«Мой дед бы меня расстрелял». Внучка начальника концлагеря о мести, вине и прощении

Дженнифер Тиге было 38 лет, когда она узнала шокирующую правду о своей семье. В тот день в Центральной библиотеке Гамбурга ее внимание привлекла книга Маттиаса Кесслера «И после этого я должна любить своего отца?». Имя автора ничего не говорило, но лицо женщины на обложке показалось знакомым.

Через секунду Дженнифер почувствовала, что земля ушла из-под ног. Она прочла подзаголовок: «Мемуары Моники Гёт, дочери коменданта концлагеря из «Списка Шиндлера». Моника Гёт! Имя и фамилия ее матери, которая сдала ее в приют много лет назад.

Темнокожая немка

Дженнифер раньше тоже носила эту фамилию, потом ее удочерила приемная семья и дала девочке свою фамилию. Она родилась в 1970 году и ничего не знала о прошлом своей семьи. Мать Дженнифер, немка, оставила ее на попечение монахинь, когда новорожденной было четыре недели. Причина – она была единственным темнокожим ребенком в своем районе в Мюнхене, так как ее биологический отец – из Нигерии.

Первые годы мать и бабушка навещали ее, но потом, когда Дженнифер взяли в приемную семью, контакты постепенно сошли на нет.

И вот она, чернокожая немка, которая училась в колледже в Израиле, дружила с потомками выживших в Холокосте, узнает, что ее дед – тот самый Амон Гёт, комендант концентрационного лагеря Плашов в Кракове, виновный в смерти тысяч евреев. По свидетельству очевидцев он был чудовищем-садистом. Одно из любимых развлечений – расстреливать пленников с балкона своей виллы. В 1946 году его повесили, а прах развеяли над Вислой.

Дженнифер решает разыскать мать. Она неустанно расспрашивает, досконально изучает историю жизни своего деда и других нацистских преступников, убежденная: тот, кто не знает своего прошлого, часто неосознанно воспроизводит его.

Результатом стала опубликованная на русском языке летом 2023 года книга «Мой дед застрелил бы меня». Она уверена – дед, Амон Гёт, который пошел на виселицу со словами «хайль Гитлер», не раздумывая убил бы ее собственноручно, так как она абсолютно не похожа на арийку.            

Бабушка

Бабушка Дженнифер, гражданская жена коменданта концлагеря, нещадно била дочь, когда та задавала слишком много вопросов, всегда говорила о муже как о «герое войны», невинной жертве Третьего рейха.

Дженнифер любила бабушку, Рут была единственной, с кем ей было спокойно и безопасно, она помнила ее пирожки, как они смеялись, секретничали.                                                         

Как бабушка могла жить на вилле, которая находилась на территории концлагеря? Да, она не участвовала в преступлениях, но все видела своими глазами и – отрицала злодеяния мужа. Всю жизнь она спокойно спала ночами, ее не мучила совесть. Но в 1983 году неожиданно покончила с собой, наглотавшись таблеток.

Дженнифер почувствовала себя преданной, она не хотела отдавать свои воспоминания о Рут на откуп ужасам войны. Она хотела любить свою бабушку. Это противоречие разрывало душу.

Крестник Гитлера

Схожие чувства испытывал и сын Мартина Бормана, личного секретаря фюрера. Мартин Адольф Борман – младший был крестником Гитлера.

Он стал католическим миссионером, преподавал историю религии. Выйдя на пенсию, читал лекции в школах об опасностях фашизма.

Когда Мартин говорил об отце, его глаза наполнялись слезами и он терял самообладание. Доставал старую, пожелтевшую открытку, которую отец прислал ему в 1943 году. «Мое сердце с тобой навсегда. Надеюсь, скоро увижу тебя снова. Твой папа». Поймите, говорил Мартин, я запомнил его таким и не позволю никому отнять его у меня. Его христианская вера давала ему возможность продолжать любить своего отца, даже если он ненавидел его поступки.

Любящие монстры

В 1940 году дети нацистских преступников – Гиммлера, Геринга, Гесса, Ганса Франка, Бормана – принадлежали к касте привилегированных, были окружены ласковыми, всемогущими родителями. Отцы любили их, посылали им сентиментальные открытки, а позже их осудили за чудовищные преступления.

Для этих детей поражение Германии стало сокрушительным – крах семьи и шокирующие, не укладывающиеся в голове зверства, творимые их «любящими отцами». Как уничтожить любовь, которую ты испытываешь к человеку, узнав о его темной, страшной стороне?

Многие наследники политических и военных деятелей Третьего рейха не могли смириться с тем, что их близкие творили ужасные вещи. Одни все отрицали, идеализировали своих дедов и отцов, что бы о них ни говорили. Другие доходили до того, что добровольно стерилизовали себя, чтобы уничтожить малейшую возможность произвести на свет еще одного монстра.    

Фото отца-палача

Николас Франк тоже носил с собой фото отца, генерал-губернатора оккупированной Польши Ганса Франка, по прозвищу «польский мясник». Сын, узнав о злодеяниях отца, в ужасе осудил его. 

