«Нет, маму бить нельзя»

Брюно и Малику очень сильно нужны те, кто не нужен никому. На стыке этой острой личной нужды в отверженных и полной общественной индифферентности к ним и возникает драма и комедия фильма «Особенные»

Брюно и Малик. Кадр из фильма "Особенные"
Брюно и Малик. Кадр из фильма "Особенные". Источник: filmz.ru
Брюно и Малик. Кадр из фильма «Особенные»

«Беспросветных дебилов играть нельзя» («Never go full retard») – фраза из боевой комедии Бена Стиллера «Солдаты неудачи», ставшая мемом, обозначающим «лозунг Голливуда» в отношении киногероев с умственной отсталостью и особенностями развития. В какой степени надо заиграться в умственно отсталого, чтобы получить Оскар.

Успешен вариант Форреста Гампа. Да, у него олигофрения, но он чемпион по пинг-понгу и герой войны («ты когда-нибудь встречал идиота героя войны?»), успешен Дастин Хофман, «человек дождя» – странный парень с аутизмом, но отлично считающий и выигрывающий в казино. Успешен для Американской киноакадемии Саймон из «Меркурия в опасности», девятилетний мальчик с глубоким аутизмом, расшифровавший секретный правительственный код, не поддающийся самым умным айтишникам.

И – как пример провала – драма Джесси Нельсона «Я – Сэм», рассказывающая об умственно отсталом отце, борющемся за сохранение родительских прав. Шон Пенн играет человека «full retard», и вот смотри, объясняет Дауни младший, Оскар сразу проплыл мимо. Слишком по-настоящему представлена умственная отсталость, слишком беспримесно и ничем, ну буквально ничем не сбалансирована – ни пинг-понгом, ни успешным креветочным бизнесом, ни программистской уникальностью, ни способностью к чтению 500-страничной книги за 10 минут.

Когда смотришь фильм «Особенные», то первое, что замечаешь – какую тихую и изящную эволюцию прошел кинематограф в художественном изложении мира особых людей. Фильм «Особенные» – не продукт Голливуда, но в данном случае это не столь важно. Важно то, что он в некотором смысле манифестирует идею о том, что «особый» герой заслуживает своего повествования только потому, что он просто человек, а не особенный человек, из которого можно в дополнение к его странностям добывать термоядерную энергию.

Не только для голливудской, но и для русской культуры все это тоже характерно. Мы мало задумываемся над тем, что главный визуальный символ России, однозначный его туристический идентификатор – это вид Храма Василия Блаженного.

Это неоспоримый и повсеместно узнаваемый российский атрибут, на фоне которого любому туристу надо получить фото, чтобы верифицировать свой визит в Россию.

Главный русский символ – это Храм, возведенный в честь и память юродивого. И при этом Храм – действительно и безусловно прекрасен. Но и сам Василий, дурачок, отданный бедными крестьянскими родителями в подмастерья сапожнику, заслужил внимания и почестей не потому, что был дурачок, а потому, что был дурачок-провидец, дурачок с Даром, дурачок с практическими смыслом.

Да и Ксения Блаженная – тоже с практическим смыслом. И главный герой русской литературы – князь Мышкин – не просто так идиот, а со своей, понятной внешней общественной Норме, прагматикой. Да и сам Достоевский – не просто эпилептик, а еще и отличный писатель.

Каждый из этих героев в дополнение к своим странностям, к своей болезни, к своей душевной или поведенческой аномалии, фрустрирующей типичное социальное большинство, должен иметь «изюминку», социально-приемлемый референс, связывающий его, ненормального, с миром нормальных.

Люди катаются на коньках. Кадр из фильма "Особенные"
Кадр из фильма «Особенные»

Этот изюм – в виде ли игры в пинг-понг или в виде княжеского титула – служит обязательным мостиком между несоединимыми мирами.

