному фанатику Александру Богданову.
Николай Нилович счастлив. Уже в 1923 году он – начальник нейрохирургического отделения хирургической клиники Московского университета. Собственно, сам он это отделение и основал, к тому времени Николай Нилович всерьез увлекся деятельностью человеческого мозга и возможностями скальпеля в этих более чем тонких областях.
Проходит год, и доктор принимает руководство всей хирургической клиникой. 1929 год – руководство уже целой нейрохирургической клиникой. А в 1932 году – Центральным нейрохирургическим институтом, между прочим, первым в мире.
Эксперимент следует за экспериментом. Николай Нилович одним из первых использует хирургические методы при лечении нервной системы.
Резать нервы – раньше ничего такого и представить себе было невозможно.
Пытается постичь причины шока, борется с ним, притом успешно. Изучает трофические процессы и притом с позиций именно нервной деятельности организма. Первым делает операции на верхнем отделе спинного мозга, впрочем, мы уже углубляемся в малопонятные частности.
Наука еще не вошла в свой идеологический тупик, время многочисленных лысенко пока не наступило. В лабораториях, аудиториях и институтских палатах правят бал настоящие исследователи с горящим взором и мечтой сделать мир совершенным. Бурденко – такой.
Правда, не стало Богданова, будучи фанатиком омоложения, он обменялся своей кровью со студентом и во время опыта погиб. Умер и Луначарский, этот своей смертью, от стенокардии.
Постепенно фанатики покидали начальственные кабинеты, вместо них там крепко обосновывались циничные функционеры. Но Бурденко все это счастливейшим образом не касалось. Он продолжает экспериментировать, преподавать, практиковать.
Для него вырезать опухоль мозга – все равно, что заусенец. На Бурденко смотрят как на чудо, облаченное к тому же в совершенно немыслимую рыжую беличью шубу.
Эту шубу подарил ему Вячеслав Молотов. Увидев, как Бурденко натягивает на себя поношенное старое пальтишко, он буквально отобрал у него эту рухлядь и надел на плечи доктора беличью роскошь. Самому же Николаю Ниловичу было просто не до этих мелочей.
И на всем протяжении своей гражданской карьеры он не оставляет в стороне проблемы армии. Он составляет «Положение о военно-санитарной службе Красной армии». Служит хирургом-консультантом, а затем и главным хирургом-консультантом при Санитарном управлении Красной Армии. Положение Николая Нилыча, по сути, уникально.
Бурденко говорил: «Я провел всю свою жизнь среди бойцов. Несмотря на свою гражданскую одежду, я в душе боец. Я кровно связан с Армией, я отдаю все силы Армии и горжусь своей принадлежностью к ней. Мы, врачи, можем сохранить жизнь 97 процентам раненых. Мы надеемся, что смерть от раны явится исключением и останется смерть от несчастных случаев, и это то, о чем я мечтаю».
При нем богатейший фронтовой опыт, самые современные исследовательские возможности, огромный багаж знаний, светлая голова. Его уже, по сути, невозможно как-то идентифицировать с точки зрений советской «табели о рангах».
Все его должности условны. Он – Бурденко. Он – один такой. Твердый, бескомпромиссный, подчас даже жестокий.
Аполлинарий Михайлович Васнецов сетовал:
– Был у Бурденко. Он отказался делать операцию. Говорит уже поздно.
– Что же делать? – ужасались знакомые.
– Что делать? Умирать, – спокойно отвечал старый художник.
Приговор Бурденко обсуждению не подлежал.
«Раненые не могут спрятаться»
И опять война, на этот раз советско-финская. Бурденко снова на передовой. В свои 64 года он, переживший контузию, спуска себе не дает. Все так же разворачивает лазареты, одновременно с этим разрабатывает руководящие документы.
С наступлением Великой Отечественной он принимает свое высшее назначение – главный хирург Красной Армии. И это не фикция, он и вправду стоит за столом со своим верным скальпелем. Как и раньше, совмещая хирургию с «административной стороной дела». Только теперь на него, по сути, работает вся медицина страны.
Кстати, во время воздушного налета, Николай Нилович ни разу не спустился в бомбоубежище. Он говорил: «Раненые не могут спрятаться. Место врача – у постели больного». И продолжал оперировать.
И снова контузия, а за ней и инсульт. Глухота. Эвакуация. И там, в эвакуации, в городе Омске он опять встает за стол. Кажется, это вечный человек. Что бы с ним ни случилось, он снова поднимется.
А в 1944 году под его руководством – не фиктивным, а реальным руководством – создается Академия Медицинских Наук СССР, а он сам назначается первым ее президентом.
И в 1945 году снова инсульт. Калейдоскоп превращается в квест. Увы, операционный стол более недоступен, но остается стол письменный. Он продолжает работать.
И только третий инсульт, случившийся в 1946 году, прекращает эту удивительную жизнь. Впрочем, он перед самой смертью успевает надиктовать доклад об огнестрельных ранениях, который был зачитан на ближайшем, XXV Всесоюзном съезде хирургов.
* * *
Николай Нилович Бурденко умирает в ноябре 1946 года, оставив множество уникальных медицинских разработок, которыми и по сей день пользуются и гражданские, и военные эскулапы.
Однажды доктор в шутку написал: «Тот, кто работает, всегда молод. Иногда мне кажется: может быть, труд вырабатывает особые гормоны, повышающие жизненный импульс».
