«Мы стараемся отобрать хлеб у фирм по медицинскому туризму»

«Диакония», или группа добровольцев «Доброе дело», объединяет прихожан храмов Германии, волонтеров из Англии, Бельгии, Франции. Девять лет назад Алина Титова, будущий создатель и руководитель службы, издавала в немецком Констанце «Русскую газету» на двух языках. Как-то Алина увидела сообщение о больном раком российском мальчике и решила к Рождеству напечатать объявление о сборе денег.

Отклик получился неожиданно большим, но мальчику помочь не успели — он умер. Деньги пошли другим российским детям, а помогать стали регулярно и не бросили, даже когда газета прекратила существование в печатном виде. Со временем решили опираться на православные приходы.

Алина Титова рассказала «Милосердию.ru», чем сейчас православная диаспора Европы может помочь русскоязычным больным.

Снизить цену лечения в несколько раз

— Чем вы помогаете русскоязычным пациентам немецких клиник?

— Мы стараемся немного отобрать хлеб у фирм по медицинскому туризму, которых в Германии около двухсот. Мы знаем по опыту, что при поездке через такую фирму цена лечения по сравнению с той, что объявлена клиникой, может вырасти вдвое (если изначально нужна серьезная сумма) или даже на порядок (если это не очень большие деньги).

Если пациенту нужна консультация, которая стоит в клинике 200 евро, то фирма не стесняется выставить больному счет на две тысячи, включив туда каждый свой e-mail в клинику (т.е. сопроводительное письмо на немецком языке к медицинским документам в чеке может стоить 100 евро).

Мы видели счета, в которых встречу в аэропорту и трансфер до клиники оценивали в 700 евро.

— Вы помогаете оплатить такие счета?

— Мне всегда очень обидно, если к нам обращаются на том этапе, когда помощь нужна уже в оплате счетов от таких фирм, ведь мы делаем то же самое бесплатно. Есть и случаи прямого мошенничества, когда после оплаты таких счетов люди приезжают в клинику, а там о них никогда не слышали. Но это уже дело для судебного иска, хотя такую бабушку с больным внуком мы однажды судорожно пристраивали — искали им жилье, клинику и деньги на лечение. А чаще мы видим, что фирмы пользуются психологической уязвимостью человека, попавшего в сложную ситуацию, не знающего языка и страны, как здесь все устроено, и наживаются.

Есть, конечно, и честные фирмы, которые, хотя и зарабатывают деньги, остаются в рамках разумного. Иногда, когда они видят малообеспеченных людей, собравших деньги на лечение по копейке, они стараются многое сделать бесплатно или хотя бы адресовать их к нам. Но большинство совершенно «без тормозов», а к нам люди с больными попадают, когда деньги из них уже выкачаны.

Проблема в том, что о нас мало кто знает, ищут ведь сразу клиники (зато нас уже запомнили некоторые фирмы по медицинскому туризму и начали с нами «войну»). Недавно у нас даже сайта не было. Когда он появился, работы, конечно, прибавилось, но пока всем обратившимся удается помочь получить информацию, лечение и при этом не потратить лишние деньги.

— Да, фирмы грабят, но лечиться-то надо, думают пациенты и их семьи…

— Да, и мы стараемся помочь людям бесплатно. В Германию приезжает около 10 тысяч пациентов из бывшего Советского Союза в год, и многие не могут позволить себе услуги переводчика по 30-40 евро в час, оказываются беспомощными. Каждого пациента и его родственников мы встретим в аэропорту, отвезем в клинику, по дороге все будем объяснять по-русски, дадим местную сим-карту и свои координаты, поселим и переведем первую встречу с доктором. Потом мы либо прикрепляем волонтера-переводчика, либо помогаем по телефону, либо, если наших волонтерских сил не хватает, мы находим платного переводчика, только не за 40 евро в час, а за 15-20.

Мы помогаем решать визовые вопросы, найти жилье, если это необходимо, можем обеспечить продуктами. Если ребенок оказывается в больнице на полгода или дольше (ведь бывает, что лечение растягивается и на два-три года), мы находим русскоязычного учителя — наши волонтеры преподают по программе русский язык и математику так, как мы делаем это здесь в русских школах. Вывозим детей из больничных стен на праздники.