Николас, журналист по профессии, посвятил сорок лет жизни, чтобы собрать и изучить мельчайшие подробности преступлений отца, а заодно и матери, которая была «королевой Польши», разъезжала на роскошном мерседесе среди горя и разрухи.

Он не поверил в раскаяние Ганса. Перед смертью тот сказал: «Я сам должен признать, что был шокирован многими словами, которые я произносил… Пройдет тысяча лет, а вина Германии все еще не будет забыта».  

Николас до сих пор носит с собой фотографию, на которой изображен труп отца. Когда его спрашивают почему, он отвечает: «Я доволен тем, о чем говорит фотография: он мертв». Сыну так спокойнее. Он не может простить отцу смерть сестры – Бриджит обожала отца и всегда говорила, что не будет жить дольше, чем он. Она была одержима этой идеей и в 46 лет, в возрасте, когда повесили отца, покончила с собой.

Его любимый брат Майкл умер в 53 года. Николас Франк уверен, что брат и сестра погибли из-за отца, тень которого витала над ними. И ему не было покоя, его чувства переросли в «жгучую, навязчивую ненависть». Как можно примириться с самим собой, если твое существование невыносимо из-за того, что сделал кто-то другой?

Вина или ненависть

Никто в послевоенной Германии не хотел говорить о том, что случилось во время войны, страна отмалчивалась, на прошлое было наложено табу. Ханне Шигулле, знаменитой немецкой актрисе, было 12 лет, когда она впервые своими глазами увидела по телевизору то, что происходило в концентрационных лагерях. С этого момента ей стало не по себе из-за того, что она – немка. «Как такое стало возможно? Как вы могли в этом участвовать?» – спрашивали дети родителей. «Нельзя было сказать ни слова против, – отвечали матери, – иначе гестапо тут же забрало бы тебя». 

У послевоенного поколения была аллергия на все немецкое, на мир родителей, культуру страны, передаваемые им ценности. Ведь ничто не смогло предотвратить этот кошмар. После войны случился спад рождаемости.

В семье матери Ханны было девять детей, в семье отца – одиннадцать, она – единственный ребенок в семье. У большинства ее двоюродных братьев и сестер детей нет. Они чувствовали себя без вины виноватыми. Должны ли они вообще испытывать чувство вины или только ненависть?  

Молчание чуть не уничтожило будущее

«Опыт этих людей раздирает душу», – говорит Петер Брюндль, психоаналитик из Мюнхена, у которого проходила терапию Дженнифер и другие внуки нацистов.  Насилие и жестокость оставляют глубокий след, который ощущается следующими поколениями.

Боль приносят не только сами преступления, но и их замалчивание. Молчание чуть не уничтожило будущее. «Выход один – разворошить осиное гнездо до конца, осмыслить кровавую историю своей семьи, родины и принять свое прошлое. Это единственный способ освободиться от его гнетущей тяжести, все другие стратегии обречены на провал», – говорит Дженнифер Тиге.

 «Они плакали вместе со мной»

Понадобилось два года, чтобы осмелиться рассказать о своих нацистских корнях друзьям в Израиле, потомкам жертв Холокоста и выживших. Дженнифер не знала, пострадал ли кто-то из их близких в концлагере Плашов, и боялась, как они могут отреагировать. «Они плакали вместе со мной».

Дженнифер не верит в вину по наследству. Каждый имеет право на свою собственную историю жизни. Она благодарна судьбе, что отличается от своей матери. Та всю жизнь считала, что обязана искупить грехи отца.

«Мое поколение другое. Мы знаем разницу между ответственностью и виной. Амон Гёт – воплощение зла. Я – не он, я другая», – говорит Тиге. 

Дженнифер не хотела испытывать ненависть. В конце концов, именно ненавистью питалось все, что произошло во время нацистского режима. Там, где все было опустошено ненавистью и презрением, в следующем поколении должны появиться хотя бы слабые ростки доверия и любви.

Выйти из ненависти – значит остановить спираль смерти в себе

Французский журналист Антуан Лейрис, узнав о смерти своей жены во время теракта в Париже 13 ноября 2015 года, обратился к террористам: «Вы украли любовь всей моей жизни, мать моего сына, но ненависть мою вам не заполучить. Да, я опустошен горем, и нас осталось только двое – мой сын и я, но мы сильнее всех армий мира. Ему едва исполнилось 17 месяцев. Этот крошечный мальчик вырастет и всю жизнь будет оскорблять вас тем, что он счастлив и свободен. Потому что нет, его ненависть вам тоже не заполучить».

Выйти из ненависти – значит остановить спираль смерти в себе, говорит профессор Монреальского Университета Гюстав-Николя Фишер. Невозможно исцелиться, продолжая ненавидеть.

Непрощение питает чувство мести, которое разъедает нас изнутри.  Травматические воспоминания замыкают нас на прошлом, и тогда зло берет власть над настоящим. Нужно перестать ненавидеть того, кто причинил боль. Иначе мы вечно будем ходить по кругу со своей бедой.   

Прощение требует времени, иногда всей жизни, и смысл его не в том, чтобы принять зло, которое нам причинили. Прощение – это способность отпустить бремя ненависти, чтобы создать другую жизнь, свободную от причиненного нам вреда.