«Я не собиралась отказываться от сына»
Все это случилось 2018 году, но история всплыла только сейчаc.
Краснодарская НКО «Открытая среда» (помогает подросткам и взрослым с аутизмом) устраивала акцию-перформанс, актеры разыгрывали истории, которые рассказывают зрители. И жительница Краснодарского края Крестина решилась рассказать свою.
У сына Крестины Руслана тяжелая форма аутизма. «Он не разговаривает, очень агрессивное поведение. Щипает, кусает окружающих, на всех бросается, кричит, прыгает, пугает окружающих», – рассказывает Крестина.
Сейчас Руслану 12 лет. Когда ему было 8 месяцев, его отец ушел из семьи и с тех пор ни разу не видел сына. Сначала Руслан был спокойным, и даже разговаривал до 3,5 лет. Потом речь начала распадаться, стала проявляться задержка развития. В 4 года врачи поставили диагноз «атипичный аутизм».
Позже Крестина снова вышла замуж. Когда Руслану было 7, родилась дочка Анюта. Мальчик стал проявлять агрессию к сестре – не давал маме кормить девочку, отталкивал ее, кричать, щипал, кусал. В итоге, когда Руслану было 9 лет, родители решили искать помощи в интернате.
«Мы боялись, что Руслан может навредить Анюте, он проявлял агрессию. Я не собиралась отказываться от сына. Но решили попробовать на время так сделать, чтобы быть спокойными за жизнь дочки», – говорит Крестина. В апреле 2018 года Крестина передала сына в Кропоткинский детский дом-интернат для умственно-отсталых детей. Договор был оформлен на оказание социальных услуг.
Сотрудники интерната в Кропоткине заявили Крестине, забирая мальчика: «Имейте в виду, если вы не будете приезжать к ребенку, мы вас лишим родительских прав». При этом, по словам Крестины, в первые полтора месяца ей запретили навещать Руслана: «У мальчика будет адаптация. Никаких визитов. Можете только звонить».
Каждый день Крестина звонила в интернат, но трубку Руслану не передавали, объясняя, что он то лежит в изоляторе, то у него адаптация. «Я упрашивала, можно я хотя бы приеду посмотреть на него или на его фотографии, я хочу услышать его голос, крики, звуки, хоть что-нибудь, но мне говорили – нет, ждите полтора месяца», – рассказывает Крестина.
Через полтора месяца она приехала. На пропускном пункте ее остановили. Сказали, что видеться с сыном нельзя, запрещено. «Я ответила: если вы не выведете ребенка, я пойду по инстанциям. Я хочу увидеть своего сына, я не уверена, что он вообще живой», – говорит Крестина.
Через час на пропускной пункт, где сидела Крестина, привели Руслана.
«Когда я увидела сына, я его не узнала»
«У него было истощение, сломан передний зуб, он был весь в синяках. Я начала его звать к себе, он меня отталкивал. Я рыдала дикими слезами.
Посадила его там на диванчик, выложила всю еду, которую привезла. Он ел всем своим существом – руками, глазами, ногами, все себе запихивал в рот, бедный ребенок, который, похоже, все полтора месяца не ел то, что ему там давали», – рассказывает мама Руслана.
Крестина уговорила сотрудников интерната разрешить ей погулять с сыном в парке. Когда разрешили, схватила Руслана и увезла в дом своих родителей под Краснодаром.
«Он забежал на кухню, а стол был накрыт, родители как раз нас ждали. Руслан сидел возле стола и ел, ел, ел… – говорит Крестина. – Потом я решила его искупать. Волосы были пострижены, а ногти были длинные, их ему не стригли. Завела его в ванную, раздела и обомлела – под мышками были рубцы, будто его привязывали – к стулу или кровати».
Крестина хотела отвести сына в больницу, но поняла, что тогда не успеет вернуть ребенка в положенное время, обратно до интерната – 120 километров пути. В итоге она отвезла Руслана назад в интернат. Но на семейном совете решили, что Руслана надо срочно забирать.
«Фиксировали мягкими повязками во время приема пищи и медикаментов»
«На руках и плечах у Руслана были такие синяки, словно его сильно хватали или толкали. На ягодицах были пролежни, а ведь мой ребенок знает, что такое туалет, унитаз, все умеет сам, а там они, видимо, надели памперсы и не снимали», – рассказывает Крестина.
В мае 2018 года старший преподаватель кафедры судебной медицины Кубанского государственного медуниверситета Тулендинов провел экспертизу состояния здоровья ребенка, подтвердив наличие ссадин, кровоподтеков и гематом, но в заключении указал, что установленные повреждения расцениваются как «не причиняющие вреда здоровью».
Крестина написала заявления в Минсоцзащиты и прокуратуру Краснодарского края. Но в возбуждении уголовного дела был отказано.