Мы, конечно, стараемся, мы строим какую-то такую мостообразную конструкцию из синтетических материалов толерантности, мы берем в оборот приемы пропаганды, вменяющие здоровому большинству новую этику принятия, мы хватаемся за идеологические котурны, чтобы, взобравшись на них, получить опыт возвышения над самими собой, на самом деле-то очень низенькими и приземленными, чтобы этот непреодолимый мост изобрести и как-то устроить. Но всякий раз, пытаясь его переехать, кто-то срывает стоп-кран. И наш поезд встает…

С хулиганства со стоп-краном на метромосту и начинается фильм «Особенные». Жозеф, молодой человек с аутизмом, которого планомерно и последовательно пытаются обучить доехать из пункта А в пункт Б самостоятельно на метро, всякий раз не доезжает до пункта Б.

Он все больше приближается к нему, он демонстрирует невероятный прогресс, добираясь почти до финального этапа – последнего моста перед пунктом Б, но все же срывается. Его прогресс понятен только одному человеку – его наставнику, Брюно, герою Венсана Касселя, руководителю организации «Голос праведных», помогающей ребятам с тяжелыми формами аутизма.

Кассель в очередной раз вытаскивает Жозефа из полицейского участка, он объясняется с раздраженными полицейскими, совершенно не понимающими, почему такой человек, как Жозеф, должен ездить в метро, срывать стоп-кран, создавать коллапс – чтобы что?

В пинг-понг не играет, пароли НАСА вскрыть не может, зачем 15 лет подряд на линии метро на середине прогона останавливается состав?

Фильм «Особенные» – это художественный, но почти документальный слепок с небольшого фрагмента реальности, в которой два реальных человека – Стефан Бенаму и Дауд Тату – занимаются одними из самых маргинальных социальных тем: людьми с тяжелым аутизмом и околокриминальными подростками-иммигрантами.

Два огромных слепых пятна в общественной картинке практически любого развитого европейского пространства. Заглядывать за рубежи, отделяющие эти вытесненные зоны от благонамеренного общественного взгляда, никто особо не любит. Там – мир, о котором лучше не думать, лучше не знать и лучше считать его несуществующим.

Два режиссера, Оливье Накаш и Эрик Толедано, решают направить на эти затемненные закоулки свои прожекторы, и не с тем, чтобы, как говорят, «вскрыть язвы» или обнажить ужас, а с тем, чтобы высветить переливы, цветущую сложность, красоту и даже комичность.

В этом слепом пятне – люди, говорят нам режиссеры, и люди не самого дурного свойства, более того, люди удивительные. Ваше избегание этого мира – ваш собственный ущерб, ваша личная неполноценность, ваш красивый замок с вынутым из основы кирпичом, с дыркой в фундаменте: вы живете в неустойчивом интерьере, обозреваете ландшафт с подломленного ажурного балкончика, вытесняя риски обрушения.

Два абсолютно звездных актера играют роли этих социальных героев. Венсан Кассель из своего брутального статуса изящно перемещается в амплуа еврейского шлемы Брюно – суетливого, безотказного, интеллигентного добряка, у которого порядок – это хаос, у которого система – это неопределенность, у которого бизнес-план – это прожить один день.

Не менее звездный Реда Катеб играет многодетного правоверного мусульманина Малика, скрывающего свою бездонную доброту под набором педагогических строгостей, под приемом наигранной жесткой руки.

Мужчина утешает женщину. Кадр из фильма "Особенные"
Кадр из фильма «Особенные»

Еврей и араб, отвечающие за две голые уязвимости – ребят-аутистов и неблагополучных подростков, соединяют два минуса, чтобы создать плюс. Оставаясь в кипе и с Кораном в руке, эти двое обрели общую национальность и конфессию – она называется «аутизм».

В одном из интервью Кассель признавался, что, впервые перед съемками соприкоснувшись с аутистической средой, не мог взять в толк, что здесь может быть комедийного. Но в том-то и дело, что смешное возникает не от выдуманных острословных диалогов, а от сочетания несочетаемого, и от того, что это несочетаемое вдруг может работать и давать эффект.

