Рядом с детдомовцем фотографируется доброволец. Но если в будущем ребенка не случится дальнейшее сотрудничество с тем, кто попал рядом с ним в кадр, тогда смысл этого кадра равен нулю.
На фоне Пушкина снимается семейство,
Фотограф щелкает и птичка вылетает…
Это было лет эдак миллион назад, когда в наш детский дом приходили комсомольцы, молодые люди, в общем-то, но нам они казались стариками. На них были одеты, как сегодня модно говорить, дресс-кодовые одежды, специальные одеяния с шевронами. И чем больше нашивок, тем, видимо, было лучше. Нынешние добровольцы куда примитивнее: футболка, на которой написано «чужих детей не бывает». Но ведь те, о ком эта надпись, так и остаются чужими! Весь смысл вложен в футболку с принтом, но никак не в идеологию. Просто есть те, кому нужны эти слова, и есть те, кто с этими словами носится. Не более. Наши же комсы (как мы их иногда называли) приходили с одеяниями иными, все исписанные пожеланиями хорошего будущего после очередного сбора. А шевроны носили как дань моде что ли, чтобы подчеркнуть свое участие во всех тогдашних процессах.
Мы мало чего в этом понимали, но смотрели на них сначала с любопытством, потом уже безразлично. У них было примерно то же самое. Сначала мы им были интересны, потом интерес угас. В той разнарядке, по которой они получали право участия в наших жизнях, было сказано лишь, что они должны тусить рядом с нами. Комсомольцы занимались сами собой, и мы это видели. Они всегда что-то кому-то пытались доказать, что-то сделать оригинальное, кто чего учудит, чтобы увлечь собственными достижениями. Вот один залез на дерево, громко каркая, изображая ворону, другой, надев платочек, показывает Маврикиевну с Никитичной. Мы все это понимали и смотрели на это уже как на шоу, приедут добровольцы, подурачатся, оттянутся на нас, зрителях, и свалят обратно за туманами. Но был один момент, который я помню очень хорошо.
У нас был в детдоме парень, звали его Пушкин, такой кудрявый парень, весьма похожий на Александра Сергеевича. Зря нельзя было тогда монетизировать его образ, мы тогда, вообще, были не стяжатели. Дары поступали в основном от бабушек на родительскую субботу, они приходили из соседних домов и одаривали нас конфетами. Спонсоров тогда тоже не было, в общем, были мы не искушены в деле отъема у народа разнообразных благ. Нынешние сироты умеют это делать. Только зайди в детский дом, ты уже человек-магазин, причем просто магазин без продавца и охраны, бери что хочешь.
Так вот, этот самый Пушкин, был весьма популярен у приезжих с шевронами, они его ставили радом с собой и фотографировались. Учитывая, что тогда были «Смены» и «Зениты», кадры берегли особо, лишнего не снимали, нас вообще не снимали, чего нас снимать, если опять к нам приедут. Да и мы понимали, что даже если они и снимут, какое им дело до нас, что нам спустя много лет эти фотографии могут напомнить, где и как мы были. Лично у меня остались несколько фотографий совершенно случайно, снимал нас один воспитатель и потом расщедрился на две-три фотографии. Единственный, кто много раз попадал под прицелы дорогущих фотокамер, был этот самый Пушкин. Мы не ревновали его, так как все это происходило достаточно примитивно – Пушкин и орава людей в серых куртках. И ведь никто не подумал, что спустя годы жизнь этого самого Пушкина уже не будет никого интересовать. Ведь они снимали его как памятник, а не как воспитанника детского дома с особыми потребностями. Он так и остался в их фотоальбомах как весьма кудрявый мальчик.
Сегодня, в век пиара на теме проблемных социальных групп, подобное отношение просто зашкаливает. Люди снимаются на фоне сирот, глядящих в дорогую камеру уже взрослыми и уставшими от жизни глазами. Или проходят съемки на фоне детей, которых искалечила природа человеческого греха. Все на увеличение собственного эго, самозначимости и опять пиару и пару. Потому что если в будущем ребенка не случится дальнейшее сотрудничество с тем, кто попал рядом с ним в кадр, тогда смысл этого кадра равен нулю. Чтобы все ушло в прошлое, в портфолио успешности на фоне его несупешности. А ведь именно так часто это и бывает, ребенок, сотый раз бывший в кадре, уже не помнит, кто тот новый, и где старый доброволец. Меня часто спрашивают, в чем успех того же клуба выпускниц детдомов, что они идут и хотят сотрудничества, доверяют. Да все весьма просто, мы с ними на фото, когда им было пять лет, и вот уже им восемнадцать, а я по-прежнему в кадре, правда, уже седой, но так же рядом. Не выпадая из кадра всей их жизни.
P.S. А через несколько лет после выпуска нашего Пушкина, уже отсидевшего в тюрьме, убил в драке некий Дантес. И только фото у комсомольцев напомнит нам о нем.