От выбора клиники до билета домой

— Мама больного ребенка может обратиться к вам сразу, когда ей сказали, что в России ее ребенка не вылечат, или должна сама понять, в какую клинику ей ехать?

— Самая востребованная наша помощь — это как раз поиск клиники. Ведь родные больного ребенка сами не знают, куда обратиться. Например, мама нашла наш сайт и прислала просьбу на наш адрес. Письмо попадает ко мне, и с мамой связывается наша девушка, узнает все детали истории, требует все документы. Если надо — мы находим знакомого опытного человека, кто познакомится на месте. Когда вся информация собрана и все проверки пройдены, документы опять попадают ко мне. Часто медицинские и сопроводительные документы надо перевести на немецкий — у нас есть свои переводчики, но основную массу переводов делают наши коллеги из волонтерской организации «Эсперанца». Они делают это очень быстро и бесплатно.

Переведенные документы я отдаю в наш отдел работы с клиниками и фондами. Раньше у нас в нем было семь человек, но сейчас его нужно расширять, потому что растет объем просьб. Одному человеку нельзя получать больше двух-трех случаев одновременно — начинаются трудности.

— И как вы выбираете клинику?

— Наш волонтер, уже имея описание случая и переведенные документы, рассылает письма в профильные клиники. У нас есть база проверенных клиник, где уже лечились наши дети, либо нам их рекомендовали как надежные. Есть и «черный список» клиник, где прайс зашкаливает, а лечат плохо.

Есть клиники, куда можно отправить ребенка, но нужен глаз да глаз, чтобы в счете не оказалось лишнего. Наши дети — иностранцы — автоматически считаются «приват-пациентами», и им в счет вписываются все дополнительные услуги, в том числе явно избыточные, например осмотр главного врача клиники, даже когда человек приехал просто на сдачу крови и диагностику. Гонорар главного врача может добавить 30% к счету, хотя совершенно не нужно, чтобы по утрам он приходил в палату и спрашивал «как вы спали». А в сложных случаях лечащий врач по регламенту все равно обратится за консультацией к главному врачу.

Если случай для нас новый и мы не знаем, в какие клиники писать, нас консультируют волонтеры, по основной работе занятые как раз в фирмах медицинского туризма.

 — Бывает ли, что клиника берется за безнадежный случай, просто чтобы заработать?

— Обычно немцы честно говорят, если ничем не могут помочь, и ради прибыли не мучают безнадежных больных дорогостоящими процедурами. Есть и профессора, к которым мы часто обращаемся за консультацией лично, и нередко они нам отсоветуют направлять ребенка в ту или иную клинику, говоря, что то же самое лечение можно провести в России гораздо дешевле. Они же говорят, когда лечение не имеет смысла. Когда же ответ «мы берем этого пациента» из клиники есть, выставляется счет. И теперь наша задача — найти фонд, который его оплатит.

 — Разве можно найти такой фонд для иностранного пациента?

— У большинства немецких фондов ничего не сказано в уставе о том, что они могут помогать только гражданам Германии. Просто не все об этом знают. Мы привлекаем немецкие фонды — и им все равно, из какой страны пациент, ведь деньги переводятся в немецкую же клинику и остаются в стране. Есть даже случаи, когда немецкий фонд помогал оплачивать лечение ребенка в Швейцарии и Израиле. В немецких же клиниках соглашаются оплатить каждый второй случай полностью или хотя бы частично.

На этом этапе мы тоже постоянно всем звоним и все контролируем: чтобы клиника начала лечение под гарантийное письмо от фонда, чтобы родители больного ребенка не были лишены психологической поддержки, чтобы они в последний момент не поддались панике. Много мелкой работы: помочь собрать документы, получить визы, собраться в дорогу. Сами мы никогда не смогли полностью оплатить лечение, а деньги собираем как раз на мелкую помощь — иногда нужно добавить двести евро на какую-то консультацию или анализ, иногда две тысячи. В месяц у нас максимум получается собрать пять тысяч евро, операции на сердце или лечение рака не оплатишь.

— А как вы хотя бы эти деньги собираете? По храмам?