Брюно и Малику почему-то очень, невероятно сильно нужны те, кто не нужен никому. На стыке этой острой личной нужды в отверженных и полной общественной индифферентности к ним и возникает драма и комедия.

В сюжете фильма – скорее, в качестве формального закрепителя кинематографического раствора – есть линия противостояния. В организации той помощи, которую создает Брюно – принимающий на свою небогатую волонтерскую территорию всех, от кого отказались все государственные системы здравоохранения и соцзащиты, – проходит ревизорская проверка.

Два чиновника проводят оценку соответствия тому, что у нас бы назвали СанПинами, всматриваются в лицензии (и их отсутствие), в дипломы сотрудников, в сертификаты. Всматриваются, как и положено бюрократическим игрокам, очень тщательно. А когда так тщательно всматриваются в санитарные нормы, то, обычно, не успевают увидеть тех, для кого эти нормы, собственно, существуют.

Тщательное всматривание в санитарные нормы вырабатывает веру в то, что они создаются сами для себя и представляют высшую ценность и божественный смысл.

Любое столкновение с тем, кто выдергивает ревизора из такого складного концепта существования санитарных норм, сильно фрустрирует и раздражает. Разворачивать лицо от буквы норматива в сторону живого человека, вот тут, сию минуту проходящего мимо по коридору, машущего руками и подвывающего, – это тяжелое физическое усилие: шея упрямится, не воротится в эту сторону, в ней острый спазм.

«Забирайте их себе», – отвечает на бюрократические претензии Брюно, сдирая фото каждого принятого им «бесхоза» с доски и выкладывая их портреты перед лицом проверяльщиков. Эта перспектива, как лобовой удар, отрезвляет чиновников, они впервые осознают, что их «забота» о нормативах – это всего лишь соус, под которым заботы о человеке нет совсем.

Борьба за лицензии выплеснула с водой ребенка, и это пустое корыто становится зеркалом, в котором отражается вся бессмысленность этого так называемого государственного регулирования.

Есть в сценарии еще виньетки. Например, сцены «слепых свиданий», организуемых сотрудниками для холостого Брюно, в которых он постоянно проваливается. Телефонная гарнитура, не покидающая уха Брюно, не позволит ему жениться. В нее наверняка кто-то постучится: либо надо принять очередного отказника из клиники, либо очаровательный срыватель стоп-кранов Жозеф, фанат стиральных машин, безуспешно устраиваемый Брюно на работу, в очередной раз спросит, можно ли ударить маму – не для того, чтобы ударить, а для того, чтобы услышать стабильную инструкцию от любимого наставника «Нет, маму бить нельзя». (Для него эта инструкция – знак стабильности мира, как для нас светофор на перекрестке).

Свидание сорвется, конечно, не из-за занятости Брюно, а из-за того, что его семья – это совсем не то, что все привыкли понимать под семьей. Весь ресурс любви и заботы у Брюно полностью забронирован, вся его ласка, поддерживающая сила, вся его душевная щедрость абсолютно востребованы.

Будучи холостяком, он абсолютно реализован как семейный человек. Он настоящий монах и пастырь в своей аутистической обители, и потому эти свидания выглядят невероятно комично.

Брюно и Малик сопровождают мальчика с аутизмом. Кадр из фильма "Особенные"
Кадр из фильма «Особенные»

И Брюно, и Малик, в общем, не ставят перед собой никаких инклюзивных целей. Все, что они делают, – это раскрывают глубоко упрятанные смыслы той части человечества, на которую направлена их забота.

В этой части человечества они отыскали свои личные смыслы, в ней же они – без специального целеполагания, нечаянно – раскрывают смыслы для остальных. Эти смыслы лежат за пределами той самой прагматики, которая очевидна для нейротипичного мира – чемпионство, хакерство, сверхспособности, богатство.