В ходе доследственной проверки руководство интерната дало пояснения: за ребенком был обеспечен хороший уход, ребенок действительно агрессивен, во время вспышек агрессии сотрудникам учреждения «приходилось удерживать его, чтобы он не причинил себе и окружающим вреда», а также «фиксировать мягкими повязками во время приема пищи и медикаментов».
Руслан, по утверждению опрошенных сотрудников интерната, щипал, кусал себя, «в момент возбуждения начинал прыгать, падать на пол, от чего на его ногах и теле оставались синяки и царапины». Но Крестина в эти объяснения не верит.
«Вдруг нас не станет, придется снова же обращаться в интернат»
Она не пыталась дальше добиться справедливости, решила справляться сама. «На то, чтобы биться с инстанциями, у меня не было ни сил, ни времени. Да и побоялась. Родители говорили – вдруг нас не станет, кто будет за ним ухаживать, придется снова же обращаться в интернат. А теперь жалею, почему я не стала дальше развивать эту тему», – говорит Крестина.
Сейчас в семье уже трое детей. Руслану 12 лет. Приходится справляться самим. Тяжело. «Нет ни одного учреждения, где могли бы помочь, чтобы хоть немного развязать мне руки. Например, чтобы утром я могла отдавать туда ребенка и забирать вечером. Без родителей я бы не справилась: они оставались с ним, и я могла ходить на работу», – говорит Крестина.
Она – акушер дородового отделения в перинатальном центре Краснодара. Сейчас в декрете, но хотела бы в конце года выйти на работу. С Русланом хорошо справляется муж Крестины – мальчик слушается мужчин. Ну и родители помогают. Больше помощи ждать неоткуда.
«Многие мамы приходят к нам уже на грани, говорят: я больше не могу, я готова отдать его в интернат, – рассказывает Анна Сметана, председатель правления Краснодарской общественной организации «Открытая среда». – Эта история – еще один пример того, как нужна в стране система передышки для родителей особенных детей. Ее нет».
Система действует лишь с точки зрения своего удобства
«Запрет на встречи – это чудовищно, и это нарушение прав ребенка, да и законодательства. Но это такое устойчивое представление интернатов о благе для ребенка.
У нас есть безумная, с допотопных времен, позиция учреждений, что ребенок эмоционально возбуждается во время прихода родителей, плачет, и это не нужно, – говорит Елена Альшанская, директор фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам».
– Конечно удобнее, чтобы тихий, депрессивный, отчаявшийся ребенок молча лежал лицом к стене. Сотрудники учреждений, которые запрещают родителям навещать детей, слабо представляют себе реальные потребности детей».
Олеся Маркова, юрист РОО помощи детям с РАС «Контакт», считает, что ожидать высокопрофессиональной и узкоспециальной медицинской помощи в интернатах для инвалидов на сегодня не стоит. С ней согласна Елена Альшанская: «Родителям надо понимать, что такое помещение ребенка в учреждение, пусть даже временное, должно быть крайней мерой. Если нужна помощь, лучше искать знакомых, няню, узнать есть ли в регионе программы передышки для родителей особых детей».
Но если родителю надо уехать на время, лечь в больницу, или просто нужен кратковременный отдых, а близких и знакомых, готовых помочь, нет, как и средств на няню, тогда временное помещение в интернат остается единственной возможностью.
Кстати, по результатам исследований семей с тяжелобольными детьми был выявлен так называемый «синдром семьи с инвалидностью»: сами родители имели симптомы депрессии или психосоматические заболевания из-за сложной семейной ситуации, рассказывает Мария Сиснева, клинический психолог, попечитель БФ «Просто люди».
«Вот почему вся эта система государственных учреждений должна меняться, ведь люди все равно вынуждены будут отдавать детей в подобный интернат, если семье срочно нужна помощь, а значит, эта помощь должна быть оказана квалифицированно», – настаивает Альшанская.
Если семья не справляется, дайте ей помощника, сиделку, няню, соцработника. А в случае опасного поведения ребенка с особенностями развития должны помогать специальные службы, психотерапевтические группы. Но этого нет.
«Такому ребенку вовсе не нужна госпитализация или какая-то еще изоляция от семьи и родителей. Надо сделать все, чтобы ребенок остался в семье, а не способствовать тому, чтобы детей забирали в интернаты», – убеждена Мария Сиснева.
«Услуга передышки должна оказываться соцзащитой, но по факту такой возможности нет. Минтруда обещает заняться этим вопросом, многие семьи ждут, а НКО готовы помогать. Но нельзя все взваливать на плечи НКО – даже как поставщик социальных услуг, небольшие организации ничего не решат системно, – считает Анна Сметана. – Необходима работа государства совместно с родителями, а ее пока нет».
Фото: Алина Десятниченко