— Более двух лет назад я стала рассылать друзьям из разных храмов ежемесячное письмо о том, кому требуется помощь на лечение, сколько денег нужно и т.п. Недавно я отправила 37-е такое письмо. Сегодня рассылке около полутора тысяч адресов, и каждый может разослать его своим друзьям, поскольку мне доверяют. Деньги собирались сначала непосредственно на счета людей, которым была нужна помощь, а потом мы стали собирать на счет при храме в Штутгарте, а переводить непосредственно в клиники на оплату лечения. Повторюсь, сбор денег — не главное наше дело, главное — волонтерская помощь.

 — Помощь могут оказывать и принимать не только православные?

— Естественно, мы помогаем всем, независимо от веры и национальности. И волонтеры тоже есть разные — в том числе и неверующие. Но если им это совсем не близко, они постепенно отходят от нас.

Четыреста человек на всю Западную Европу

— Сколько волонтеров участвуют во всей этой работе?</b>

— В моей базе контактов примерно 400 человек, которые выразили интерес и желание помогать, и они «раскиданы» по Германии, Голландии, Англии, Бельгии и Франции. Больше всего волонтеров в Германии, но сюда и лечиться едут больше. В Бельгию ездят на пересадку печени — там у нас есть двое знакомых и дружественная группа волонтеров, кому мы можем «передать» русскоязычных пациентов, чтобы им помогли. В Израиле тоже не то чтобы наши волонтеры — но надежные люди, связанные с Церковью. Если кто-то из наших подопечных едет в Израиль, им там помогут наши знакомые, потому что проблемы с медицинскими фирмами и бытовыми вопросами могут возникнуть и там.

Живущие в Голландии в основном помогают деньгами, а в Англии есть клиника, куда наши люди часто ездят — и там тоже есть волонтеры.

В Германии активных волонтеров больше всего — около двухсот человек. Важны волонтеры и в России и на Украине, которые помогают проверять просьбы. Те семьи, с которыми нельзя познакомиться и проверить, «был ли мальчик», мы в работу не берем.

— Двести или триста русскоязычных православных волонтеров на всю Германию — это много или мало?

— Сейчас я чувствую, что мы способны найти хотя бы одного-двоих человек в почти любом городе или по соседству. В Германии около тысячи университетских клиник, они сосредоточены в крупных городах, и почти в каждом таком городе есть православный храм (если считать и Московский Патриархат, и РПЦЗ, то у нас около 120 приходов).

Сейчас я чувствую, что мы способны найти хотя бы одного-двоих человек в почти любом городе или по соседству

Конечно, есть более активные приходы, есть менее; не обязательно это связано с количеством прихожан: например, однажды на Севере Германии нам очень помогли люди, у которых в общине человек пятнадцать, но они приютили семью с больным ребенком, всем ее обеспечили. Пока мы можем помочь семи пациентам в месяц — и просьб сейчас приблизительно столько же.

— Не боитесь, что о вас все узнают и засыплют просьбами?

— Увеличение числа просьб за счет распространения информации меня не пугает. Информация ведь и помощь привлекает. Надеемся, что после дня волонтера 4 июля у нас будет приток сил. Как показывает практика, если есть задача — находятся и ресурсы для ее решения.

Бывает, что в Германию приезжают из России люди, которые уже участвовали в благотворительности, и сразу ищут, где применить себя. Одна девушка в Мюнхене, кажется, была волонтером именно Православной службы помощи «Милосердие». Когда приехала — спросила нас, найдем ли мы ей дело. Мы нашли ей столько, что она уже попросила тайм-аут. Есть девушка в Геттингене, которая тоже была волонтером еще в России.

То, что нас знают в клиниках, — момент социализации и приобретения веса в обществе. Собственно, в Германии словом Orthodox обозначают и иудеев, и некоторые течения мусульман, и важно, чтобы люди привыкали, что когда они слышат о нас, речь идет не об иудеях. Православную Церковь в Германии знают мало, и то, что мы стали появляться на разнообразных медицинских советах, пишем в фонды именно как Православная Диакония, — это знак для всех, что мы не бросаем своих, ведем такую же работу, как католики или протестанты.

Конечно, наша мечта — о том, чтобы мы были не нужны, то есть чтобы медицина в России дошла до того уровня, когда всех будут лечить дома. Но тогда мы тоже найдем, кому помочь здесь, в Германии, или просто больше времени сможем уделять своим семьям.

Фото предоставлены Алиной Титовой