Мост, который выстраивается в результате их работы, по которому два мира могли бы сообщаться, – это побочный эффект сосредоточенности на узкой задаче. Задача эта – не бросить уже дестятикратно брошенного. Еще один важный герой фильма – это чернокожий подросток Дилан. Это он стоит буквально на шве несоединимых миров. Он сам пока не знает, которому из них он принадлежит.

Дилан – трудный подросток, которому поручена роль сопровождающего для нового подопечного Брюно – тяжелого, глубоко аутичного мальчика Валантайна, с которым не справляется семья и которого разместили в психиатрическую клинику. Изоляция в психиатрии – единственная траектория жизни Валантайна. Единственная – до обращения к Брюно.

Врачи из клиники, понимая, что их возможности очень скромны и очень скорбны, звонят герою Касселя с просьбой взять мальчика на себя. У него самоповреждающее поведение, поэтому он живет в неснимаемом боксерском шлеме, чтобы защитить голову от собственных ударов. Именно к Валантайну приставляют непростого девиантного Дилана.

Когда вместе с Маликом и Брюно они оказываются в психиатрической клинике, новичок Дилан теряется в коридорах.

В поисках выхода он упирается в кабинет специалистов и замирает с недвижимым лицом перед его стеклом. Оттуда выходит девушка-логопед и начинает разговаривать с ним так, как обычно разговаривает с «особыми» – с жестами, проверяя, слышит ли, понимает, прощупывая, «есть ли там разум». Только когда появляются его начальники и спрашивают «куда ты делся?», логопед понимает, что перед ним не аутист, а «нормальный парень».

В этой точке сходятся два мира, Дилан стоит двумя ногами на обеих сторонах. Миры, так тщательно разделенные и отстроенные друг от друга, вдруг смешиваются. Не соединяются мостом, а просто примыкают друг к другу, обнаруживая вдруг и нечаянно, что мира-то не два. Он один и целый.

Напрочь неподходящие друг другу сознание и реальность сталкиваются и расписываются в условности своего противостояния: если ты данной реальностью никак не учтен, то становишься в одну секунду аномальным.

Так же и ребята-аутисты, неучтенные обычным миром, – их аномальность не в них, а в лобовом столкновении с реальностью, в остром отражении в гладком зеркале типичности, взорвать поверхность которого можно только сорвав стоп-кран электрички.

Дилан, не способный принять решение, нужен ли ему именно такой сценарий выхода с социального дна, через волонтерскую работу с глубоким аутистом, изумляется не сложности своего подопечного, не трудностям его поведения, а изумляется, и отчасти ужасается тому, что в нем самом есть эмпатия и свет, о существовании которых он не подозревал.

Он страшится обнаруживаемых в себе качеств человечности, которые никогда никем не запрашивались, и потому были признаны всеми и им самим как несуществующие.

Когда Дилан оступается и подвергает риску жизнь своего нового подопечного, Малик в своем осуждающем выговоре формулирует главную мысль: отличие Дилана от беззащитных подопечных Брюно состоит в наличии собственной воли, в том, что он сам может себя спасти. Обнаружение этого свойства в себе и есть главная прагматика «особенных».

Не игра в пинг-понг, не креветочный бизнес, не молниеносный подсчет зубочисток.

Брюно с подопечным. Кадр из фильма "Особенные"
Кадр из фильма «Особенные»

Нужен, просто остро и жизненно необходим чистый «full retard», чтобы обнаружить в себе бесценную преференцию, алмазный профит – собственную способность к спасению, собственную силу преображения.

Двое смешных взрослых друзей, еврей и араб, аккуратно, через объятья и не восторженную, а рутинную любовь, переводят всех нас по невыносимому для аутичного Жозефа мосту из неучтенности в учтенность, из жертвы обстоятельств в волеизъявителя. Из отсутствия в наличие выводятся люди с аутизмом и по этой же траектории выводятся загнанные спрессованные свойства – те, о которых мы ранее не знали, что они делают нас людьми.

Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.

Читайте наши статьи в Телеграме

Подписаться

Для улучшения работы сайта мы используем куки! Что это значит?